Любовь нужна всем

– А на какие деньги он квартиру снимает? – вдруг спохватилась мать.

Законный вопрос. Анжела ждала его. Ответ заготовила давно, она ведь предполагала, что объясняться рано или поздно придётся:

– Родители помогают, у него отец в Африке работает, – врать Анжела умела и врала сейчас самозабвенно, – но это пока, а так после четвёртого курса он устроится по специальности и будет работать, у них это просто.

Мать молчала, Анжела решила не останавливаться.

– И в институт я готовлюсь, всё нормально будет, вот увидишь, мы вечерами уже в кафе не сидим, нам у себя дома хорошо. Ну вот как вам с папой. Просто я выросла, Татьяна Сергеевна! Выросла!

Татьяна Сергеевна вздохнула, посмотрела внимательно на дочь и с правого уголка лица вдруг капнула слеза. Дочь выросла. Ох уж эти выросшие дети, Большие дети, большие беды. Уж она-то она усвоила по собственному опыту.

Две недели они встречались в только ради того, чтобы встречаться. Так, во всяком случае, сказал Никита. Неужели Анжелка права, и им нужно только ЭТО? Илона не понимала. Ей нужно видеть Никиту, чувствовать его тёплую кожу, касаться его мягких губ, застывать в долгом поцелуе. Всё то, чего она не ощутила с Игорем, ну почти, два лёгких касания, да не касания – тычка губ, стремительно убегавших, как бы кто не засёк, не считаются. Но Никиту так не устраивало, после Крылатского встречи становились всё короче. Он всякий раз куда-то спешил, то к друзьям, то домой («надо сводить бабушку к врачу»), то в библиотеку –в разгар каникул, однако. Илона чувствовала, что это отговорки и предлоги, что, конечно, взрослому, двадцатилетнему, парню, познавшему плотскую любовь, требуется большее. Но она сама не разобралась, насколько ей этого хочется. После первого раза она испытала опустошение, после второго, несостоявшегося, там, в Крылатском – желание уйти в себя, понять себя.

А Никита настаивал на большем. Но как? Погода установилась мерзкая – что ни день, то дождь, серое небо, не ложиться же на мокрую траву! Бр-р! И нельзя последовать совету Анжелки да рвануть за город. Куда? Там тоже мокрая трава. Пару раз Никита предлагал идти в чужую квартиру, это казалось ещё страшнее, даже в той, где они поцеловались в первый раз, у добряка и гитариста Серёги, даже там Илона не готова встречаться. Слово какое – встречаться, это Никита так сказал, а ведь известно о чём речь. А вдруг их кто-нибудь застукает там. Она так и представила себя, как она голая выпрыгивает из кровати, с одеялом как со щитом, и всё это под ироничным взглядом хозяина дома свиданий: «Одевайся уж медалистка голубоглазая!» Позор, позорище, да и вообще разве так она представляла любовь? Но Никитино терпенье тоже заканчивалось, вот он и не выдержал. Они сидели в кафе-мороженое, болтали о разном, с Никитой они трепались обо всем понемногу, но в итоге разговор сводился к одному и тому же:

– Послушай, Илона, у нас с тобой что? Детский сад? Восьмой класс и поцелуйчики украдкой в пустом коридоре? Мы взрослые люди, и я тебя хочу страшно. Тебе что, подавай отдельный номер в гостинице «Интурист»? Так там валютные проститутки работают, нас даже на порог не пустят. Комната на час, на два тебя не устраивает, давай поразмыслим, что тебя устроит. Пойми, ты мне очень нравишься, но я не могу играть в эти детские игры. Чего ты боишься? – Никита был так поглощён собственным монологом, что даже не замечал, казалось, ответного молчания Илоны. – Ты боишься залететь? Так есть такая штука, в аптеке продаётся. Слыхала? Изделие номер один называется. Презерватив. Можно пользоваться. Не очень эстетично и прерывает процесс, но, ладно, я согласен. Главное, чтоб ты согласилась. Я для тебя готов на многое, пойми, мне с тобой хорошо, но ведь должно быть лучше. Лучше, понимаешь? Илона, что ты молчишь? Скажи хоть что-нибудь! Так ведь нельзя! У меня что тут, театр одного актёра? Я не даю моноспектакли! Не да-аю-ю! И у нас не кино про вечную любовь по переписке. Сейчас такого не бывает. Не девятнадцатый век! Да и тогда тоже, говорят, Пушкин столько девок перепортил и дворянок, и крестьянок. Значит, послезавтра у приятеля опять будет свободной квартира, почти полдня в нашем распоряжении. Напряги извилины, Илона! Ответь же!

Илона, казалось, медитировала, она слушала Никиту, но создавалось впечатление, что её мысли витали в облаках. Наконец, словно взвесив все за и против, она откликнулась на зов:

– У меня завтра свободная квартира, утром родители уезжают на дачу, на два дня, вернутся только в понедельник, ну, или в воскресенье вечером, если погода совсем испортится. Как уедут, я тебе позвоню, приходи, – она посмотрела, не мигая, на Никиту, её бездонные голубые глаза, казалось, силились что-то донести до него, потом отодвинула в сторону металлическую вазочку с недоеденным мороженым и встала, – а сейчас я пойду, мне пора.

Никита поднялся и потянулся, чтобы поцеловать её в губы, но Илона отстранилась, только тихо произнесла:

– Не надо, завтра, всё будет завтра.

И назавтра Никита снова принёс букет алых роз. Она ткнулась носом в слоистые, вычурной формы бутоны, вдохнула тонкий аромат недавно срезанных цветов. Уколола пальчик.

– Ой!

– Аккуратней, – Никита провёл пальцами по её щеке, коснулся ресниц, переносицы, – какой у тебя красивый нос, прямой, аккуратный, как у античной скульптуры, я не замечал раньше, – и он стал осыпать поцелуями лицо Илоны, прервался лишь, чтобы сказать, – я видел только глаза, в них можно утонуть. И я уже тону, – прошептал он, прижал её голову к себе, а губы его продолжали безудержно впиваться в Илону, – И эти локоны, – он приподнял прядку Илониных волос, выдохнул, – Боже, ну точно, Мэрилин Монро. Если бы сейчас снимали про неё фильм, ты бы смогла играть главную роль.

Илона даже не обратила внимания на его сентенции о знаменитой американской актрисе, она их не слышала. Какая Мэрилин Монро? К чему? Она чуть отстранилась, опустила букет и смотрела в глаза Никите. Но он притянул её лицо и снова стал покрывать его лобзаниями. Она вдруг почувствовала, что теряет равновесие и сейчас упадёт, букет уже лежал на полу, но сильные руки подхватили её и понесли. Они уже помнили, куда нести, и что делать. Илона тоже. Всё было как во сне, но это был не сон, а явь. И в этой яви она вдруг почувствовала себя женщиной, полноценно, так как никогда раньше не чувствовала. Когда, наконец, они оба устали, и Никита оказался просто рядом, Илона бочком приткнулась к его плечу, он подвинул руку и обнял её. Они лежали так долго, а Илона водила пальчиком по его лицу, трепала чёрные волнистые волосы и большие смешные уши, которые он уже не старался прятать.

Два дня пролетели незаметно, они выбрались прогуляться только пару раз, по одиночке проходили вестибюль, соблюдая полную конспирацию, чтобы не попасться вместе на глаза дежурной. И Никита старался проскочить обратно незаметно, чтобы избегнуть ненужного вопроса. Это не представляло труда, стражница морали любила поболтать с жильцами, по большей части с бабушками, они доступнее, чем их высокомерные дочери-жёны министерских начальников.

В воскресенье, часов в двенадцать, позвонила мама, погода позволяла оставаться ещё на одну ночь, но в понедельник отцу на работу, поэтому вернутся рано. Пришлось вставать в семь утра и восемь провожать Никиту. Он прошёл мимо удивлённой вахтёрши, принявшей смену, и на вопрос: «А вы откуда, молодой человек?» ответил высокомерным молчанием. Ну а у Илоны ещё час, чтобы ликвидировать все следы прошедшего уик-энда, следы так быстро пролетевшего счастья. С сохранившими весь свой аромат розами как и с Никитой пришлось расстаться, только более радикальным методом.

Мама была привычно говорлива: «А ты знаешь? Соседи-то отдали сына в Суворовское училище! Нет, ну представь себе, в наше время, и в Суворовское! И представь себе, ту развратницу из последнего дома по улице, муж-таки застукал. Кто-то подсказал в нужный момент. Такая сцена была! Вся улица как зрительный зал!» И, конечно, английский, куда же без него!