Страница 26 из 66
Хрупкая женщина захлопнула папку и таинственно улыбнулась.
— Могу заверить, что Николовиуса читает практически весь Эстерлен. Его тексты просто пронзают навылет…
Винстон и Эспинг обменялись быстрыми взглядами.
Маргит прикрыла рот ладонью и просипела:
— Простите… Я неудачно выразилась.
Глава 17
Вилла Шёхольм являла собой красивый старый дом — традиционную для Сконе постройку, невысокую, но вытянутую в длину. Дом был наполовину скрыт стройными прибрежными соснами, отчего казалось, что и он сам, и его владельцы предпочитают приватность.
Альфредо Шёхольм немного раздвинул тяжелые бархатные шторы и выглянул в окно. Машина Винстона медленно въехала во двор и остановилась перед домом. Услышав звук мотора, двое мопсов Альфредо и Яна-Эрика залаяли.
— Приехали, — крикнул Альфредо через плечо. — У него «Сааб». Я думал, там что-нибудь английское, «Ягуар» или «Астон-Мартин».
В комнату, опираясь на черную трость, вошел Ян-Эрик — свежевыбритый, в рубашке, брюках и бархатной домашней куртке винного оттенка.
— Как я выгляжу?
Альфредо повернулся к нему и привычными движениями поправил шелковый шарф, который Ян-Эрик намотал на шею.
— Как звезда!
Ян-Эрик легонько сжал плечо мужа свободной рукой.
— Ты моя скала!..
Альфредо погладил его по щеке.
— Не волнуйся, дорогой. Все устроится.
На улице хлопнула автомобильная дверца.
— Ну что ж. — Ян-Эрик расправил плечи. — Представление начинается!
Винстон по старой привычке запер машину. От дома Маргит Дюбблинг до виллы Шёхольм оказалось не больше пяти минут езды, но они словно попали в другой мир. Если Маргит жила под неусыпными взорами соседей, то вилла Шёхольм была весьма уединенной. Во всяком случае до недавнего времени. По проселку в направлении Йислёвсстранда медленно протрясся грузовик, оставив за собой тучу пыли.
— Ну, Яна-Эрика представлять не требуется, — сказала Эспинг, когда они ехали сюда. — А вот его муж — темная лошадка. Альфредо Шёхольм-Мадригаль родился в Чили, происходит из известной цирковой династии, как он сам говорил разным таблоидам. Подростком оказался в Европе, гастролировал с Цирком Бенневайс как Птица по имени Альфредо. Во время неудачного приземления повредил плечо, после чего переучился на костюмера, потом стал модельером. Так они с Яном-Эриком и познакомились.
Дверь виллы Шёхольм распахнулась, и на широкое крыльцо выступил Ян-Эрик, по пятам сопровождаемый Альфредо. Два ворчливых мопса держались на почтительном расстоянии.
— Дорогой Петер! — Ян-Эрк вскинул руки. — Добро пожаловать в нашу скромную обитель! А это, должно быть, ваша ассистентка?
Эспинг злобно взглянула на Винстона, протиснулась мимо него и представилась:
— Туве Эспинг. Расследованием руковожу я.
У Яна-Эрика сделался озадаченный вид.
— Я тут вроде консультанта, — объяснил Винстон. — А так я в отпуске.
— А-а! — Ян-Эрик явно был разочарован. — Что ж, входите, я покажу вам дом.
Дом Шёхольмов никак нельзя было назвать скромным. Комнаты были буквально набиты мебелью, коврами, лампами, статуэтками и картинами так, что свободного пространства ни на полу, ни на стенах практически не оставалось. Каждая комната была выдержана в определенной тематике: в одной стояла затейливая рокайльная мебель, в другой царили прямые густавианские линии, третья являла собой образец китча семидесятых.
— Мы с Альфредо обожаем красивые вещи, к тому же за многие годы их у нас собралось изрядно. Но с красивыми вещами так трудно расстаться, правда, Петер?
Ян-Эрик оперся о руку Винстона и вздохнул.
— Колени у меня уже не те, что прежде. Я, конечно, сам виноват, слишком увлекался вкусной едой и напитками. «Послушать их, так я — всё что угодно. Но это ложь. Я не заговорен от лихорадки»[28]. Как думаете, откуда это?
— «Король Лир», — наугад сказал Винстон.
— Великолепно, дорогой Петер, великолепно. Вижу, вы отлично знаете Шекспира.
Эспинг с трудом сдерживала смех. Ее, конечно, задело, что Ян-Эрик вообразил, будто решения принимает Винстон, но очень уж смешно стокгольмский житель страдал, подвергаясь столь беззастенчивому флирту. Сама она не спускала глаз с Альфредо. Этот жилистый человек двигался практически бесшумно; он появлялся рядом с ней, чтобы в следующий миг возникнуть уже рядом с мужем.
— Здесь, в прихожей, свидетельства моего успеха. — Ян-Эрик указал на множество кино- и театральных афиш.
— Поток предложений не иссякает, — подсказал Альфредо. — Но Яну-Эрику чаще всего приходится отказываться от ролей.
Все четверо устроились во внутреннем дворе под большим тентом от солнца. Температура едва превышала двадцать градусов, но в защищенном дворике царил свой микроклимат. В кадках росли оливковые и миндальные деревца, а говорливый фонтан создавал впечатление, что они где-то в Тоскане.
Альфредо предложил напитки, но Винстон с Эспинг вежливо отказались.
Достав телефон, Эспинг увидела еще два пропущенных вызова от Юнны Остерман из «Симбрисхамнсбладет», сопровождаемых лаконичным «ПЕРЕЗВОНИ!».
Эспинг перевела телефон в авиарежим и включила диктофон.
— Ну-у, — протянул Ян-Эрик, — чем могу служить? Вы знаете, я как-то играл серийного убийцу в «Валландере»[29]. Один из немногих уроженцев Сконе среди исполнителей. Хотя, конечно, риелторов я не убивал. — Он громко, театрально рассмеялся и сложил руки на трости. — Скажите же мне, дорогой Петер, какой вы полицейский — добрый или злой?
— Расскажите о Джесси Андерсон, — перебила его Эспинг — она решила, что пора переходить к делу.
Ян-Эрик сделал очень удивленное лицо — кажется, он только сейчас заметил ее присутствие.
— Джесси Андерсон явилась разрушить наш рай. — Актер горько покачал головой. — Мы живем среди грохота и пыли уже больше года. Не говоря уже о заборе, который ограничил нам проход к морю и испортил девственные болотные луга.
— Ян-Эрик очень тяжело это переживает, — вставил Альфредо. — Он артист, ему необходим душевный покой…
Ян-Эрик вскинул руку — кажется, он снова решил взять слово.
— Эта Стервелла Де Виль не знала, что такое стыд, и это в ней хуже всего. Вы, Петер, сами видели, как она издевалась над нами на празднике. Наслаждалась нашим несчастьем.
Актер снова повернулся к Винстону, и Эспинг почувствовала себя задетой.
— В воскресенье вы были дома? — спросила она.
Ян-Эрик обиженно взглянул на нее.
— Разумеется. Мы сидели в малиновой беседке и слушали вульгарную передачу Джесси. «Какое самомнение» — самое безобидное, что я могу сказать по ее поводу. Юная голодранка сбегает от своей ужасной шведской семьи и добивается успеха за границей. И ни слова о том, что она вышла замуж за богатого. Что ее успех — пустышка. Но поди же — сидит и разглагольствует в лучшее эфирное время. Да еще и рекламу делает всему этому цирку.
На виске у него налилась вена.
— Яна-Эрика пока не приглашали поучаствовать в «Летних беседах», — указал Альфредо. — Хотя многим его коллегам такие передачи достались. Мы каждый год напоминаем Шведскому радио о себе, но там нужны только видеоблогеры, инфлюэнсеры и прочие однодневки. Тем, кто не шляется по столичным вечеринкам со «звездами» и у кого нет сотни тысяч подписчиков в каком-нибудь инстаграме◊, приглашения не видать.
— Где эта беседка? — спросила Эспинг.
— Примерно на полпути между домом и этим проклятым забором, — проворчал Ян-Эрик. — Воскресенье — единственный день, когда в беседке можно посидеть с удовольствием. Стройка чаще всего затихает.
— Может быть, вы видели или слышали, что происходит на вилле, предназначенной для показов? Ветер ведь дул с моря?
— Не-ет, — протянул Ян-Эрик. — Может, автомобильная дверца хлопнула, но на этом всё.
— И вы ничего больше не слышали?
28
Пер. Б. Пастернака.
29
Сериал по романам Хеннинга Манкеля.