Ренни (ЛП)

— Ты же понимаешь, — вмешался Ренни, приподняв бровь, — что, когда все это закончится, Волк проснется и ее проинструктируют об этом дерьме, она потеряет свой вечно любящий разум из-за того, что ее не включили в курс дела.

— И я буду чертовски счастлив, когда увижу, как она возвращается к своему нормальному состоянию, — согласился Рейн, въезжая в гараж на территории комплекса и заглушая двигатель. — Потому что это будет означать, что у меня вернулся мой лучший гребаный друг, и что Малкольм вернул своего отца, а Джейни — своего защитника. Так что все будут держать свои чертовы рты на замке, если увидят Джейни, поняли? — спросил он, бросив на нас тяжелый взгляд, прежде чем вылезти из машины, захлопнув дверцу и направляясь внутрь.

— Ты и я, — начал Ренни, когда Митч вышел, чтобы последовать за ним.

— Нет ни тебя, ни меня, — оборвала я его, защищаясь, глупо сбитая с толку всем этим рукопожатием.

— О, у нас с тобой все в порядке, — сказал он, ухмыляясь. — Но я говорил не об этом. Хотя, если ты хочешь поговорить об этом… — сказал он, кивнув головой на сиденье, на котором мы сидели, — этот ряд сидений ложится, и у нас есть весь багажник, чтобы доказать, насколько ты и я на самом деле есть.

Неожиданный толчок желания пронзил меня до глубины души, и мои бедра инстинктивно сжались, чтобы облегчить боль, когда я с трудом сглотнула, прежде чем заговорить. — О чем ты тогда говорил? — спросила я, решив, что безопаснее всего обойти весь другой комментарий. Если и было что-то, чему я научилась за последние пару недель, так это то, что Ренни был способен на то, на что не многие были способны — он мог сбить меня с толку, удивить, держать в напряжении. И когда я встала на цыпочки, то обнаружила, что споткнулась. Я теряла почву под ногами. Я уступала Ренни.

Я не могла позволить этому случиться.

Не успею я опомниться, как окажусь спиной к стене, и спасения не будет.

— Что я хотел сказать, милая, так это то, что у нас свидание с тем парнем, от которого ты обычно пускала бы слюни, если бы в данный момент не испытывала несколько неловкого влечения к одному чертовски сексуальному, очаровательному, как дьявол, рыжеволосому байкеру, — сказал он, широко улыбаясь.

— Это эго, — сказала я, потянувшись к дверной ручке, — как-то связано с твоим жестоким воспитанием? — спросила я и увидела, как его глаза стали настороженными, как его улыбка исчезла, а челюсти сжались. Я была уверена, что большинство людей ничего не знали о его прошлом, и я была также уверена, что те, кто знал, не были так жестоки, чтобы использовать это против него. Я не была жестокой по натуре. И, в отличие от Ренни, я не получала удовольствия, нажимая на кнопки, чтобы посмотреть, что они делают. Но я, по-видимому, была способна на это, когда защищалась и отчаянно пыталась не проиграть игру.

Я обнаружила, что мне действительно не нравится эта сторона меня, когда я вышла из машины и направилась внутрь, сопровождаемая всю дорогу молчаливым, маячащим, сердитым Ренни.

Спускаясь по лестнице, я решила, что это еще одна причина, по которой мне нужно отстраниться от ситуации, мне нужно немного пространства. В общем, я старалась использовать свои навыки профилирования как на себе, так и на других. Я хотела знать свои мотивы. Я думала, что знаю, на что способна. И после стольких лет я думала, что знаю о себе все. Так внезапно обнаружив, что я способна на жестокость.

Так что внезапное осознание того, что я способна на жестокость, не устраивало меня.

Дело в том, что мне нужно было уехать.

И как только мы закончим разговор с парнем Лазарусом, я собираюсь уйти.

У меня не было абсолютно никаких причин быть тут каждый день. Я не была самой опытной в Хейлшторме. Другие парни гораздо лучше подошли бы для работы по защите Приспешников. Мне больше не нужно было следить за ремонтом, в котором, опять же, я не была самой осведомленной с самого начала.

Моя специальность была специфической. Мои навыки были нишевыми. И хотя я могла бы достаточно хорошо справляться с другими вещами, почему бы не отойти в сторону и не позволить кому-то более способному взять их на себя. Ло хотела, чтобы я в лагере прощупала парней, чтобы понять, были ли они такими личностями, чтобы нажить себе врагов, которые нападут на них так, как сейчас. Затем, когда я закончила это, я была там, чтобы попытаться создать слепой профиль нападавших по их действиям.

Теперь, когда у нас было имя или, так сказать, список имен, мне не нужно было там находиться. Не было никакой причины. Я, вероятно, смогла бы составить лучший, более полный профиль в Хейлшторме, работая бок о бок с Элом, который, по-видимому, был энциклопедией преступников. И, может быть, Алекс, которой в настоящее время запретил въезд в лагерь Приспешников ее муж, против чего она бесконечно протестовала до такой степени, что мне почти стало жаль ее. Но, с другой стороны, он сам навлек это на себя. Но она сможет приехать в Хейлшторм и работать со мной.

Издалека я работала лучше.

И я чертовски уверена, что работала лучше, когда не думала постоянно об одном рыжеволосом, очаровательном, впечатляющем байкере. Я потратила больше времени, пытаясь придумать, как сбить его с ног и скрыть свое постоянно растущее влечение к нему, чем на самом деле занималась какой-либо работой.

Я спустилась на нижнюю площадку и увидела Лазаруса, сидящего на стальном стуле, лодыжки прикованы к передним ножкам, руки скованы за спиной, отчего его грудь расширилась. Но он сидел, откинувшись назад, и казался настолько удобным, насколько вам заблагорассудится, несмотря на очень неудобное положение.

Репо коротко кивнул нам, когда мы подошли к ним.

— Они не взорвали его или что-то в этом роде, не так ли? — спросил Лазарус, как только увидел нас.

— Копы добрались до них первыми, — подсказал Ренни, и Репо издал разочарованный звук. — Иди наверх и поговори с Рейном. Нам нужно перекинуться парой слов с нашим новым другом.

Репо кивнул, положив руку на плечо Ренни, прежде чем направиться вверх по лестнице.

— Если вы, ребята, пришли сюда, чтобы залезть в мои мозги, — начал он небрежным тоном, — позвольте мне сэкономить вам немного времени. Меня зовут Лазарус Александр. Мне тридцать один. Я живу в многоквартирном доме Шейна Маллика, потому что мне нравится, когда люди не лезут не в свое дело. Я живу на побережье Навесинк уже два года.

— Почему ты переехал именно туда? — спросила я, приподняв бровь. В то время как у побережья Навесинк были очень хорошие районы, уровень преступности был, ну, сдерживающим фактором для большинства людей.

Он пожал плечами. — Я был в городе. У меня было столько проблем и мне нужно было уйти.

— Облажался, имею в виду наркотики, — вставил Ренни, наблюдая за мужчиной с невозмутимостью, которую я не должна была, но абсолютно точно нашла невероятно привлекательной.

— Спиртное до тридцати с небольшим.

— И ты решил, что побережье Навесинк — хорошее место для восстановления? — продолжал Ренни. — Ты ведь понимаешь, что у нас здесь впечатляющая проблема с наркотиками, верно?

Лаз пожал плечами. — У меня есть время. Не могу спрятаться от своих триггеров. Надо встретиться с ними лицом к лицу. Поэтому, когда у меня плохая ночь, я иду пешком.

— Вот так ты и наткнулся на парней, вломившихся в спортзал, — заключила я.

— Да, детка. Иногда по ночам я гуляю часами. Видел много дерьма.

— Она ненавидит, когда ее называют деткой, — вставил Ренни, не потрудившись посмотреть в мою сторону, и я знала, что он все еще злится на меня. Но, возможно, это и к лучшему. — Если ты видишь много дерьма, зачем утруждать себя сообщая об этом? И почему к нам, а не в полицию?

— Дело в том, что, когда ты зависимый, у тебя другой взгляд на мир. Это не так просто, поскольку полицейские — хорошие парни, а преступники — плохие парни. Это чертовски намного сложнее, чем кажется. И я здесь достаточно долго, чтобы знать, что вы, ребята, не связываетесь с невинными. Вы держите это дерьмо между собой и теми, с кем у вас проблемы. Если вас свергнут и к власти придет новая власть, нет никакой гарантии, что так будет с ними. Меньшее из двух зол, если хотите.