Страница 3 из 8
Бог мой, на кого же она была похожа! Я такого и в кино не видел, до сих пор не видел, хотя сейчас чего только не показывают. Ведьма в трансе. Это неописуемо, страшнее ядерной войны. Потому страшнее, что там, под многотонной бомбой и ее распадом, ты погибаешь вместе со всеми, а тут все приходится расхлебывать самому, в одиночку. Моя любовь протянула мне пиво, от которого я отказался, не сумев скрыть брезгливости. Она списала мою брезгливость на мое самочувствие и понимающе вздохнула. Я с трудом приподнял задницу с навоза, попытался натянуть штаны, спущенные до колен. Кое-как мне это удалось, однако после столь тяжкого испытания, силы вновь меня оставили, и я плюхнулся тем же местом в ту же точку, не сумев эти треклятые штаны застегнуть.
Подруга мило улыбнулась, показав зубы, такие же ровные, как сарайные доски, подмигнула мне своей мутной миндалиной, и я решил, что у меня глюки. Ничего этого нет на самом деле, я еду в поезде. Домой, домой! Колеса: туф-туф, туф-туф-туф. Меня ждет родная Тула, пусть грязная, но не до такой же степени, как этот свинарник. Мама-папа, Лида. Ли-да… Да-ли… Какой он, к финтам, художник, когда здесь не был. У меня тоже все плывет перед глазами, все плавится, как на адской сковороде. Кому это надо?
– Тебя к-как… как зовут? – выдавил я.
– Далида, – улыбается она еще шире.
– К-как?!
– Да-ли-да, – говорит она мне по слогам, и я утверждаюсь в мысли, что все это мне снится.
Опять этот извращенец Дали да еще с подтверждением. Дали – да. Славно! Что может быть лучше Далиды в дырявом сарае? Дырявый сарай без Далиды.
– Хочешь выпить? – спрашивает она.
– Нет.
– А меня хочешь.
– Нет.
– А хотел.
– А получил?
Она смеется. Откуда ты здесь, дитя гор, юрт и кишлаков, в чем вы там размножаетесь, я уж не знаю, откуда ты в Свердловске, славном трудовом городе Уралмаша? И почему я, именно я рядом с тобой?
– Что ты ржешь? Получил или нет?
– Сам знаешь, – давится она от смеха. – Сам знаешь и видишь. Что ты хочешь? Выпить хочешь?
– Водка есть?
Мне плохо, ужасно плохо, и я хочу, чтобы мне стало еще хуже.
– Ну, не совсем водка…
– А что?
– Не совсем водка, я же сказала.
– Что ты сказала, дура? Что значит, «не совсем водка»?
– Своя.
– Что своя? Иди ты в Тавду со своими загадками! Можешь говорить по-человечески?
– Самопляс.
– Самопляс? Это еще что за хрень? Самогон, что ли?
– Самопляс.
– Что ты лепишь, дурила? И откуда только ты взялась. Я чего, его выпью, плясать стану? Или как?
– Или как, – опять смеется. – Ты его выпьешь, любить меня станешь. Хочешь?
– Тебя – нет.
– Не меня, самоплясу.
– А я не сдохну?
– Я не знаю, – серьезно пожимает она плечиками, ничего плечики, ширины объятной. – Может, сдохнешь.
– Ты что, скотина, отравить меня хочешь? Где твоя бутылка? Доставай!
Она сует руку себе между ног, далеко сует. Кажется, сквозь себя и за сарай, наружу. Рука все тянется, тянется. Уже к вокзалу ушла рука, глаза б мои не смотрели. Однако смотрят, напряженно смотрят мои глаза на странную операцию восточной чаровницы, красавицы Далиды, и наконец, с легким, как мне кажется, стоном, рука ее возвращается. В пальцах действительно бутылка, полная до краев и заткнутая добротной пробкой.
– Ты… ты… Откуда ты ее достала, где она у тебя была?
– Не там, где ты думаешь.
– А где я думаю?
– Сам знаешь.
– Ты ненормальная, да?
– Я нормальная, да. А ты дурачок. Самопляс надо пить теплым.
– Почему?
– Потому.
– Где она у тебя была?
– Там, – взмахивает она рукой над коленями. – Я ее грела. Будешь? – она протягивает мне бутылку. – Открывай.
– Не могу. Сама.
– Хорошо, сама, – она впивается зубами в пробку, и та гулко чпокает, давая накопившимся газам выход. – На, пей!
– Сама! Сначала сама.
– Хорошо, сама, – снова соглашается она и с видимым наслаждением делает несколько глотков из горлышка. – А ты после меня будешь?
– Буду.
Буду, чего уж теперь, когда между нами все было. Спирт – он дезинфицирует, это вам не половой акт, никакой опасности. Кроме возможной потери пульса, конечно, и скоропостижной кончины в сраном свинарнике на окраине Свердловска. Если мы в Свердловске, подумалось, если в Свердловске. Только бы не в Тавде.
Я ведь и вправду не пил в армии, не давал мне старлей. Берег мое здоровье. Рюмочку спирта по большим праздникам, когда у него самого на душе кошки скребли. А такое бывало не часто, спокойный был старлей. И вот когда мы расстались, я дорвался. Сам не знаю зачем дорвался, не было такой уж жажды. Но хотелось с кем-нибудь познакомиться, прижать кого-нибудь к груди и так далее, чего я без водки сделать не смог бы. Такой уж я стеснительный, опять же Лида… Изменять ей после того, как держался, пусть и вынужденно, целый год, а до встречи оставались какие-нибудь сутки, это не разумно. Так-то я себя уже уважать стал, благородством оброс, и вдруг… Сам ведь это «вдруг» себе устроил, сам раскрутил. Да, Лида… Да-лида. Игра слов – нарочно не придумаешь. Мистика какая-то.
Глотнул я ее самоплясу и действительно мне полегчало. Можно было запросто штаны застегнуть, но уже не хотелось. Плевать стало на штаны, подниматься с теплого навоза я не торопился. Вот приду в себя окончательно и поднимусь. Для этого надо еще пару глотков сделать. Сделал, поглядел на подружку. Нет уже никакой ведьмы с грязными лохмами и бесстыдно раскинутыми ногами, сидит симпатичная веселая китаянка и строит мне глазки. Или японка, что еще лучше, потому как для совка престижнее.
– Далида!
– Я здесь, – встает она со своего места и ко мне направляется. – Вот Далида, вся твоя.
– Ты кто, Далида? Узбечка? Или японка?
– Я русская.
– Ну да, ты русская, а кто ты по национальности?
– Ну, не знаю. Тебе кого надо?
– Тебя. Только я хочу японку.
– Японки маленькие.
– Хочу большую японку.
– Больших японок не бывает. Далида не японское имя.
– Не японское, – соглашаюсь, – совсем не японское. Может, у тебя какое другое есть? Подходящее к случаю.
– Дай мне выпить.
– Нет, тебе хватит. И нечего меня гладить, нет печали. Убери свои руки. Ты когда их последний раз мыла?
– Какая разница? Все равно ты пахнешь мной.
– Еще чего. Перегаром я пахну, милая, зверским перегаром, а не тобой.
– А я о чем?
– О чем?
– Все о том же. Возьми меня.
– Куда?
– Куда хочешь. Ты выпей сам.
– Разумно, – говорю, – соображаешь.
Прикладываюсь к ее самоплясу снова, чувствую, как обжигает все внутри. Раскрываю глаза, передо мной две Далиды. Еще глоток – четыре. Вот и гаремом обзавелся. Падишах! С четырьмя мне уже хочется. Приеду, думаю, домой, в Тулу, расскажу, как был сразу с четырьмя и что из этого вышло.
А вышло то, что проснулся я один и опять без штанов. По левую руку, брошенную в сторону как чужая, вот только что, во сне или где, была Далида. Теперь ее нет. По правую руку, подвернутую под себя, под собственный зад, тоже никого, зато стоит бутылка с самоплясом. Три глотка на донышке. Это чтобы, значит, я встать смог и штаны застегнуть.
Дотягиваюсь до напитка, вливаю в себя без глотков весь остаток и впадаю в панику. Деньги! Эта узкоглазая тварь, бросившая меня в сраном сарае, наверняка обчистила карманы. По лицу пот холодный, по спине мурашки. А деньги лежат в куртке, нетронутые. Неужели я ей так понравился? Стало быть!
Признаться, это обстоятельство – не наличие денег, а уверенность в том, что я парень не промах, – взбодрило меня чрезвычайно, я даже протрезвел для передвижения. Ну, то есть, почувствовал, что могу идти сам, без посторонней помощи. До этого момента я сомневался, что притащился сюда на своих двоих, скорее всего тогда у меня было две пары ног, мои и Далиды. Если только со мной была эта Далида, в чем я уже сомневался.
Вылезаю из сарая, оглядываюсь по сторонам. День. Кругом дома, приличные здания. В двадцати метрах улица, по которой машины едут, а по тротуарам спешат по своим делам пешеходы. Сарай мой стоит в проходном дворе рядом с каким-то гаражом, причем гараж открыт. Зайти, спросить, где вокзал? Надо же, как попал, а ведь думал, что торчу где-то за городом! Заглядываю в гараж, там мужик с «копейкой» возится.