Лабиринт без Минотавра

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Прошла неделя, которая не принесла психиатру Бармендалю никаких положительных результатов. Обколотый аминазиновой блокадой, привязанный к койке прораб держался стойко и сдаваться не собирался. Видимо, что он в самом деле решил умереть, но квартиру Мордовороту не отдать. Похоже, что для того чтобы добиться положительного результата в процесс отъёма жилья надо было вмешиваться самому врачу. Если и это не принесёт положительного результата, останется один выход — Минотавр. Хотя в любом случае обколотый аминазином прораб закончил бы там свою полную грехов земную жизнь. Прежде чем спровадить его в подвал к Минотавру, врач Бармендаль решил ещё раз с ним пообщатья.

Прораба на пару дней оставили в покое, а потом, предварительно выкупав, привели в роскошно обставленный кабинет, в котором в кресле из точённого дуба, за столом из карельской берёзы восседал сам врач Бармендаль. Он презрительно смерил поубавившего прыть пациента и высокомерно бросил тому в рожу свой вопрос:

— Ну, что старое чмо, понял чего ты стоишь в этой жизни?

— Вы, не имеете право меня здесь держать, тем более так надо мною издеваться. — уже не с таким апломбом, но всё же воинственно произнёс прораб.

— Почему не имеем? — деланно удился врач. — Ты, старый мудак, представляешь опасность для окружающих тебя людей.

— Какую такую опасность?

— Какую? Давай смоделируем ситуацию — ты в шизоидальном бреду, вываливаешься из окна, а в это время внизу по тротуару проходит молодая мамаша с колясочкой, в которой лежит младенец… Что получается? Молчишь? Три трупа получается. Ну, тебе туда и дорога, а их то, за что? И ты считаешь, что ты вполне здоров и имеешь полное право находиться в среде здоровых и адекватных людей?

— Имею. — упрямо мотнул головой прораб — у нас сейчас третья часть населения страны стоит на учёте во всевозможных нарко и психдиспансерах, и ещё столько же ещё туда можно поставить, так что присутствие ещё одного шизика, погоды в социуме не сделает. А, молодая мамаша с колясочкой?…Значит такова её судьба. Я же не виноват, что на Украине фашисты захватили власть и я на этой почве немного повернулся.

— Батенька, а ты ведь даже не дегенерат с возрастными отклонениями, какие присутствуют у твоего соседа по палате Сухаря — ты ярко выраженный неизлечимый идиот. Знаешь, кто это? Не знаешь? Я тебя просвещу.

Врач, достал большую советскую энциклопедию и полистав её страницы, принялся громко читать с особа смакуя некоторые слова:

«Идиоты — самая глубокая степень олигофрении (умственной отсталости), в тяжёлой форме характеризующаяся почти полным отсутствием речи и мышления. Больные, страдающие идиотией, с трудом могут ходить, у них нарушено строение внутренних органов. Людям больным идиотией недоступна осмысленная деятельность. Речь не развивается. Люди с идиотией произносят лишь отдельные нечленораздельные звуки и слова, не понимают речи окружающих, не отличают родственников от посторонних. На окружающее обычно никак не реагируют, и даже ярким светом или громким звуком не привлечь и не задержать их внимание. С больными идиотией возможны лишь рудиментарные формы невербального общения. Мышление не развивается, реакция на окружающее резко снижена. Эмоциональная жизнь исчерпывается примитивными реакциями удовольствия и неудовольствия. Больные идиотией не могут смеяться или плакать, не могут радоваться. У одних преобладают вспышки немотивированного гнева, у других — вялость и безразличие ко всему окружающему. Люди больные идиотией не способны к самостоятельной жизни: не владеют простейшими навыками самообслуживания, не могут одеться или раздеться, не могут самостоятельно есть, не отличают съедобное от несъедобного, всё тянут в рот, иногда даже не пережёвывают пищу, не отличают холодное от горячего, неопрятны, не испытывают беспокойства от мокрого белья, нуждаются в постоянном уходе и надзоре. Чувствительность всех видов, включая болевую, у них понижена. Они могут никак не реагировать на телесные повреждения. У некоторых больных наблюдаются эпизодические проявления агрессии и аутоагрессии, например удары себя или окружающих, царапанье и укусы. Часто можно встретить расстройство влечений, проявляющееся в поедании нечистот или постоянном онанизме…» — закончив читать врач закрыл книгу.

— Это всё ложь, это не про меня! — закричал прораб. — Я умею логично мыслить, разговаривать, не ем нечистот и не занимаюсь онанизмом…

— Закрой пасть идиот — болтать ерунду, не значит связно разговаривать, а то что ты не ешь дерьмо — научим — если возникнет такая необходимость! Я доступно объясняю или мне позвать Мордоворота с его шестёрками, чтобы они кулаками вбили мои слова в твоё больное, отравленное украинофобией сознание!?

Видимо слова врача, подкреплённые угрозами, дошли до воспалённого мозга пациента, он упал на колени и ползая по полу, стал целовать его туфли, извергая из смрадного рта нечленораздельные хрипы. Врач брезгливо ударом ноги отшвырнул его в угол кабинета. Удар видимо его несколько успокоил, и он членораздельно сказал:

— Не надо Мордоворота. Прошу Вас — отпустите меня, я запишусь в добровольцы и уеду на Донбасс защищать русский мир. Клянусь — без победы я не вернусь.

— Зашибись, Наше дело правое, мы победим.- опешил от такого маразма врач.

Но прораб и не думал успокаиваться, а с ходу выдал новое предложение:

— Если Вы, меня отпустите я не только подпишу все бумаги, но и даже более того — укажу где я спрятал найденную во время реставрации особняка князя Юсупова шкатулку с кладом золотых монет и алмазов, Но, с условием — половина клада моя.

— Врёшь?!

— Можете не верить и скормить меня Минотавру, но тогда всю жизнь будете грызть локти, жалея, что не воспользовались такой возможностью.

— Мне надо подумать. А ты отправляйся в отделение. Я переведу тебя в палату к женщинам. Надеюсь, что там тебя никто не обидит. Свободен.

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ

Палата, которая предназначалась инвалидам войны, оккупировали три особи женского пола. Старшей по палате была, мужикоподобная бабища. В услужении у неё были две шестёрки, которые ей служили не за страх, а за небольшое послабление режима. В свободное от клеек коробочек время, она исполняла роль кобла, Когда-то в другой жизни она работала в органах правопорядка, и говорили, что даже дослужилась до звания майора. Хватало вроде бы всего, но её развращенная натура никак не могла угомониться — она таскала в свой кабинет молоденьких проституток, с которыми удовлетворяла свои извращенные бурные сексуальные фантазии. Однажды ей не повезло, малолетняя шлюха, после того как госпожа майорша с ней всласть покувыркалась, отдала Богу душу.

Труп проститутки кремировали по скорому и в отделении попытались замять скандал, но кому-то из руководства главка, видно до чёртиков надоели майорские фокусы, и делу дали ход. Майоршу отстранили от всех дел и передали материалы внутреннего расследования в прокуратуру, но она не стала ждать суда, заплатила Бармендалю крупную сумму, и на время скрылась от карающего меча правосудия в его пансионат и выходить, пока отсюда, никуда не собиралась.

За время своего пребывая в пансионате, она восстановила свои связи в органах и установив на женской половине жёсткую дисциплину, наладила поставку молоденьких шлюх на конспиративные квартиры, которые крышевались её бывшими коллегами. Бездомных малолеток свозили в пансионат, где врач Бармендаль их осматривал, в плане здоровья, а кобёл Брюхо, на такое теперь погоняло отзывалась бывшая госпожа майорша, уже тех отобранных, развращала и обучала всем премудростям самой древней профессии, после чего они отвозились на квартиры, где накачанные наркотиками трудились вахтовым методом, пропуская в день через своё тело до сотни клиентов. Если кто-то из них заболевал или того хуже беременел, тогда ту несчастную отвозили в пансионат, обещая устранить проблему, и устраняли — скармливали Минотавру.