Призыв ведьмы

— И что же хочет моя несносная ведьма?

— А вдруг поцелуй? — снова этот её наклон головы, сводящий его с ума.

— А вдруг я соглашусь?

Её губы были опасно близко, взгляд был влажным и ловил отсветы из помещений замка, что были за его спиной.

— А не боитесь, достопочтенный феран, что это испепелит вашу душу и лишит вас возможности возрождения в лучшем мире?

Эта женщина… ему проще было провалиться на месте, умереть прямо сейчас, или утонуть в пылу сражения, чем спокойно смотреть в эти глаза, красивые, глубокие, словно Нрава во время разлива, и всегда полные печали.

— Не боюсь, — прохрипел он.

— Хэла? — послышался из коридоров голос митара.

Расстояние между ними увеличилось и стало достаточным, чтобы дурман выветрился, а холод снова проник где только возможно.

— А чей это плащ? — спросил феран, пытаясь хоть за что-то зацепиться, чтобы не было этого щемящего чувства обиды от того, что кто-то разрушил эти чары, возникшие между ними.

— Кажется, Брима, — легко повела она плечом и для неё это было обычным делом вот так выворачивать его наизнанку, а потом делать вид, что ничего не произошло.

И захотелось утащить её в самый темный угол балкона и или удушить или уже наконец смять и сделать своей женщиной.

— О, достопочтенный феран тоже здесь? Тебя я тоже искал, — вид у Роара был потрепанный, взъерошенный, было видно, что серые его совсем затискали. Впрочем он не очень сопротивлялся.

— А чего от меня желает достопочтенный митар, — улыбнулась Хэла, посмотрев на Роара, так, чтоб ей, как она только что смотрела на Рэтара!

— Я… ну… — этот взгляд и тон Хэлы мог кого хочешь вывести из равновесия и Роар не был исключением, — хотел поблагодарить тебя, Хэла.

“Хэла, я разорву тебя, клянусь”, — тяжелые злые мысли вгрызлись в Рэтара.

— За что? — она игриво приподняла бровь.

— За белую ведьму, я бы ни в жизнь её не успокоил, а тут еще феран напугал её до обморока, — Роар всё ещё был под влиянием игривого взгляда Хэлы.

— Я? — взвился Рэтар.

— Неужели? — улыбнулась ведьма и прямо посмотрела на вновь начавшего терять самообладание мужчину. — Не понимаю, что в нашем достопочтенном феране такого страшного, что он всех до визга пугает.

И хотя сказано это было всё в дразнящей и доводящей до грани манере, но это действительно задевало Рэтара в этой женщине. Никто не смотрел на него так, как она.

Даже впервые увидев. Он ждал, что увидит привычную реакцию — отвращение, жалость, страх, даже презрение, он видел эти чувства в глазах всех, кто смотрел на его лицо. Но Хэла, нет. Она смотрела на него открыто, прямо, словно не замечая никаких увечий, шрамов, ничего, что пугало и отталкивало остальных.

— Даже не знаю, — улыбнулся Роар.

— Потому что вы похожи на заросших медведей, — отозвалась ведьма.

— Медведей? — в один голос решили уточнить мужчины незнакомое для них слово.

— Ах, ладно, на… хараг! На хараг вы похожи с этими вашими бородами, — поправилась Хэла, которая частенько употребляла слова из своего мира, но здесь совершенно незнакомые.

Хараги были лютыми хищниками, лохматыми, огромными и хитрыми. Если в лес приходила харага, то мужики собирались целой группой не меньше десяти, а иногда и двадцати человек, чтобы прогнать зверя, или если уж совсем повезёт убить его.

— А насчет белой, достопочтенный митар, пока рано мне благодарности раздавать. Я её угомонила только, чтобы спокойно ночь прошла, а завтра проснётся ваша обновка с болью в голове, дырой в душе и страхом перед тем, что вокруг, и устроит вам такое, что мало не покажется. Идите отдохните лучше, а то глядишь это ваша последняя спокойная ночь, — она коснулась пальцем его носа, спрыгнула и ушла, а её звонкий смех пролетел мимо них и удалился в коридоры замка.

Рэтар посмотрел на своего митара — Роар был в замешательстве.

— Пошли, спать, — позвал он своего тана.

Тот рассеянно кивнул, но не успели они далеко уйти, как снова наткнулись на Хэлу. Ведьма стояла возле стены и обнимала плачущую девочку:

— Ох, кукушонок мой, не надо бояться!

Еще одна странность этой чёрной ведьмы — она была доброй. Ни у кого, кто с ней здесь сталкивался, язык не мог повернуться, чтобы назвать Хэлу злой. С предыдущей чёрной ведьмой она была как день и ночь — ничего общего. И Рэтар был озадачен этой странностью.

Найта была сиротой, мать её была местной благой, которой кто-то заделал ребенка, но признаться в том не пожелал. А сама девушка вечно летала где-то в другом месте. И может вовсе не осознавала, что именно с ней происходит в этом реальном жестоком мире. Мита просила у старой ведьмы ребенка у девки забрать. И ведьма с лёгкостью могла это сделать, но не пожелала. Обещала забрать только, если сама дурочка придет и попросит, но этого конечно не произошло. Они все сомневались, что девчушка вообще понимала своё состояние, тем более уж к ведьме ходить и просить о подобном.

Родила она с легкостью. Если бы не Мита, их стряпуха, которая благую жалела и ходила по пятам, то новорожденная утонула бы в грязной луже, в которую упала, когда в прямом смысле выпала из матери. Сама мать через лунь исчезла без следа. Искали её, как говорила Мита, всем замком и ближайшими селениями, но так и не нашли. Потом кто-то говаривать стал, что дальше по реке Нраве уже на границе с кергатами нашли тело девицы и скорее всего это была благая. Ну, а куда ей ещё можно было деться?

В ту пору шла война и сам Рэтар знал всю эту историю только со слов домашних женщин, которые присматривали и воспитывали девочку, они же назвали Найтой. Сама она была странной, такой же как мать. Смеялась не к месту, была почти взрослой, но речь и думы были как у маленькой. Мита давала ей самую простую работу и искренне старалась, как подозревал Рэтар, делать так, чтобы девочка не попадалась лишний раз на глаза хозяевам дома, то есть ему, Роару и Элгору.

Хэла называла Найту кукушкой или кукушонком и очень ласково с ней общалась. На вопрос самой девочки, что такое кукушка, ведьма ответила, что птичка такая и этим ограничилась. Впрочем, Найту и вечно переживающую за неё Миту, это объяснение успокоило.

Найта, в конечном итоге, стала причиной, по которой Мита прониклась невообразимой любовью к чёрной ведьме. Любую другую ведьму она в свои стряповские владения не просто не пустила, ещё и прокляла бы в сердцах. Но Хэле можно было всё. Она даже имела совершенно непоколебимое право заваривать свои травы рядом с Митой. А Рэтар частенько заставал их болтающими, сидя за столом после того, как дом погружался в ночной сон.

Один раз, невольно подслушав их ночной разговор, он узнал, что у Хэлы остались в её мире, как он понял, супруг, три сына и престарелая мать. А еще оказалось, что один из сыновей женщины был, как она выразилась, “не от мира сего, прямо как Найта”, и потому она относилась к девочке без брезгливости и пренебрежения. Хотя что-то говорило Рэтару, что причина была совсем в другом, или гораздо глубже.

Сама же Найта по своей простоте подошла к Хэле, когда ещё никто и ничего не знал о ней. Женщину обходили стороной, помня, что чёрная ведьма это зло и ненависть, сравнивали с предыдущей.

Хэла же словно и не замечала этого отношения. Поначалу она просто сидела в одиночестве на уступе в домашней зале в Зарне, тихо пела песни. И её постепенно облепили серые, теперь соседки и подруги по несчастью, призванные из своих миров девушки. Они выполняли более простую магическую работу, в отличии от чёрной ведьмы.

Найте же особенно нравились песни Хэлы, она наверное была самой её рьяной слушательницей и порой ей всегда было мало, но песен Хэла знала невероятное множество.

Сейчас они стояли возле стены коридора и Хэла успокаивала девочку, которая безутешно рыдала уткнувшись в плечо ведьмы.

— Мне приснилось, — всхлипывала она, — что меня сирги рвут на части, а я пытаюсь убежать, но у меня не получается… сирги злые, Хэла, такие страшные.

— Не бойся, кукушечка, не придут за тобой сирги, а если придут, то я тебя в обиду не дам. Или вот, — она повернулась к двум мужчинам, — достопочтенные феран и митар, что им сирги? Изрубят этих ваших собак и глазом не моргнут.