RAL

Движение сзади, шебуршание под одеялом заставляет Пак мгновенно закрыть глаза и притвориться спящей: разговаривать сейчас и выяснять, что да как нет никакого желания. В этот раз она, пожалуй, побудет страусом и спрячет голову в песок.

Хенджин громко зевает, трет глаза и оглядывается по сторонам. У него провалов в памяти о вчерашнем вечере нет, как и какого-либо стеснения. Он смотрит на затылок спящей девушки, тихо зовет ее по имени и, не получив ответа, встает с кровати. Хенджин звучно топает босыми ногами по полу, когда идет в туалет, кряхтит, пока умывается, пьет водичку на кухне, ничуть не стараясь производить поменьше шума.

Черен упорно делает вид, что всей этой возни недостаточно, чтобы нарушить ее крепкий сон, только плотнее кутается в одеяло, ведь без печки по имени Хенджин и пижамы ей стало прохладно.

Он возвращается в спальню, ставит на тумбочку стакан с водой, собирает повсюду свои вещи. Скользнув взглядом по Черен последний раз, он вздыхает и на носочках выходит из комнаты. Для чего, если до этого вел себя как слон в посудной лавке?

Пак с облегчением выдыхает, когда слышит звук захлопнувшейся двери и встает с кровати. Голову мгновенно прошибает боль, в глазах рябит, кружат вертолеты, и едкая кислота поднимается по горлу. Она едва успевает добежать до унитаза, как наружу рвутся остатки вчерашнего пиршества и желчь, опустошая желудок подчистую, обжигая пищевод и глотку.

Черен очень плохо, она начинает резко мерзнуть, бледнеет и обещает себе, что никогда больше так не набухается, либо не будет смешивать такое количество разнообразной алкогольной продукции за один вечер. Кое-как доползает до кровати обратно, делает глоток воды из оставленного стакана, мысленно благодаря за него Хенджина, заматывается в одеяло и закрывает глаза, проваливаясь в дрему. Да, не так она планировала провести субботу, не так.

Ей кажется, что прошло лишь мгновение, с тех пор как она сомкнула веки, а громкий настойчивый звонок в дверь не оставляет никаких шансов спокойно поспать.

— Боже, да хватит уже, — сипит Пак себе под нос, зажимая уши руками. В голову мерзкий звук бьет подобно колоколу, как если бы встать прямо под него.

Черен не выдерживает и десяти секунд, ищет глазами что-нибудь накинуть, не в трусах же гостей встречать, но, как назло, под рукой ничего нет, кроме спальной ночнушки, сиротливо покоящейся на стуле, ведь этой ночью ей никто так и не воспользовался. Пак страдальчески стонет и напяливает на себя короткую атласную сорочку, заворачивается в покрывало и плетется в прихожую. Где потерялись тапки она не помнит, пол неприятно холодит голые ступни и Черен чувствует себя самым несчастным человеком в мире. Случайный взгляд в зеркало прихожей не оставляет никаких шансов на хорошее настроение: длинные волосы спутались чуть ли не в колтуны, на лице маска панды, образованная совместными усилиями оплывших теней и туши. Как от нее пахнет, лучше даже и не представлять. Не может быть хорошего аромата от немытого потного тела, которое испаряет из себя остатки спирта.

Черен заглядывает в глазок и отчаянно воет: Хенджин пришел с какими-то пакетами.

Она думает, что самая хорошая идея сейчас — притвориться, что никого дома нет. Тишину в квартире разрушает ор йодля: в спешке оставленный вчера в прихожей мобильник надрывается от входящего. К какофонии смартфона и дверного звонка добавляется стук в дверь. Кажется, Хван решил выбить эту жалкую преграду на его пути своими закаленными в танцах ногами. Черен понимает, что этот бой она проиграла, открывает, параллельно сооружая из одеяла некое подобие паранджи.

— Фух, думал ты померла! — Хенджин вваливается в квартиру отвратительно жизнерадостным, разгоняет затхлый воздух непроветренного помещения уличной свежестью.

— Не похож ты на человека, горюющего о внезапной кончине друга, — замогильным голосом вещает Черен.

— Ты чего так замоталась? — Хенджин удивленно осматривает мумию перед собой. Ему видны лишь глаза и голые ноги. Зоркое око художника подмечает, что ногти на пальцах ног девушки покрашены в карминово-красный оттенок.

— Что тебе нужно? — вопросом на вопрос.

Черен крайне некомфортно стоять здесь в таком жалком состоянии, она раздражается от цветущего вида, которым Хенджин будто бы насмехается над ней. Бухали же вместе, так почему ее лицо как вареный пельмень, а его-хоть сейчас на выставку? Опять. Дежавю, мать его.

— Пришел стену красить, — весело отвечает Хван, указывая на пакеты. — Принес кисти, грунтовку, ну и по мелочи еще, что потребуется.

Уже который раз ей становится неудобно: снова грубит человеку, который хочет помочь.

— Заходи, пожалуйста, — она сторонится, пропуская его внутрь квартиры.

Хенджин ставит пакеты, снимает обувь и дружелюбно подмигивает. Они проходят вместе в спальню и Черен молится на то, чтобы у Хвана хватило такта не вспоминать вчерашнее.

— О, а вот и ложе страсти, — мгновенно разбивая надежды, он играет бровями в ответ на испепеляющий взгляд девушки. Закутанная она не выглядит в должной мере угрожающей.

— Ложе страсти станет твоим смертным одром такими темпами, — она дергается в сторону Хенджина, желая втащить ему от души, но забывает, что намотанная на манер тоги тряпка держится на одном узле и честном слове. Ткань слетает с головы, обнажая самое сокровенное — опухшее после пьянки лицо, искаженное гримасой ненависти в придачу.

— Эм, ты это, только проснулась? — деликатно уточняет Хенджин.

Черен отвечать ему не желает, достаточно позора на одно утро. Она сгребает грязное белье с кровати, уже наплевав на все правила приличия и гостеприимства, кидает в общую кучу и одеяло, которым была обмотана.

— Двигай кровать куда-нибудь и твори, — она делает вид, что не замечает голодного взгляда, которым парень пожирает ее обнаженные ноги.

— Я пошла в душ.

Она гордо отворачивается от Хенджина, поднимает с пола разноцветную охапку и топает в ванную. Скинув все грязное, включая ночнушку и трусы, в корзину, она с некоторой опаской заглядывает в зеркало. Не хочется верить, что вот эту грязную рожу с потеками слюны в уголках губ Хван наблюдал сейчас. Черен надеется, что фокус его внимания был сосредоточен на ее бедрах, они выглядят на удивление неплохо.

Долгий горячий душ приводит Черен в себя, а прохладный — делает вновь человеком. Этот мир держится на контрастах. Пак хватается за скудный прилив бодрости как утопающий за соломинку и открывает сокровенный шкафчик, где хранятся маски, крема, скрабы и все остальное, чем она забывает пользоваться на регулярной основе. Охлаждающий гель для лица, патчи под глаза, опрыскивания термальной водой—то, что помогает вернуть ее облику привычный вид. Черен сушит волосы, вновь смотрит на себя в зеркало, грустно улыбается отражению, надевает на голое тело теплый халат. О том, чтобы взять с собой смену белья и какие-то вещи, она не побеспокоилась и уже предвкушает плоские шуточки Хвана, когда будет доставать из шкафа исподнее.

Когда она заходит в комнату, Хенджин даже не обращает внимания: он включил музыку с телефона и слегка пританцовывает в ритм популярной песни вельветок, пока грунтует валиком стену. У его ног валяются изувеченные куски обоев, Пак вспоминает, как клеила их не так уж давно своими собственными руками, мучительно стыкуя рисунок. Столько труда впустую.

Хенджин переоделся для грязной работы, но все равно кажется самым красивым человеком на земле, его не портит ни растянутая майка-алкоголичка, ни полинявшие шорты до колен.

— Тебе нужна помощь? — спрашивает Черен скорее из вежливости, нежели из реального желания посодействовать.

Ей максимально неловко стоять перед ним без белья, хоть и тело ее прикрыто длинным махровым халатом в пол. Она не выглядит как соблазнительница, но ощущает себя чуть ли не проституткой в собственном доме. Сложившиеся обстоятельства смущают, одновременно с тем вызывая где-то в паху легкий налет возбуждения.

— Да нет, все в порядке. — улыбается Хенджин, проводит валиком по стене в последний раз и кладет его в специальную ванночку. — Грунтовка быстросохнущая, но все равно надо хоть час-полтора выдержать, чтобы впиталась. В идеале, конечно, часа четыре, чтобы на два слоя, но я тогда не успею даже половины покрасить за сегодня.