Славендар

Луддитам гнома прошить – раз плюнуть. Почему-то от этой мысли стало еще хуже, мой плач не кончался. Наболело, знаете ли. Вспомнилось всё, от грязной мойки до утраченного чемодана. Ночью из озера выползут големы, утащат жестянку с надписью «Славендар», и прихватят заодно мой чемодан с майками, ноутом и фотографией родителей в рамке.

– Мама! – закричал я, вскочив до макушки сосны, под которой сидел.

Гнусные липкие щупальца кибершняги-аквароба будут лапать подаренную мамой фотку, такую ненужную раньше. Она у меня ни минуты на тумбочке не стояла, хоть Кэт и не была против. Наоборот, ей было приятно, как женщине, что я такой правильный сын – а мне было стыдно, словно я маменькин сыночек, и я убрал фотографию в чемодан.

– В чемодане там… – эти слова гном слушал уже на бегу, если он за мной побежал, конечно.

Через секунду я был на остановке. Чемодана там не было. Ядовито-красная машина отъезжала от остановки, наверняка увозя и мой чемодан.

Чемодану было некуда деться, кроме как за горизонт. Их теперь трое: чемодан, машина и горизонт… а я?

– Эй! – заорал я, – Гады!

И другие слова еще заорал, совсем всякие. Гном все-таки побежал за мной, потому что он вдруг обнаружился рядом. Гном не человек, ему все равно, что слушать. Он только с виду ребенок, а внутри он машина, голем.

А мне что, снова плакать? Мне уже нечем.

– Машина… – выдохнул я, … красная машина увезла чемодан… яркая такая…

– С точки зрения науки психологии, ярко-красная машина – это демонстрация гениталий, – сказал гном.

Я попробовал дотянуться до него обеими руками, но он увернулся и отскочил на два метра одним прыжком. Перепрошитый, точно. С таким расходом ему и недели не жить.

– Ты на самом деле этого хотел! – крикнул гном.

– Нет! – рявкнул я, – Я никогда – ты слышишь? – никогда этого не хотел! У человека должен быть выбор!

Гном помахал головой, явно не соглашаясь с моими словами. Но я хотя бы попробовал – убедить машину в том, что её алгоритм неверен.

– Тьфу, – сказал я, и плюнул на матушку-землю.

Гном внимательно проследил взглядом за полетом слюней. Что он там нашел интересного, вот вопрос. Само по себе это действие благополучию гнома не угрожало.

– Что стоишь? – устало сказал я, – Беги, тормози тачку, ты же не гном, ты кенгуру… эвона скачешь как… Номер ты срисовал, сто процентов. Метнись кабанчиком, принеси мне пользу согласно Первом закону робототехники.

Это была глупая фраза. Хакнутый непонятно кем кибер и Первый закон робототехники рядом не лежали.

– Вижу, хреново тебе в новой упаковке, – сказал гном.

– Да мне никак, – согласился я, – Только не говори больше, что я этого хотел, лады?

– Как скажешь, – пожал плечиками гном.

Я кивнул, мол, договорились. Рад, что тебя снабдили такими гуманными алгоритмами. Но душа требовала сатисфакции, поэтому я подбросил шпилек в огонь.

– Могли бы и Деда Мороза прислать, – сказал я, – Я все-таки русский мальчик, ко мне гномики в детстве не приходили.

– Детство кончилось, – информировал меня гном, – Я гном для взрослых, я твой проводник. Добро пожаловать в новый мир.

– Э, вот только без пафоса, ладно? – попросил я.

Обычно я не стесняюсь себя хвалить, в моем алфавите «я» не последняя буква. Я себя хвалю почти в любой ситуации, такова моя тактика выживания. Но когда валюсь в пафос, как в штопор, то начинаю себя ругать. Не люблю в себе самом пафос, и в других он меня раздражает. Пафос – это или бегство от ситуации, или манипуляция.

– Чего молчишь, кибершняга? – обратился я к гному, – Со мной нужно честно, понял?

Врать я и сам могу, если что. Особенно себе.

– Понял, – сказал гном, и сделал несколько шагов своими маленькими ножками в мою сторону. Его алгоритм безопасности дал «добро» – я безвреден для гнома.

Неваляшка

Я не стал кидаться на гнома, который способен подпрыгнуть на метр, как левитирующий на заднице йог. Наоборот, я демонстративно повернулся к нему спиной, и вошел внутрь остановки.

– Перекур, – решительно объявил я, и сел на скамейку.

Прошлая попытка покинуть это место стоила мне чемодана. И вообще, слишком большой напор эмоций за последние полчаса меня раскачал, как ваньку-встаньку. Только, в отличие от неваляшки, я не имею внутри себя балласта, способствующего возврату в нормальное положение. Я не неваляшка, я валяшка.

– Если это проверка, то я не прошел, – сказал я, потому что мне стало вдруг все равно. Не съедят же они меня, в самом деле, – Я устал. Я на полном психе со вчерашнего вечера. Я не робот.

– Кушать хочешь? – спросил гном.

– Спасибо, – вежливо отказался я, – Не лезет.

Условно-живой гном понимающе кивнул. Обратка в нем была налажена качественно, он реагировал на каждое мое слово. А кушать я действительно не хочу.

– Ну и я не буду, – шутливо сказал гном.

Это понятно, что не будешь, тебе и не надо. Мне вдруг захотелось спросить – каково оно жить, когда знаешь, что у тебя всего месяц? Я задумался… как спросить-то? Никогда раньше не задумывался, как с киберами вежливо общаться.

– Я перепрошитый, – сказал гном. Очевидно, незаданный вопрос легко читался на моем лице, – И я могу заряжаться.

Это было брехней, сказанной для моего успокоения. Все знают, что эмоционально-подкованные големы способны врать ради человеческого блага.

– Врешь, условный, – сказал я, – Цифротоксин пресек бы такую мощную переделку с заменой источника питания. Ты разве не знаешь, что следствием попытки переделать тебя была бы управляемая деградация? Посмотри на акваробов, гном.

Это был неудачный пример, потому что с акваробами не всё ясно. Они принадлежали к предыдущему поколению големов, которых еще как-то можно было модифицировать, но и возможности у них были изначально убогие. Новых големов не переделать даже луддитам.

– Простые объяснения закончились, – сказал гном, – Тебе предстоит забыть многое. Нам надо идти.

– Интригуешь? – спросил я, – Сначала жизнь поломали, потом завлекаете, негодяи.

– Э, вот только без пафоса, ладно? – попросил гном.

Я не удержался в грусти и засмеялся, потому что интонация у гнома была точь в точь моя.

– Молодец, болван! Хорошая прошивка! Или ты в онлайне?

– В офлайне, – сказал гном, – Я вообще беглый. Нам надо идти.

Такое бывало. Большие утверждали, конечно, что такое в принципе невозможно, но люди рассказывали всякое. В Переходной точно был случай, когда сбежали сразу два садовника. Конечно, их предварительно хакнули, внедрили вирус – и садовники смылись. Один попал под поезд, а второго обнаружили и повязали. Рассказывали даже, что первый специально под поезд бросился, но это уже полная чушь. Это было бы в духе романов про любовь дочери олигарха и андроида, которые предались бурной страсти, а потом сбежали из города и поселились в лесу, где жили долго и счастливо, пока вертолет подлого «большака» не обнаружил их скромный шалаш, в котором был с милым рай. Андроид отстреливался, нарушив Первый закон, но его спеленали и свезли на разборку в лабораторию, а барышня вся в слезах возвращена была папеньке с маменькой, где и раскаялась, но больше садовников в том доме не заводили.

– Ты и от бабушки ушел, и от дедушки ушел, да, колобок? – спросил я.

– Почти, – сказал гном, – Я от хозяина сбежал. Служил гномом у сытого дядьки. Его друзья напились после охоты и устроили стрельбы, так что я беглая мишень. Нам надо идти.

Я выдержал паузу, пошевелил ногой пробившиеся сквозь треснутый бетон пола зеленые травинки. Травинки качнулись, и приняли первоначальное положение, будто я их и не трогал.

– Похоже на исповедь проститутки, – сказал я, – Добавь еще, что тебя спасли славендарские луддиты, ты проникся революционными идеями, вступил в партизанский отряд, и теперь стоишь на довольствии в должности психолога по работе с новобранцами, читаешь курс молодого бойца. Только знаешь… я не новобранец. Я не выбирал, меня воткнули, гном.