Страница 11 из 30
Но внезапно в просвете двери выросла чья-то тень и обратилась к ним игривым голосом Анжелки: «Эй вы там, Ромео и Джульетта, присоединяйтесь ко всем, там сейчас произойдёт поедание торта. У Мишани, оказывается, день рождения вчера был!» И всё оборвалось, внутри всё опустилось, и сама Илона тоже – она стала обеими ногами на твёрдый пол. Ноги оказались босые, без туфелек спортивного фасона, которые она тут же бросилась искать по всей прихожей.
Больше в тот вечер ничего не случилось. Илона намеренно сторонилась Никиту, она с ужасом представляла себе, что могло произойти там, в прихожей, куда в любой момент мог войти кто-нибудь из гостей или сам хозяин квартиры. И как бы это всё выглядело? Стоило подумать об этом, как её передёргивало от отвращения, и она даже не глядела в сторону Никиты. Лишь когда все расходились, чтобы успеть к метро, он, улучив момент, наклонился и шепнул ей на ушко: «Я тебе завтра позвоню».
Он позвонил, но Илона не подняла трубку. Она дочитала «Милого друга». Дочитала с трудом, Илона вдруг охладела к герою Мопассана. Он почему-то ей стал противен. Бабник, карьерист, мерзавец. Что она в нём раньше находила? Почему он ей был симпатичен? На эти вопросы Илона не могла найти ответ. Ей показалось, что подсознательно она теперь ставила себя на место женщин Жоржа Дюруа. Почему? Прихожая Серёги тому виной? То, что там произошло? Или она стала самой себе противна, потому что в какой-то момент была готова на всё? Пьяная женщина, нет, непорочная девушка отдаётся прямо в людской? Но не отдалась же! И не в людской! Не отдалась, потому что помешали, а не в людской, потому что таковой не имелось в советских трёхкомнатных квартирах, даже в огромных, монументальных сталинской постройки домах. И Илона игнорировала звонки. Она сама, предварительно размотав белый телефонный шнур, чтоб доставал до дивана в гостиной, где, поджав ноги на покрывале, она удобно устроилась, обстоятельно поведала маме выдуманную историю про вчерашний вечер с девчонками, о несуществующих занятиях, подтвердила правильность своего питания. «Гречки почти не осталось, мам!» В общем, успокоила в очередной раз мать: всё в порядке с ребёнком, брошенном на произвол судьбы в большом городе, где масса соблазнов. Заодно долго и терпеливо выслушала все мамины истории: и про георгины, и про одну непорядочную соседку: «Представь себе – муж в ЦК работает, а его жена устраивает пьяные оргии со всякими сомнительными личностями! И доигралась, кто-то написал «телегу», и у мужа теперь ба-альшие проблемы на работе!» И всё время, пока Илона, лёжа на диване, выслушивала события дачной жизни, у неё под боком тихо мурлыкала Руфина. Накануне она обиделась на Илону за длительное отсутствие. К тому же, Илона закрутилась перед выходом: то покрасит губы в ярко-красный цвет, то сдаваст назад, сотрёт помаду и нанесёт бледно-розовую (красная – очень вызывающе!). То же самое с бровями и ресницами. Вечная дилемма женщины – как поступить, красить или не красить? Особенно, если и брови, и ресницы у тебя и так имеются, вполне нормального вида и размера. Но ведь сто̀ит нанести марафет. Илона уже взрослая, придёт ненакрашеная – скажут девочка ещё. И какие духи с маминой полочки взять? Так, в этой моральной и физической свистопляске, она забыла положить Руфине еду, и та страдала от голода аж до часу ночи. Но на утро Илона была прощена, и человечье-кошачье общежитие опять напоминало идиллию.
До приезда родителей оставалось ещё целых два дня. Два дня свободы. Мопассана она променяла на Жорж Санд. Она же Амандина Аврора Дюпен. Ну кто ещё в состоянии лучше написать о женщине, чем женщина! С «Консуэло» Илона провела полночи, и лишь когда где-то вдалеке забрезжил рассвет, её глаза сомкнулись, книга выпала из рук, а испуганная Руфина, едва не получившая тяжёлым томом по лбу, резво отскочила и удивлённо уставилась на хозяйку. Та спала. Спокойно и тихо. Ей снились сны, и почему-то в них всегда присутствовал один высокий широкоплечий парень. Она только догадывалась, что это Никита, но рассмотреть его никак не могла, она даже во сне щурилась от бившего прямо в лицо солнца, потом проснувшись, прятала глаза под одеялом, но там быстро становилось душно и жарко, и результат всё тот же – не уснуть, а так хотелось спать! На самом деле, вечером она не завесила шторы и с полшестого утра в комнату пробивались по-летнему яркие солнечные лучи. Они проникали через окно, отражались от светлых обоев и неизменно били в глаза. Наконец, Илоне удалось устроиться на другом боку, и она уснула снова. Её разбудил в двенадцать очередной телефонный звонок. Она потянулась, улыбнулась ехидно: «Звони, звони, а я не подойду!» Но через час, когда она уже приняла душ и позавтракала, раздался другой звонок, в дверь. Он привёл Илону в состоянии некоторого недоумения. Кто бы это мог быть? У родителей ключи, Анжелка обычно не приходила, не предупредив. Не она ли названивала всё время? А Илона думала, что Никита. Почему так думала? Её бы устроило, если б это оказался он? «Мне этого хочется?» – переспросила себя Илона. Она бесшумно открыла внутреннюю дверь и посмотрела в глазок. Он. С улыбочкой на лице, довольный собой, самоуверенный, руки за спиной. Не Игорь из восьмого класса, другой. Взрослый и мысли иные в голове. И жизнь уже другая, взрослая.
«Готов к штурму, хотя для него я уже отдалась и повесила белый флаг. Открывать или нет? Открыть? Нет? Нет? – застучало в голове. – Открою, и всё, не уйдёт!» Но совсем не пускать Никиту в квартиру тоже нехорошо, Илона понимала, что это неправильно, им бы хоть объясниться, ведь ещё позавчера целовалась взасос, а сегодня вот так, даже на порог не пускает. Но пустишь, и что дальше? «Пусть зайдёт, – решила вдруг, – прогнать всегда успею». И рука сама потянулась к замку.
Никита как и в тот раз одет безукоризненно – только с более спортивным уклоном: небесно-голубого цвета джинсы, чистейшие, без капли уличной грязи, белые кроссовки и такая же белая рубашка на кнопках, один в один как у нечёсаного Мишани в тот вечер. «Они ими что, меняются что ли?» – предположила Илона, разглядывая улыбающегося Никиту. Правда, белая рубашка под копной чёрных волос смотрелась гораздо лучше, чем на Мишане с его реденькой шевелюрой.
– Заходи, – Илона распахнула дверь шире и посторонилась, давая пройти.
Никита, не выключая улыбку, сделал два шага вперёд, повернулся лицом к Илоне и вдруг протянул ей букет алых роз. Это было неожиданно, стремительно и жутко приятно, просто сказочно.
– Это мне? – зачем-то спросила Илона. Ничего другого ей в голову не пришло, а сказать хоть пару слов желательно. – Мне? – повторила она.
– Тебе, а кому же ещё? Или я ошибся адресом? Илона Иванова здесь живёт? – Никита всё так же широко улыбался, при этом ямочка на подбородке куда-то исчезала, словно растворялась в улыбке.
– Спа-асибо, – Илона растягивала слово благодарности, придавая ему больше значения. – А, разузнал, где я живу. Анжелка, конечно, – пробормотала она, разглядывая полураскрытые, как губы, жаждущие поцелуя, бутоны роз.
Илоне ещё никогда не дарили цветы, на восьмое марта не в счёт, да на день рожденья в этом году папа презентовал ей прекрасный букет. Но то были дежурные цветы, потому что так положено, всем одноклассницам мальчики скидывались на подарки к женскому празднику, и цветочки – это самый простой вариант – гвоздѝки продавались в любом цветочном магазине. А тут розы, просто так, потому что он пришёл к ней, потому что они целовались у Серёги в прихожей, или потому что он в неё влюбился? Неужели влюбился? А она? Целоваться было здорово. Все эти мысли промелькнули в сознании Илоны за какую-то секунду. Она приняла букет и хотела его чмокнуть в щёчку. Но в щёчку не получилось. Никита умело повернулся и поймал её губы своими губами. Поцелуй был долгим и смачным. Как прекрасно ощущать, что никто не может помешать, никто не ворвётся сюда. Никто? Не мешало бы хотя бы закрыть дверь, она так и ёрзала на сквозняке, туда-сюда, и грозила громко хлопнуть на весь подъезд.