Правила обманутой жены

Платон понимал. Память о сломанных крыльях – вот что это было. Печальная история в прошлом. У Нади и золотой Адели одну жизнь назад были крылья, сотканные из любви мужчины. Предательство любимого сломало их. Но осталась память тела. И холод в спине, которая больше не была прикрыта крыльями.

Платона всегда притягивали женщины со сломанными крыльями. Когда-то такой он увидел Клаву – девочку из провинции, которая сама пробивала себе дорогу. Ей никто не помогал. На первом свидании Платон пригласил ее в ресторан. Она ела степенно и медленно. Но он привык подмечать мелочи. Он видел, чего ей стоила эта медлительность. Ее руки дрожали от нетерпения. Он пошел в туалет, чтобы не смущать ее. И, стоя за углом, видел, как жадно она набросилась на еду, едва он скрылся из поля зрения.

У нее была какая то мутная история с отчимом. Она никогда не ездила домой, не звонила матери и не рассказывала о семье. Платон понимал, что эта тема – скрытая боль. При любых расспросах по ее лицу пробегала темная тень. И Платон принял это за сломанные крылья. Но у Клавы они просто сложились, ожидая своего часа. И после замужества два крепких черных крыла развернулись за ее спиной. Поэтому он так и не смог написать ее портрет. Любовь к демонам – отдельная тема. Она была у Врубеля, который всю жизнь их рисовал. Платон не любил ни Врубеля, ни демонов. Потому что с детства был с ними знаком.

Жесткий и непримиримый отец Платона полностью подавлял его мать – тихую, нежную и очень утонченную натуру. Поэтому Платон жестко конфликтовал с отцом, защищая мать. В десять лет по настоянию отца он начал посещать психолога. Психолог рассказал маленькому Платону про Эдипов комплекс: ненависть к отцу и любовь к матери. Отец жил своей жизнью и менял любовниц, как перчатки. Он искал вдохновения. А его мать искала любви и покоя. День ее смерти Платон запомнил навсегда.

Она приготовила завтрак, сложила белье в шкафу, собрала его в школу. Платону было одиннадцать лет. И вдруг прижала его к себе и прошептала:

– Прости меня, сынок!

– За что? – не понял Платон.

Она не ответила. Он ушел в школу. Два урока все думал о ее странной фразе, не выдержал и побежал домой. Мать лежала в ванной. Он навсегда запомнил ее тонкую, безвольно свесившуюся с края ванны руку с перерезанными венами. А за спиной торчали обломки высохших и сломанных крыльев.

После этого Платон впервые увидел Адель Климта и сразу узнал это выражение лица женщины, которую разлюбили, которая потеряла крылья. С тех пор он начал искать это в женщинах. С Клавой он ошибся, да. Она запутала его своей любовью к картине, когда сказала, что тоже помешана на ней. Картина Климта стала своего рода паролем, с помощью которого Платон безошибочно узнавал тех, кто потерял самое важное в жизни: чью-то любовь. Кто знал, что такое полет и падение в пропасть.

Поэтому за картину так дрались арт-дилеры и коллекционеры. Обычная публика не понимала этого безумия. Клава понимала. Поэтому она стала Аделью. А Платон стал ее мужем. Позже он сообразил, что Клава просто воспользовалась ситуацией. Сказала ему то, что он хотел услышать. Но сейчас ошибки быть не могло. Надя была такой же, как его мать и золотая Адель Климта.

Фердинанд Блох, муж золотой Адели с картины Климта, богатый еврейский торговец из Вены плохо разбирался в искусстве. Зато хорошо понимал в жизни и интригах. Его жена утонченная Адель, которую выдали за него замуж по шиддеху – сватовству – едва терпела его грубую натуру. Поэтому и завела модный салон, в котором бывали известные художники и литераторы. Яркая и необычная, она влюбляла в себя мужчин с первого взгляда, не будучи красавицей. Художник Густав Климт не стал исключением.

Между ними завязался пылкий роман. Вся Вена обсуждала это событие. Но в еврейской семье ни о каком разводе и речи быть не могло! Тогда Фердинанд начал думать, как без лишнего шума вернуть Адельку – он всегда называл ее только так. И придумал нечто гениальное: он заказал у Климта портрет жены, но с условием, что художник должен сделать ровно сто эскизов.

Он пообещал художнику огромный гонорар. Но еще больше был штраф за невыполнение работы. Фердинанд знал, что Климт часто менял женщин, муз, натурщиц. И предполагал, что Аделька ему попросту надоест, если он будет встречаться с ней каждый день. Художник выполнил свою работу. Фердинанд оказался прав: Адель надоела Климту, и он бросил ее. Сначала подарил крылья, а потом сам же их и сломал. А в ее глазах навсегда осталась память о сломанных крыльях. И растерянность женщины, которую внезапно разлюбили. И эту память о предательстве любимого мужчины Климт гениально запечатлел на холсте.

Надя молча пила кофе, в котором отражался золотой огонек свечи. Как сказочная фея, что пьет нектар волшебных цветов. Платон не мог отвести от нее глаз. Ему хотелось прикоснуться к ее спине. Там, где в прошлой сказочной жизни у нее росли серебристые крылья. Ты, Наденька, носила их элегантно и невесомо, укрытая волшебством любви. Зимой они покрывались пушистым снегом. Осенью намокали от дождя. И ты злилась на дождик. И открывала желтый зонтик, чтобы они не намокли. Ты укрывала ими любимого по ночам, чтобы свет любопытных звезд не будил его. Они ведь всегда подглядывают за влюбленными, эти невыносимые звезды. Подглядывают и сплетничают. А когда твой мужчина засыпал, ты летала по ночам над сказочным городом, и луна улыбалась тебе, расцвечивая крылья серебряной кисточкой.

А потом сказка закончилась. Муж разлюбил тебя. И ты разучилась летать. Как жаль, что ты всё позабыла.

4 глава. Картошка в мундире

Экран телефона вспыхнул ледяным голубым светом. На экране телефона высветилось сообщение от Мамикона:

«Я жду, и времени мало».

Темноту кафе разрезало на три осколка: лед голубого экрана, желтое пламя свечи и золотой профиль Нади. Этот контраст ударил по глазам. В висках Платона застучал пульс. Адреналин мощным потоком хлынул в кровь. Платон словно проснулся от долгого сна. Всё стало ненужным и неважным. Всё, кроме одного: образа Нади.

Как долго он ничего не чувствовал! Словно спал. Развод, бизнес, проблемы, деньги – с утра до ночи крутился, как белка в колесе. Но во сне. На автомате. Робот – именно так он сам себя видел со стороны. А Муза спала. Как бабочка в коконе. Плотном, в чём-то уютном и скучном, но хорошо знакомом. Психологи называют это прокрастинацией. Искусствоведы – ступором. А писатели и художники говорят просто: неписун.

Вначале Платон страдал. А потом привык. Не всем же летать, кому-то нужно и на земле двумя ногами стоять – так он сам себя успокаивал. Муза, отчаявшись ждать, пока он проснется, обернулась тёплым одеялом покоя и окуклилась в мягком сонном коконе.

И вдруг три осколка цвета: льдисто-голубой, жёлтый и золотой вспороли кокон покоя, и бабочка выпорхнула на волю. Голодная, дрожащая, она раскрыла крылья, посмотрела на себя в зеркало требовательным женским взглядом, вздохнула и превратилась в прекрасную Музу.

– С тебя причитается, Аверин! – шепнула она на ухо Платону. – Начни писать. Иначе сожгу!

Она не врала. Платон чувствовал, как внутри него загорается огонек нетерпения. И желание похитить натурщицу, утащить в мастерскую, закрыться с ней там навсегда и писать без продыху сутками напролет. Только вот натурщица Надя о его планах ничего не знала.

– Спасибо за кофе, пойду, – она отодвинула чашку и встала.

Остановить ее. Немедленно! Не дать уйти! Платон встал, подал ей куртку. На экране телефона снова высветилось сообщение от Мамикона: «Поторопись! У дяди Мамикона терпелка маленький».

План действий сложился в голове моментально. Словно кто-то нашептал его на ухо.

– Подождите! – Платон схватил Надю за руку.

Она вздрогнула и жалобно попросила:

– Отпустите, пожалуйста!

– Извините! – он торопливо отдернул руку. – Надя, вам нужна работа?

– Работа? – удивилась она. – Какая?