Страница 1 из 73
Глава 1
Сначала Милена подумала, что это всего лишь дурной сон.
Яркий слепящий свет, белый, холодный, окутавший её с ног до головы, она словно парит, но нет, это только ощущение, которое пугает, но между тем восхищает. Но восхищение было мимолётным, потому что внутри всё дернулось и Милену вырвало. Это был завтрак, тот самый, который она ела с таким остервенением и злостью на мать. Реальный завтрак, во всём нереальном происходящем, как и обида за сказанные ей слова мамы.
Может Миле и не стоило принимать их так близко к сердцу, не первый раз она слышала что-то подобное, но всегда прощала. Ничего другого ей не оставалось. Милена всегда напоминала себе, что мама такая, что она не специально, что ей очень плохо, что это всё горе потери.
А теперь почему-то пришло осознание, что мама и Милену, потеряла — внутри поселилось что-то страшное, болезненно яркое до умопомрачения.
Девушка с трудом встала на четвереньки и вытерла рот тыльной стороной ладони.
“Это сон. Просто жуткий сон, — стала она повторять себе, пытаясь уговорить сознание, что ничего страшного не происходит, — ещё немного и это закончится, просто нужно проснуться. Может я не ругалась с мамой? Вдруг это часть сна? Просто нужно заставить себя открыть глаза и всё станет хорошо!”
Она зажмурилась и попыталась открыть глаза, в отчаянной попытке проснуться. Открыла, но ничего не изменилось. Всё то же помещение, заполненное белым светом так, что не понятно, где стены, где верх, да и пол понятно где, только потому что она на нём сидит.
А ещё этот запах рвоты — такой реальный, резкий. Но во сне ведь не бывает запахов?
И чувство страха, что родилось внутри ранее, стало разрастаться и укореняться — это всё происходит на самом деле!
Милена тряхнула яркими пышными волосами, поняла, что видит своё отражение в белом полу и попыталась в очередной раз найти в происходящем логику. Она начала цепляться за то, что было сейчас самым реальным и знакомым — за себя саму.
Лицо, с правильными привлекательными чертами, длинная шея, волнистые волосы. Милена была обладательницей роскошной копны светло-русых волос. Она подкрашивала их в рыжие оттенки, превращая в россыпь медной нити. И сейчас она видела их перед собой, такие к каким привыкла.
Видела своё тело, которое она строила с остервенением и упорством. Милена была строга к себе, даже жестока — ничего сладкого, жирного, никакого гастрономического мусора, считала калории и изнуряла себя физическими нагрузками.
Внутри был страх, что, потеряв идеальность тела, потеряешь себя, потеряешь мир вокруг, ничего не достигнешь. Станешь этакой тёткой, погрязшей в пустом быту, нелюбимом муже и раздражающих детях. Она и не знала откуда в ней это, но было убеждение, что нужна только такая вот стройная, красивая, не стоящая на месте.
И она считала, что до стройности, до красоты, до идеала ещё очень далеко. Поэтому фитнес-клуб был в её расписании, как учёба и работа, словно панацея от будущей безысходности и запланированном провале. Весь её день был расписан по секундам — от и до.
Милена попыталась сесть, что было сложно, потому что голова кружилась так словно она была пьяна, мотало из стороны в сторону, как после катания на карусели. Неприятное чувство.
Постепенно глаза привыкли к яркому свету и она начала различать стены и потолок. Но спустя несколько секунд они снова стали мерцать, стало совсем не по себе, и Мила зажмурилась, ухватившись за мысли о том, что сейчас наконец-то проснётся, снова потеряла сознание.
— Ты уверен, что она белая? — прямо-таки прогромыхал мужской голос где-то над её головой.
— Конечно, уверен, достопочтенный митар Изарии, — ответил другой, тонкий и неприятный, мужской голос, заискивающим и немного оскорбленным тоном.
— Она вообще какая-то хворая, нет? Худая, мне кажется. Вообще выживет в наших-то условиях?
“Хворая? Худая?” — мысленно возмутилась Милена, пытаясь возразить что-то вслух и открыть глаза.
— Ну может это заставит её побыстрее выполнить то, ради чего мы её столько времени искали и с таким трудом вытащили из её мира? — предположил тот, что заискивал.
Первый, который громыхал, с сомнением хмыкнул.
— Но если вам не надо, достопочтенный митар Изарии, то мы на такой диковинный товар быстро найдем другого покупателя, — мерзкий голос пропел эту фразу и Милену снова стало выворачивать наизнанку.
— Нет, с чего вдруг? — возмутился этот самый достопочтенный. — Она наша. И мы её забираем. И свою кровь мы впустую не тратим.
По звуку удаляющихся шагов стало понятно, что мужчины ушли. Милена попробовала открыть глаза и осмотреться, но ничего не вышло. Голова была тяжелой и словно ей не принадлежала. Внутри стала разрастаться какая-то будто обида на себя и происходящее. Обида готовая обрушиться на неё истерикой.
Девушка ещё раз попыталась пошевелиться, но, как ей показалось, ничего не вышло. Однако именно в этот момент совсем рядом с ней третий голос, которого она ещё не слышала, вдруг возвестил:
— Достопочтенный митар Изарии, ведьма приходит в себя, вам надо спешить.
И спустя всего пару мгновений после этих слов, чьи-то сильные руки подхватили её и безо всякого труда оторвали от твердой поверхности, на которой она лежала. Мужчина был огромным, как ей показалось, и руки у него были просто чудовищного размера.
Милена почему-то вспомнила, как в далеком детстве папа переносил её спящую с дивана в комнате родителей к ней в комнату. И это ощущение тепла и невесомости захватывало её и казалось невообразимо волшебным, сказочным, словно она принцесса и мир вокруг полон добра и света. И сейчас было так же — эти несколько шагов, пока она была крепко прижата к широкой мужской груди.
А потом снова словно карусель и снова желудок свело и, если бы он не был пуст, её снова вывернуло бы наизнанку.
— Достопочтенный митар, — последовал возглас, когда карусель остановилась. — Вы так скоро? Это белая ведьма?
— Надеюсь, — ответил громыхавший недавно над её головой голос, сомневающегося в её выносливости мужчины, а теперь она слышала его у своего уха, была прижата к его груди. — Феран у себя?
— Да, достопочтенный митар, достопочтенный феран у себя.
— Позови его.
— Да, достопочтенный митар.
“И охота им всё время это выговаривать?” — мысли стали вырисовываться в голове уже осмысленнее, переставая быть невыносимым неуправляемым потоком, до того беспредельничавшим в её голове.
В комнате возникли ещё чьи-то шаги, тяжелые и настораживающие.
— Роар? — голос мужчины был хриплым, глухим. — Это белая?
Её положили и на этот раз это было что-то мягкое и приятное.
— Они так сказали, — был ответ того, кто её принёс, и, потеряв тепло его объятий, Миле наконец удалось открыть глаза.
Взвизгнуть или закричать не получилось, хотя очень захотелось.
Лицо мужчины, изучавшего её, было суровым и жутким — он был бородат, глубокий старый шрам проходил по его лицу наискосок по нахмуренному лбу, через глаз, на щеку и дальше в бороду. Нос, когда-то прямой, был сломан не менее пары раз. Волосы каштановые с сединой, были забраны в хвост. Из-за шрама лицо имело странный прищур, не надменный, а с недоброй такой усмешкой. Милене стало отчаянно страшно.
— Тихо, мы не обидим, — отозвался знакомый голос. К удивительному облегчению он принадлежал другому мужчине, не тому, который сейчас стоял склонившись над ней и напугал почти до обморока.
Мужчина, который ее принес, был высоким, светловолосым, и моложе этого, со шрамом. Правильные черты лица скрывала не длинная ухоженная борода, а глаза были ясные, теплого медового цвета. В иных обстоятельствах Милена назвала бы его очень привлекательным, даже красивым.
Но думать об этом сейчас было нелепо. Истерика снова ворвалась в её разум, который отказывался понимать и принимать происходящее. Она снова и снова пыталась понять, что происходит. Снова и снова пыталась убедить себя, что это всего лишь безумный сон.