Страница 3 из 20
Глава 1
Встреча, которая не должна была случиться
— Бирлап льмуах! — Нестарая еще женщина машинально уступила дорогу нетерпеливому торопыге. Она добросовестно сделала шаг в сторону, но оказалась недостаточно шустрой — тяжелая объемная корзина свела попытку на нет. Обгоняющий человек так наподдал поклажу коленом, что беднягу развернуло на девяносто градусов — лицом к живой изгороди, обрамлявшей тротуар справа.
— Чтоб тебе ноги косичкой заплело! — пробормотала путница себе под нос, перебрасывая корзину в другую руку. — Эх, надо было соглашаться на носильщика, — добавила она опять по-русски и грустно улыбнулась. Денег за удобство не жалко, себя жальче. Только выпускать драгоценную ношу из рук страшновато: не угнаться ей за шустрым подростком, если тому придет идея удрать с поклажей. Продуктов там не на медяшку — обычную таксу таких носильщиков.
Желание передохнуть стало нестерпимым, благо уже видна скамейка у входа в крошечный скверик. Такие скверики — островки тени с одной-двумя лавочками — у зажиточных домовладельцев играли роль палисадников. Вместо цветников разлапистый высокий древовидный кустарник, шатром накрывающий простенькие, но ухоженные места для недолгого отдыха. Территория частная, но любой прохожий мог присесть и перевести дух. Или побеседовать со знакомцем, буде такой встретится. «Прикольная благотворительность, — подумала женщина, с удовольствием расслабляя ноги в грубоватых, изрядно растоптанных туфлях, — но очень удобно». А главная приятность — никто не позволит себе намусорить, не плюнет и не полезет с ногами на скамейку. Дураков нет, поймать отсроченное проклятие никто не захочет. Маги такие затейники — простой чесоткой можно не отделаться.
Путь от торгового квартала до дома долог — больше часа. А с грузом и все полтора, если разок-другой присесть передохнуть. «Отцвел уже. — Легкое сожаление не мешало наслаждаться созерцанием фигурных листьев полузнакомого кустарника. — Эх, не успела полюбоваться. На боярышник похоже. Боярышник чудесно цветет…»
Мимо текла суета базарного дня: спешила с покупками озабоченная прислуга, в легких открытых повозках покачивались спесивые горожанки. Женщина отвернулась, мысленно фыркнув. Экипажи эти вызывали досаду. Точнее, существа, которые их тянули, тирлы, раздражали своей карикатурной несуразностью. Зебра со статями коротконогой таксы. Клиренс у скотины ой как подкачал. Обвислое брюхо стекает почти до самого дорожного покрытия и уравновешивается сзади мощным мосластым хвостом с кистью долгих, как у правильного коня, волос, а спереди — хищной, смахивающей на черепашью головой в радостную полосочку. Тварюга травоядная, но в предках или родственниках явно имела кого-то поопаснее.
Положим, неприязнь к странным тягловым животным можно и преодолеть — уж очень жалко времени, которое предстоит потратить на дорогу. Все-таки единственный выходной в месяц. И денег на поездку должно хватить. Да не факт, что местные «водители кобыл» сочтут ее достойной внимания пассажиркой, а унижаться ох как не хотелось. Русскоязычная матрона вполне осознавала, что вид имеет непрезентабельный. Да и это красивое слово из прошлой жизни — самообман. Самый что ни на есть задрипанный у нее вид. И другого в ближайшее время не предвидится. «Вот возьми наконец и сделай что-нибудь со своей серой жизнью, голубушка, хватит волшебного пенделя ждать. Одного уже дождалась…»
— Подвиньтесь-ка, тетки… — игривый пьяненький голос возник откуда-то из-за кустов, возмущенно качнулись ветки, и с грацией вареной макаронины на лавку плюхнулся некто в рабочем комбинезоне. — Надо же, — радостно и гнусаво продолжил тираду рослый жилистый паренек, — обе две дрищепотки, а сесть некуда. Хи-хи. А чего вы таки-ие одинаковые?
— Сам дрищепот, — машинально ответила женщина, брезгливо отстраняясь и на всякий случай придерживая драгоценную корзину, — с утра зенки залить успел! — И захлебнулась воздухом. Разговор шел на русском! Не просто на русском, а с протяжным московским «аканьем». Нечаянные собеседники дружно и воровато заозирались, но, на их счастье, поблизости никого не было. Пьяненький парнишка, кажется, разом протрезвел и с отчаянной надеждой истово зашептал:
— Тёть, ты правда русская? Всамделишная? — На уверенный кивок парень расплылся в счастливой улыбке, обнажая неидеальный прикус. — Я Пашка. Павел Мартынов. А ты? — Женщина немного забылась, уставившись на щелку-щербинку посреди верхнего ряда зубов земляка.
«Как у моей доченьки, — отстраненно подумала она, засмотревшись, — как у Анечки».
— Ты чего, тёть? — слегка испугался парнишка этой внезапной отстраненности. — Ну не хочешь знакомиться, так я и пойду себе, — добавил он разочарованно и предпринял попытку встать со скамейки.
— Сядь, Павлуша, не шебуршись. Растерялась я. Прости. Меня Ольгой Петровной зовут.
— А фамилия?
— А фамилию я, Павлушенька, не помню. В документах написано Вадуд.
Лицо парнишки сразу стало жалостливым и грустным. Радость от встречи с землячкой впиталась в горькую складку между бровей.
— Может, вспомнишь еще, тёть Оль? Эти, — небрежный кивок на шумную улицу, — могли и неправильно записать. У них ни «ч», ни «ы» в алфавите нет. Меня Мартуном записали. Не Мартынов, а Мартун. Представляешь? Как кошака какого. Мартовского. — И сделал вид, что яростно сплюнул, похоже, знал о возможном наказании за вандализм.
Видимо, характер у паренька был непоседливым, потому что он вдруг вскинулся не хуже Архимеда с его «эврикой»:
— Может, и у тебя «ы» на «у» заменили? — Подумал еще секунду и сник: «Вадыд» тоже звучит не ахти.
А Ольга Петровна оживилась. Вдруг ей попался особо безалаберный клерк-«паспортист»? Ну могло же быть сразу две ошибки? Вдруг тот придурок буквы местами переставил? Будет он стараться ради какой-то иномирянки из презренной немагической параллели. У парня, что удивительно, мысли текли в том же направлении.
— Тёть Оль! А может, ты Давыдова?
— Может, и так. — Ольга Петровна ощутила легкую тревогу, когда Паша назвал предполагаемую фамилию, но сосредоточиться на этом чувстве себе не позволила: есть более насущное, что стоило обсудить. — Павлуш, ты еще наших встречал?
— Не-а. Ты первая. За весь год первая. Думал, загнусь тут один, среди этих…
— Вот и я не встречала. — Чувства парнишки к надменным аборигенам были ей близки и понятны. — Хотя я мало что помню, всего-то три раза выходила на ярмарку. Я, Павлуш, себя твердо осознавать начала только месяца четыре как. Но это неважно. Скажи, как ты устроился? И почему ты пьян? Еще ведь даже не полдень…
— Я уже не пьяный, тёть Оль. Протрезвел от удивления, когда русский язык услышал. Это я с работы шел. С бывшей.
— Дегустатор, что ли? Сомелье? — Пашка угрюмо фыркнул.
— Подавальщиком я был. В рыгаловке за углом. Сегодня мой контракт закончился. Вот я и разнервничался. А когда я нервничаю — как пьяный становлюсь. — И засуетился пояснить: — Побоялся, что хозяин юлить начнет, чтоб меня еще задержать. Выгодно ему землянина в услужении иметь. Я так волновался, что от нервов мог полы заблевать, тогда бы хозяин меня отрабатывать заставил, как пить дать, а это значит — продление контракта. Без меня ему на магическую уборку раскошелиться придется. С него станется любую подляну подстроить. Кто ж знал, что контракт не только даты отсчитывает, но и минуты. — Ольга внутренне поежилась. Это ж какая жизнь у парня была, что он на улице рад остаться, лишь бы пресловутый контракт не продлевать?
— Контракт-то мой тю-тю, сгорел, — тоном победителя уточнил Пашка.
— Далеко живешь? — Почему от парня чистым спиртом несет и с чего бы у него в глазах раздвоилась новоявленная тётя, Оля уточнять не стала. Внешних признаков алкоголизма не видно — и ладно.