Правила обманутой жены

– Да нет, дела идут хорошо. Просто я…

– Просто ты расслабилась. Эту куртку я помню, когда ты только в ателье устроилась. Я в такой на даче в огороде копошусь. И джинсы застиранные. И косметики ни капли. Как глиста в обмороке. Мне даже Диму немножко жалко, хоть он и босяк. Потому что он имеет то еще удовольствие на такое смотреть. Я бы на его месте уже добежала до канадской границы! Ты же похожа на мои неприятности, а не на жену порядочного бизнесмена. А против тебя эта никейва, то есть, подстилка, вся из себя расфуфыренная, как ребе перед бар-мицвой. А ты, как бездомная собака – чтоб я до этого не дожила – валяешься в кустах.

– Я люблю эти вещи, – я встала со стула и подтянула сползшие с бедер джинсы. – Они мне успокаивают нервы. Они из тех времен, кода у нас с Димой ничего не было. Но мы были друг у друга. Не хочется мне ничего, понимаешь? Настроения нет. Плохо мне очень, Виолочка.

– У нее депрессия, Соломоновна, – авторитетно заявила Килька. – Ей нужен коуч. Ну в смысле: тренер для личного роста и одновременно психолог, – пояснила она, видя глубокое непонимание в глазах Соломоновны.

– Ой, я тебя умоляю! – закатила глаза Соломоновна. – Мне таки нравится, когда яйца учат курвицу. Коуч-шмоуч! Ей нужен хороший мущинка и немножко мазла. Удачи, то есть. Так это нужно всем. Я не знаю, шкильда, шо у вас там было, но у меня сейчас будет инфаркт от твоих шмоток. – Клянусь тебе всем святым: здоровьем моей дочки, внучки – шоб она мне была здорова там, где она сейчас сидит – и заначкой под полом кухни, что если еще раз увижу тебя в этом, то своими руками все эти одежки порэжу! Причем я буду рвать, метать и показывать тебе жёлтую жизнь! Запомни основное правило обманутой жены: если у твоего мужа любовница, ты обязана держать удар и форму. Так выглядеть, как никогда! Чтобы комар обрезание не подточил!

– Носа не подточил, – хихикнула Килька. – Носа!

– Я и говорю: обрезания, – Соломоновна метнула на Кильку грозный взгляд и та юркнула за гору вещей и затаилась там. – Ты меня поняла, шкильда?

Я молча кивнула.

– Не слышу! Таки открой рот с этой стороны! – она грозно уперла руки в бока.

– Ну все-все, поняла, – поспешно ответила я. – Правда, выброшу их.

Айфон, наконец, зарядился. И сразу же зазвонил.

– Кто вы? – раздался на том конце линии требовательный мужской голос.

– Надя. Мы с вам были там, за машиной. Помните?

– Это вы так подрабатываете? – ледяным тоном осведомился он. – Таскаете из карманов телефоны и продаете владельцам? И сколько мне будет стоить возврат телефона?

– Да вы. Да я… – у меня аж голос сел от его наглости, пришлось срочно брать себя в руки, чтобы не нахамить. – Я верну ваш телефон абсолютно бесплатно.

– Благодарю! Могу подъехать к вашему дому.

– Лучше встретимся где-нибудь на нейтральной территории.

– Кофейня «Ван Гог» на Патриарших в три. Вас устраивает? Такси я оплачу.

– Не нужно. Я на машине. Буду ровно в три.

Платон

Надя опаздывала. Платон, который не терпел опозданий, тихо скрипел зубами. Он открыл ноутбук и начал просматривать эскизы неоконченного портрета бывшей жены и ее фотографии. Как ухватить этот нерв? Эту буйную натуру? Удержать в браке так и не смог, так хоть запечатлеть на холсте навсегда. Но как она может спать с этим неандертальцем?

Самое ужасное, что физиономия любовника его бывшей жены была знакома Платону. Где-то он уже видел эту наглую ухмылку, которая выдавала нереальную уверенность в себе. Где же? Платон напряг память, но тщетно.

Обычно интерьер кофейни его успокаивал. Платон не терпел свет и солнце. Он мог бы, как вампир, вечно жить в темноте. Кофейня «Ван Гог» была оформлена в стиле одной картины великого мастера «Ночь в Шарли»: темно-синие стены, тяжелые шторы черного цвета, создававшие затемнение, а на потолке звездное небо и спирали галактик. Из освещения – только желтые светильники на стенах в форме звезд. Официанты, одетые в желтые, светящиеся в темноте рубашки, тихо скользили между столиками.

Но сегодня Платону было недостаточно темноты и тишины. Его одолевали тревога, беспокойство. Чего-то хотелось. Чего – он сам не понимал.

– Извините за опоздание, пробки, – Надя повесила куртку на спинку синего бархатного стула и села. – Вот ваш телефон, – она протянула Платону айфон. – А это пальто. Зашитое. Работали профессионалы, так что ничего не будет видно, – она положила на стол черный пакет.

– Зачем вы? – Платон растерялся. – Спасибо, конечно.

– Я порвала, я и зашила, – пожала плечами она.

Платон был раздосадован. Черт с ним, с пальто! Ему хотелось уйти. Весь остаток дня был забит деловыми встречами. Но вежливость требовала хотя бы предложить ей кофе. Что он и сделал в надежде, что она откажется.

Но Надя неожиданно согласилась. Платон внутри вскипел. Она забирала у него драгоценное время. Он заказал ей кофе и взял телефон, просматривая многочисленные сообщения. Вежливость обязывала поддерживать беседу.

– А ваш муж чем занимается? – поинтересовался он, просматривая почту.

– Перевозками. У него своя транспортная компания.

– Понятно, – машинально ответил Платон и вдруг замер.

Он вспомнил, где видел ее мужа. Платон сжал зубы и едва не застонал. Ну, конечно! Перевозки! Полгода назад в его галерее проходила выставка скандального и знаменитого на весь мир скульптора. Адель, тогда еще жена Платона, занималась всей логистикой. Именно она нанимала транспортную компанию для перевозки работ скульптора.

Платон был очень занят. Мотался по Европе с одного аукциона на другой. Но на открытие выставки прилетел в Москву. Потому что гости были один важнее другого. Упускать такой момент завести связи было нельзя. Платон и не упустил, фотографируясь с важными шишками, раздавая интервью прессе и отпуская щедрые комплименты скульптору. Вот только Адель он упустил. Гопника он видел всего один раз, за несколько часов до открытия, когда грузовики один за другим доставляли скульптуры. Платон подошел к жене, чтобы поцеловать ее и поздороваться. Адель мило беседовала с неандертальцем и едва обратила внимание на мужа. Лишь представила их друг другу.

– Знакомься, Платон, это Дмитрий. Он владелец компании, которая перевозит наши скульптуры. Лично приехал, чтобы проследить за разгрузкой.

– Как никак шедевры, – улыбнулся гопник. – Не каждый день такое возим. Вот сфоткаться хочу. Чтоб пацаны заценили, – он зажал в грубой лапище телефон, прижался к Адель, которая стояла возле уже разгруженных скульптур, и щелкнул затвором камеры. – Типа культура там, духовность, туда-сюда, все дела! – хмыкнул он. – Не все ж жратву с мебелями возить.

Платон тогда едва сдержался. Культура и типа духовность. Хорошо хоть пальцы веером не распушил.

– Наслаждайтесь, – Платон растянул губы в вымученной улыбке и ушел в свой кабинет.

Если бы он знал, какую роль в его жизни сыграет этот «туда-сюда культура», то, наверное, сразу бы его придушил.

Надя зябко поёжилась, вытянула рукава свитера до пальцев и взяла кофе обеими руками. Бежевый свитер натянулся на груди. Платон машинально отметил, что грудь неплохая, хоть и маленькая. Ну хоть что-то хорошее, и на том спасибо. Но этот жест поразил его. Такая серая мышка, девочка из маленького городка. Ксюша-Ксюша-Ксюша, юбочка из плюша, а жест слишком нервозный, аристократичный даже. Как-то он не вязался с общим обликом. Платон, как художник, привык подмечать такие мелочи. И руки изящной формы. Пальцы нервные. Такие бывают у музыкантов.

Надя сделала глоток, глядя мимо него. И в этот момент выключился свет. Кофейня погрузилась в кромешную тьму. Официанты забегали между столиками, расставляя свечи.

– Извините за неудобство! Сейчас всё починим, – официант, который принес кофе, зажег желтую свечу и поставил ее рядом с Надей.

И вдруг в золотистом блике свечи, посреди бархатной тьмы, Платон на миг увидел другую Надю: худое, измученное лицо, небрежно поднятые вверх волосы, упавшие на щеки пряди, тонкие руки, судорожно сжимающие чашку. Золотой профиль в полной темноте. Перед ним сидела Адель. Но не его жена, а Адель Блох с картины Климта! У Нади был ее нерв, привычка дергать шеей и слегка сводить лопатки. Ее странное выражение лица, которое многие не понимали. Искусствоведы, арт-дилеры, художники безуспешно пытались разгадать, что чувствовала эта женщина.