Страница 10 из 53
Он опечалился, ничего не сказал и вернулся в машину.
- Давай, собирайся, да поедем, - распорядилась Саша. Я вернулся в баню, скомкал вещи и, убедившись, что профессор с племянницей разговорились и не обращают на меня внимания, решил осмотреться. В бане ничего не изменилось, за фигуру человека я, вероятно, принял столб, вколоченный за развалюхой. Единственным невнятным моментом в этой истории оставался альбинос. Неаккуратно собрав вещи, я специально уронил их на выходе, чтобы, не привлекая излишнего внимания, поближе осмотреть землю под окном. Когда я наклонился, в висках застучало, а руки стали дрожать: поляна была усеяна отчетливо различимыми следами ступней без пяток.
Не пытаясь отыскать разумного объяснения, я поторопился к машине. О своей находке не стал сообщать Яковлеву, мечтал поскорее вернуться домой и забыть о ночи, проведенной в заброшенной деревне Тарасово.
<p>
Рассказ третий.</p>
<p>
Цыганский барон.</p>
Осень девяносто девятого выдалась теплой и красивой. Легкий ветерок то и дело срывал с деревьев жёлтые и буровато-красные листья с фиолетовыми прожилками, небрежно раскидывал их по земле, образуя пышный ковёр. Считая, что готовиться к будущему поступлению пока рано, так и не сумев подыскать себе работу, я предавался блаженному безделью: много гулял, ездил по знакомым, и, как ни совестно в этом признаться, наслаждался жизнью, в то время как маме приходилось кормить нас. Моё знакомство с профессором Яковлевым вселяла в неё надежду, что в будущем году я точно поступлю, поэтому она несколько смягчилась и благосклонно относилась к моему времяпрепровождению.
В начале октября мне позвонил школьный приятель Вадим Кислицкий. Поинтересовавшись состоянием моих дел и проболтав с минуту о пустяках, он, наконец, перешёл к делу.
- Слушай, Славик, я тебе чего звоню, - он замялся. - Понимаешь, мы с семьёй решили выбраться на недельку из города, попутешествовать. Отец обещал - если поступлю, поездка в Египет с него. Он уже договорился, билеты взял, в универе я всё уладил, получил отгул. И тут вдруг дядь Павлик - ну ты знаешь его, на выпускном он громче всех орал, когда мне аттестат вручали - говорит, что не может за нашим домом присмотреть. Отец к нему и так, и эдак, а он нет да нет. Руками разводит, да приговаривает: "Ну не получается, никак не получается".
- Неужто у вас район настолько опасный, что дом неделю без присмотра не постоит? - спросил я.
- Славик, ты же знаешь - по соседству цыгане живут. Мать их страшно недолюбливает, побаивается. Вот и хочу тебя попросить последить за хозяйством. Если хочешь, можешь даже ночевать у нас. Еду и деньги мы само собой оставим. Делай что хочешь, только собаку не забывай кормить. Ну как, согласен?
- Неужто ваши соседи-цыгане такие тупые, что грабить вас станут?
- Да грабить-то не станут, но навести кого-нибудь могут. В общем, ты согласен или нет? Днями ведь дома сидишь, не учишься.
Я рассудил, что зерно истины в его словах есть, пожить недельку самостоятельно было бы неплохо, поэтому принял предложение. Когда рассказал об этом маме, она пожала плечами, сказала, чтобы поступал, как знаю. Через день я можно сказать в торжественной обстановке вступил в домовладение. Отец Вадима пристально изучал меня недоверчивым взглядом, мать натянуто улыбалась, сам Кислицкий выглядел счастливым. Введя меня в курс дела относительно того, чем кормить собаку, каким краном в ванной можно пользоваться, а каким нельзя и прочих мелочей, он распрощался со мной и передал небольшой серебристый ключик. Отец Вадима крепко хлопнул меня по плечу, ничего не сказал, но во взгляде читалось предостережение. Его мать взъерошила мне волосы и поцеловала в щёку. Пообещав, что всё будет хорошо, я проводил их до калитки, закрыл за ними дверь, заперся на ключ, повернулся и окинул взглядом свои владения. Трехкомнатный дом с раздельным санузлом, прилегающий к нему вишнёвый сад, деревья которого радовали глаз жёлто-зелёной листвой. В стороне от калитки располагалась будка, возле которой, виляя хвостом, лежала крупная, но, как утверждали Кислицкие, беззлобная сука по кличке Матильда. Первым делом я решил поближе познакомиться с моей сожительницей. Медленно подошёл к будке, остановился в полушаге. Собака перестала вилять хвостом, внимательно посмотрела на меня из-под полуопущенных век. Стало немножко не по себе, но я нашёл перебороть зародившийся в душе страх, стал наклоняться и тянуть руку к её голове, рассчитывая погладить овчарку. Всем приходилось слышать, что собаки чувствуют страх. Если это и правда, Матильда оказалась исключением из этого правила. Она позволила погладить себя, встала на ноги и принялась энергично вилять хвостом, заискивая передо мной. Чтобы закрепить дружбу, я принёс ей миску, полную каши с тушёнкой. Она радостно меня облаяла, я расчесал ей холку и, удовлетворённый исходом нашего знакомства, ушёл в дом.
Первый день прошёл в легкой эйфории: я был хозяином, мне не перед кем было отчитываться, я мог встать и в любой момент пойти куда заблагорассудится, вернуться домой во сколько пожелаю. При этом никак назойливых вопросов. Утром второго дня я решил прогуляться по окрестностям и распланировать предстоящую неделю. Чтобы не было скучно, я решил взять Матильду с собой. Сняв цепь и прицепив поводок, я вывел её на улицу и стал бродить по округе. Сначала старался прокладывать маршрут по улицами, но лес, располагавшийся буквально за дорогой, так и манил к себе.
"А это удобно, - рассуждал я, остановившись на обочине и пропуская проносившиеся мимо автомобили. - Если решу назвать гостей, в дом вести их не стоит. Сейчас тепло, можно и в лесу попраздновать".
Перебежав через дорогу, мы с Матильдой свернули на первую попавшуюся тропинку и скрылись под кронами деревьев.
В лесу было ослепительно красиво: лучи полуденного солнца яркими полосками освещали золотистые сухие листья, красно-чёрные птички весело чирикали, взмывая в воздух и уносясь куда-то вдаль. За одной из них я попытался проследить, поднял голову, но тут же упустил из виду маленькую черную точку. Взгляд мой застыл на узких прорехах в переплетавшихся друг с другом ветках, через которые можно было различить перистые облака, степенно плывущие по бескрайнему океану неба. Вокруг приятно пахло, откуда-то издалека доносилось нежное журчание ручейка, поскрипывание старых клёнов, шорох уносимых ветром листьев и... плач. Я прислушался: то был не просто плач, а настоящий рёв, сродни завыванию банши. Стало не по себе. В то же время, в душе зародилось любопытство. Кто плакал? Почему плакал? Может быть нужна моя помощь?