Любовь нужна всем

– Я и смотрю, что на гнилую интеллигенцию он не тянет, – улыбнулась Илона, – как заграбастал своими ручищами, аж кости хрустнули.

– Ага, он краснодеревщик, причём очень хороший, высококлассный специалист, с детства к деревяшкам тянулся, сейчас работает в каком-то НИИ, говорят, его ценят.

– Неужели и родители тоже из работяг? – поинтересовалась Илона.

– Не, работяги в таких домах не живут. Ты что? Родители в том же НИИ какие-то важные должности занимают, хотели сына в институт пропихнуть, а он заартачился, не пошёл, отслужил армию и занимается своими деревяшками.

– Девчонки, хорош вам шушукаться, давайте по шампусику! – подмигнул своими красивыми светло-карими глазами Павлик, он уже держал два бокала в руках.

Девчонки не стали возражать, а хозяин тем временем взял в руки гитару и затянул «Кони привередливые». «Ишь ты, и поёт неплохо, получается не хуже, чем у самого Высоцкого». Илона не очень любила советских бардов, но здесь, в компании, согласилась: лучше слушать хрипловатое Серёгино пение, чем подражать битлам на московско-английском. Второе явно получилось бы хуже.

Тем временем Анжелку куда-то утащил Павлик, а на Илону медленно, не сводя с неё глаз, надвигался рослый, атлетического сложения, брюнет с тёмными, почти чёрными глазами. «Никита», – догадалась она. Примерно таким она его и представляла, правда, парня немного портили оттопыренные уши, которые он умело прятал в складках волос, но в остальном лицо безукоризненное: высокий лоб с густыми, но не сросшимися бровями, правильный нос, ярко-алые губы казались не слишком тонкими, но и не излишне вздутыми, треугольный подбородок с ямочкой, такие в книжках называются волевыми, и всё же главное – глаза. Яркие, сияющие и сверлящие Илону насквозь. И одет с иголочки. Фирменные джинсы и такого же материала рубашка – новьё. Ни дать-ни взять – голливудский киногерой. И этот парень втрескался в неё по фотографии?

– А ты Илона! – выпалил он, и не давая времени на ответ, затарабанил. – Я по фотокарточке узнал тебя. У Анжелы видел. Ты танцуешь?

К этому времени Серёга отложил гитару и включил магнитофон. Из него лилась мягкая, спокойная мелодия и такой же нежный, влекущий в незримые дали голос пел, нет, скорее проговаривал какие-то чётко различимые, но всё равно непонятные слова на французском. Что-то знакомое. Илона силилась вспомнить и никак не могла.

– Да, почему нет, – пробормотала она, и её руки сами собой легли на широкие плечи Никиты.

– Кто это поёт? Что-то знакомое.

– Это Джо Дассен,– пояснил Никита, охватывая все больше талию Илоны, – его уже стали забывать, он умер семь лет назад довольно молодым. Отказало сердце во время отдыха на тёплых островах.

– А мне больше нравятся «Битлз», правда, у них нет таких умиротворяющих мотивов.

– А мне «Депеш мод», – почему-то ожидаемо для Илоны признался Никита, – битлов я любил в детстве, от них ещё родители тащились, я и наслушался тогда, а потом надоело.

Левой рукой Никита прижимала Илону к себе, а правая опустилась ниже уровня её талии. Ей стало несколько не по себе, вот уже пару раз она «чиркнула» грудями полурасстёгнутую джинсовую рубашку Никиты. Вот его рука совсем сползла. Илона чуть не ахнула: «Хорошо, догадалась в джинсах прийти, а ведь собиралась надеть ту юбку, что привезла из Парижа!» Она прошептала тихо: «Не надо!» и, чуть отстранившись, исправила положение. Но свои руки снова водрузила ему на плечи и не отводила взгляд. А он буквально пожирал её глазами.

Танец закончился. Илона специально отодвинулась в сторону, чтобы отдышаться, она запыхалась, как будто пробежала стометровку на физкультуре. На самом деле, последнюю минуту она едва дышала, утонув в обволакивающей глубине глаз партнёра почти как миндаль по форме. Она не обратила внимания на Анжелку, которая отозвала в сторонку Никиту и отчитывала его: «Ты куда сразу полез? Я же тебе говорила, она девочка! Вишь, как смутилась, – покосилась она в направлении Илоны, – раскраснелась да отдышаться не может. Дай человеку попривыкнуть. Она и в такой компашке первый раз, и нецелованная ещё даже, ну или почти!» Для Илоны эта сцена осталась незамеченной, она опрокинула залпом второй бокал шампанского, который поднёс ей какой-то плюгавенький, мелкорослый типчик с неприятным, колющим взглядом и нечёсаными редкими волосами, плохо обрамляющими слишком длинное лицо. Маломерок не отстал сразу, он воспользовался случаем, чтобы травануть парочку смешных анекдотов. Илоне полагалось засмеяться, но у неё получилось лишь выдавить из себя кривую улыбку. Плюгавенький обернулся, просёк, куда направлялись взор и мысли Илоны, оскалился, обнажив ряд некрасивых зубов, похлопал её по плечу, мол, дерзай, и отошёл.

А потом снова появился Никита, между тем он прошёлся в медленном танце с новой партнёршей, с силой прижимая её к себе. Та не сопротивлялась, такой парень как Никита не мог не иметь успех у девчонок, и некоторое время они зависли в настоящих объятиях прямо перед Илоной. И ей казалось, что Никита вот-вот расплющит монументальный, не чета Илониному, бюст партнёрши о собственный торс. Вдруг Илону почему-то пригласил Павлик, она не могла ему отказать и потеряла из виду Никиту с обладательницей мощных грудей. Павлик совсем не тёрся об Илону, он явно выполнял просьбу или приказание Анжелы, развлеки, мол, подругу, сама Анжела в этот момент о чём-то болтала с хозяином квартиры, а тот опять держал в руках гитару. И снова Высоцкий: «Протопи ты мне баньку, хозяюшка…». Песня длинная, и Илону, успевшую уже выпить третий бокал, но не шампанского, оно кончилось, а какой-то белой грузинской кислятины, Илону прошибла слеза. Она сама себе удивлялась, никогда с ней такого не случалось. Чтоб от Высоцкого, да мокрота на глазах. Кто бы сказал – не поверила! Даже желание закусить кислое вино пропало.

И тут вновь нарисовался Никита. Уверенным движением он подлил Илоне этого мерзкого пойла с труднопроизносимым нерусским названием. Такое же кислое, невкусное, но теперь оно пилось само, без усилий. Никита завёл разговор о шмотках. Начал обсуждать, кто во что одет, и даже сколько это сто̀ит. Илоне вначале было не по себе, но через несколько минут ей тоже стало любопытно, и она не смогла не признать правоты Никиты во многом: например, как дёшево одевается её подруга, и как стильно, оказывается, всё подобрано у нечёсаного: и джинсы (Levi’s), и модная рубашка навыпуск с кнопками (тоже фирменная), и даже его нечёсанность приходилась совсем ко двору. «Ну правда, когда у тебя всё равно мало волос, чего их прилизывать? Только проплешины открывать», – согласилась мысленно Илона.

Тем временем снова заиграла медленная музыка, и, словно как само собой разумеющееся, Илона пошла с Никитой. То есть она не пошла, Никита, как само собой разумеющееся, притянул её за талию, и они присоединились к другим парам. Но танец не увлёк их. Нет. Они только стояли, лишь изредка изображая движение и смотрели друг другу в глаза. Рука Никита опустилась значительно ниже положенного. Они ещё потоптались на месте, и вдруг Никита с силой рванул Илону себя. Теперь между ними совсем исчезли барьеры, только одежда мешала их телам соединиться. Илона ощутила тепло мужской плоти, из горла рвались слова, но вместо них вылетало нечленораздельное «а-а», она положила голову на его плечо и закрыла глаза. Прильнула к его разгорячённому телу, её висок ощущал пробившуюся после утреннего бритья щетину, а бровей потом коснулось что-то мягкое и влажное. Она не открыла глаза, но сразу догадалась, что это его губы. Наконец, когда осмелилась посмотреть на него, она ничего не увидела. Было темно вокруг, лишь позже она поняла, что они уже не в комнате, а в прихожей, одни, совсем одни, и он её целует, целует по-взрослому, в губы, и ей это очень нравилось. Она ответила. Они целовались долго, Илона почувствовала, что там, в заветном месте, всё стало влажным, засвербило, и ей вдруг ужасно захотелось ЭТОГО, и она, конечно, совершенно не стала бы сопротивляться, если бы Никита взял её на руки и уложил бы на тот самый короткий диванчик, что стоял тут же рядом. Вряд ли на нём спали, коротковат. На него, наверное, садились, чтобы разуться и обуться. И вот тут, на этом диванчике для переобувания, в тёмной прихожей, под тихо льющуюся из соседней комнаты музыку и громкие голоса людей из соседней комнаты, из которых почти никого она ещё два часа не знала, тут она уже готова на всё.