Пепел

– Ты реально собрался к ней домой? – спросил уже на безопасной территории Иванов.

– У меня какое-то нехорошее предчувствие. Не знаю, как объяснить.

– Скажи просто, что соскучился, – усмехнулся Кир, ткнув локтем в бок.

– Да это причем тут? Просто ее взгляд… она смотрела на меня, словно прощалась. Так же как и в тот день, – выдал на автомате. Ведь Рита действительно тогда влезла мне в душу и вытащила оттуда самое важное – сердце. Я долго не мог смириться с ее холодом, все пытался, бегал, стучал в закрытые двери. И теперь, когда я вновь увидел ее искреннюю улыбку, она снова пропала.

– Ты о ней так тепло отзываешься, – сказал вдруг Иванов, останавливаясь напротив входа в столовую. – Я не слышал, чтобы ты так говорил о ком-то. Она особенная, да?

– Это ты у меня особенный, – хмыкнул я. – Идиот. Пошли, накормлю тебя за подвиги ратные.

Глава 27 - Витя

С трудом я высидел последний урок, распирало послать всех и помчаться навстречу в детство. Почему-то сразу вспомнил старые скрипучие качели, песочницу под грибком в центре двора и пирожки Лидии Александровны, матери Риты. Они были чертовски вкусными, горячими, а уж зимой мы уплетали их за обе щеки, запивая травяным чаем.

Моя мать подобного никогда не делала, она и готовить-то толком не умела. Вечно дурацкие рыбные супы впихивала или рыбные котлеты, вычитала где-то о полезности рыбы, и после этот продукт у нас из холодильника не переводился. И ладно бы еще вкусно было, но мама то соль забывала добавить, то наоборот, пересаливала, одним словом – было несъедобно.

А после развода родителей на кухне вообще никто и ничего не готовил, редко отец пельменей сварит или яичницу сделает. Все чаще брали готовое в магазинах, закидывали в микроволновку и этим питались. Радовался я обычно в гостях у бабушки: вот там можно было вновь ощутить себя членом семьи, вкусить домашней пищи, почувствовать уют и теплоту. Наверное поэтому, когда увидел знакомый адрес, в груди что-то ёкнуло.

После уроков я накинул рюкзак на плечи и одним из первых выскочил в коридор, однако спуститься вниз не успел – затормозил. Возле подоконника заметил Аленку, которая вытирала рукавами слезы, склонив низко голову. Она выглядела такой несчастной, что мне сделалось не по себе.

– Ален, что случилось? – спросил, подходя ближе. Девчонка взглянула на меня затравленным взглядом и кинулась, подобно побитой собачонке, к моей груди. Уткнулась носом и давай всхлипывать, я аж оторопел от такой внезапности.

– Ален, тебя обидел кто? – прошептал, приобняв за плечи девчонку. Тело ее содрогалось от плача.

– Сегодня девичник, а меня не пригласили, Вить, – выдала Смирнова почти шепотом. М-да, хотелось сказать, что повод отменный для страданий, но решил промолчать. Душевную организацию девчонок нужно уважать.

– Ну и что ты плачешь из-за этого?

– Ты не понимаешь? Меня! Слышишь, меня не пригласили! – опять заладила она, еще громче всхлипывая.

– Проблема большая? Ну, ты их тоже не пригласи.

– Шестаков, – Смирнова приподняла голову, смотря исподлобья. Губы ее сжались, брови сошлись на переносице, а грудь замерла, словно девчонка и не дышала вовсе. – В один момент все начало рушиться, ты вот отдалился, они. Что я такого сделала?

– Ерунда все это. Вы, девушки, любите себя накручивать.

– Не ерунда, я же чувствую, – завыла пуще прежнего Аленка и вновь уткнулась мне в грудь. Откровенно говоря, женские слезы я на дух не переносил. Смирнова это знала, иногда даже пользовалась. Может, и сейчас это была игра в одни ворота, однако бросить ее и уйти я не мог.

– Ален, пойдем я тебе чай куплю, успокоишься.

– Отвези меня домой, Вить, и побудь хоть немного рядом. Да, я понимаю, тренировки никто не отменял, но сейчас мне очень нужна твоя поддержка. Пожалуйста! – на последнем слове Смирнова посмотрела на меня так, что хоть волком вой. Бездомные котята с таким взглядом просятся в теплый дом дождливой осенью.

Я вздохнул. Мне нужно было узнать, что там с Ритой, а не играть в жилетку для женских слез. Но мы с Аленкой знакомы не год и не два, вместе провели не меньше, пусть и расставались. Оттолкнуть ее было бы совсем по-свински.

– Слушай…

– Вить, пожалуйста…

– Ладно, – прошептал с чувством полной безысходности. – Только давай ты плакать не будешь, окей?

– Витечка! Я тебя так люблю, – с грустью и в то же время с радостью проронила Аленка. Мне же сделалось не по себе от ее признания, словно я нагло принижал его, пользовался тем, чего иметь больше не хотел.

* * *

Байк свой я оставил возле школы, потому что Смирнова наотрез отказалась на нем ехать, страхи у нее, понимаешь ли. В машине она уже окончательно успокоилась, начала улыбаться, рассказывать про своих подруг и их дурацкий девичник, который мне, в принципе, был не интересен. И стоило только намекнуть на свою занятость, как Аленка снова скисла.

Проклятые бабы! Умеют же веревки из мужиков вить!

Дома Алена организовала нам ужин, не сама, конечно, а домработница постаралась. И пока на кухне творилась магия с продуктами, мы в спальне пытались смотреть телек. Почему пытались? Да потому что Смирнова липла ко мне, как пчела к меду: то обниматься, то целоваться лезла. Я не хотел ни того, ни другого, ни тем более уж третьего.

– Что с тобой, Вить? – спросила в конце концов девчонка, подтянув к себе ноги. К тому времени за окном окончательно стемнело, а по телеку закончился какой-то фильм, сюжет которого прошел мимо.

– Это спрашивает человек, который ревел из-за какого-то девичника? – в типичной манере отшутился я.

– Ты будто закрываешься от меня, будто не хочешь подпускать к себе. Я что-то сделала не так? Ты скажи, Вить. Я, может, просто не знаю, но о проблемах нужно говорить.

– Не знаю, Ален, – пожал плечами, врать я не привык, а ответа у меня на самом деле не было. Мне не хотелось ничего, никого, кроме как найти Риту, узнать, что чутье подвело, и с ней все нормально. А не вот это все…

– Говорят, ты заступился за ту тихоню, – произнесла вдруг Смирнова. Я закатил глаза, предполагая, что дальше последует допрос.

– Давай только без этого.

– Зачем, Шестаков? Я понимаю, ты добрый самаритянин, который всех любит и пытается всем вокруг казаться зайчиком, но… зачем? Эта девчонка не стоит тех проблем, которые могли бы возникнуть. Знаешь, ты стал каким-то другим…

– Людям вообще свойственно меняться, – выдавил из себя, сдерживаясь от раздражения. И почему все вокруг пытались меня упрекнуть в помощи Рите?..

– Неужели она тебе… – Аленка замолчала. Я видел, как в ее глазах сверкнула боль вперемешку со страхом, словно она пыталась озвучить правду, от которой было тошно.

– Слушай…

– Ты и ей хуже сделал. Лучше тебе держаться от нее подальше! – заключила Смирнова. И тут я реально напрягся, нет не из-за явной угрозы, прозвучавшей из уст девушки. А в том, что мой поступок мог навредить Рите. Она и так была тенью в классе, никто не обращал на нее внимания, в лучшем случае шептался или прикалывался. А если уж заподозрили бы, что она не сбежала тогда как все, то могли устроить и травлю, девчонки точно.

Да, я все еще был обижен на Романову, но зла ей не желал. Это чувство жило до сих пор под ребрами, в самом сердце, куда я никого не пускал. В детстве мне казалось, что моя основная миссия оберегать Риту: она виделась мне хрупкой, беззащитной, невинным котенком, требующем тепла.

Казалось, никто кроме меня не может быть с ней рядом.

– Что значит сделал хуже? – спросил я прямо, с опаской глянув на Смирнову.

– Ей вроде как бойкот объявили.

– В классе, в котором с ней и без того никто не разговаривает? – усмехнулся столь глупой идее одноклассников.

– Я слышала, девчонки собирались ее проучить.

– Ч-что? – в желудке что-то ухнуло, будто осколком прошлось вдоль живота и нутро стянуло в тугой узел. Мне сделалось дурно.