Страница 56 из 79
Графологическая экспертиза показала, что почерк письма и почерк Александра Вуда не совпадают. Но это ничего не меняло. Фанатик мог попросить начертать текст кого угодно, того же горе-пионера…
Все, включая Светлану Артемьевну, капитана Отводова и саму Ольгу чувствовали, что-то в расследовании пошло не так. Безусловно, улики крутились возле Саши Вуда, но уж больно как-то явно.
Пока Лобенко продолжала перебирать вещи на чердаке своей фамильной избушки, да изъясняться с Соловьевым… (Да-да! А вы что ж думали? Что он так просто упустит возможность пообщаться с зазнобой? Конечно, приставал, конечно, навязывался и проходу не давал, и в деревню вместе ехать хотел… Но Ольга твердо отрезала: «Нет! Мне нужно побыть там одной. Поразмышлять, понаблюдать… Ты мне будешь мешать!» Вот такой решительной она оказалась. Однако от долгих вечерних прогулок по знакомым с детства улицам, да от альковного щебетания в ушко это ее не уберегло.
Еще во время своего приезда в Москву с Танькой Смирновой Витька почувствовал, что-то в их отношениях пошло не так. То ли просто к нему охладела бывшая одноклассница, то ли слишком рьяные соперники на пути встали. Ольга все объясняла свалившимися на ее блондинистую голову делами, по работе, по расследованию… Но у мужиков на соперников чутье, как у собак, — не проведешь.
Так вот, пока у Ольги Лобенко продолжались разборки с ее первой любовью, группа «красных следопытов» была приглашена на экстренный сбор. Благо квартира у Чижовых просторная.
Собственно, из гостей были только Отводов, Свистунов, да Светлана Артемьевна. Городец в доме новоявленных родственничков гостем уже давно не считался, а Валентин Николаевич подъехать не смог. Обещал лишь, в случае необходимости, быть доступным по мобильному телефону.
Мария Алексеевна, как и ее покойная матушка, восседала в массивном кресле, укрывшись пледом, на коленках разложила ту самую тетрадочку в полиэтиленовой обертке, изъятую в кабинете у Вуда.
Читать решили не все подряд, а лишь те места, которые были как-то связаны с Китаем. Вот совпадение! Именно они оказались связанными с Ольгиной бабушкой. Светлана Артемьевна старалась слушать особенно внимательно, не только потому, что это могло пригодиться для дела, но и, чтобы потом передать интересные сведения своей молодой подруге.
Олина бабушка, Клара Васильевна Потапова, хотя и работала в обычной детской поликлинике, но на лечение к ней приезжали со всей области. Даже из самого Свердловска, за полторы сотни километров. Да что там из Свердловска! Была у нее одна любимица — китаянка.
Своих детей Клара Васильевна тогда еще не завела. Да и замуж выйти не успела. Только-только закончила медицинский. По имени-отчеству величали исключительно из уважения, а не по возрасту. Двадцать пять лет, — какие там годы!
Откуда, спросите, у недавней вузовки, не прошедшей даже школы собственного материнства, столько навыков по педиатрии?
Дело в том, что прапрабабка Ольги Лобенко слыла на деревне великой знахаркой. Травки всякие собирала, настойки делала, роды принимала. И был у лечухи «нюх» на болезнь. Она и сама не могла объяснить, что именно настораживало ее в начинавшем недомогать человеке. Всякий раз по-разному. То цвет кожи, то прыщик на лице, то даже просто усталый взгляд… И на каждый симптом она свое снадобье находила.
В наше время ее прозвали бы народной целительницей, но в ленинско-сталинские годы всех, кто не укладывался в рамки общепринятых стандартов, причесывали под одну гребенку — враг народа. И сажали. Прапрабабка-знахарка, дабы за решетку не угодить, «легализовала» свою деятельность: переехала из деревни в город, устроилась санитаркой в детскую больницу. На пенсию вышла поздно. И фактически до последних своих дней таскала с собой на работу внучку. Наблюдательная Клара интуитивно переняла практически все бабушкины умелости. Позже, в институте, многим из них нашла вполне научное обоснование.
Так что, не смотря на свой возраст, выпускница медицинского института Клара Васильевна Потапова слыла весьма поднаторелым доктором, многие отзывались о ней с большим почтением.
В дневнике под рассказ про пациентку-китаянку было отведено почти три страницы. Супругам Чижовым эта история раньше примечательной не показалась: подумаешь, заболевшая иностранка! Они о китаянке ни разу во время следствия и не вспомнили. А вот автор дневника и бабушка Ольги Лобенко, судя по всему, придавали знакомству с девочкой особое значение.
Голос Марии Алексеевны зычный, но ровный. Сразу видно, в юные годы наверняка митинговала. Слышно было всем.
«В Москве иностранцев много. Я как-то была в столице. Видела негра. Шел себе по улице, будто здесь родился, никто на него внимания не обращал. Для нашего же городка и желтолицая Сон — большая диковина.»
Сон, на тот момент, когда ее впервые увидела Клара Васильевна, исполнилось пять лет. Была она дочерью репрессированного китайца Ван Ю Мина и русской женщины по имени Тася.
У девочки случился сильный жар, ее трясло и беспрестанно тошнило. Куда идти, ежели даже карточки в детской поликлинике не заведено, жена репрессированного жила в городе нелегально.
Один немолодой доктор посмотрел девочку и поставил диагноз: «нетипичная головная боль». Сказал:
— Гуляйте больше…
А Сон от солнечного света только хуже становилось…
Тогда-то Тасе и порекомендовали Клару Васильевну. «Даром, что молодая, толкова, никому не отказывает и денег не берет.»
Клара Васильевна едва взглянула на зелено-желтое личико девчушки тут же засобирала ее в больницу.
— У дочери вашей менингит, — говорит. — И положение очень серьезное.
В приемном покое проваландались не меньше часа, дежурный врач усомнился в диагнозе. Молоденькая докторша уже практически орала:
— Да ей сыворотку нужно вводить и срочно! Давайте под мою личную ответственность, сама, ежели что, за решетку сяду!
Но сыворотка не помогла. И тогда Клара Васильевна предприняла некий кунштюк, она заставила девочку выпить и не лекарство вовсе, а… краситель, именуемый красным стрептоцидом. Видишь ли, слышала от знакомых из химического столичного НИИ, что препарат со схожей формулой в Германии используют как средство от многих хворей. Что ж, видно, не наврали гниющие капиталисты, и впрямь золотую жилу нарыли. Поправилась-таки Сонюшка…
Ну, и, как водится у добрых докторов, сдружилась она и со своей бывшей пациенткой, и с ее мамашей, а заодно и с Евдокией Алексеевной да Светланой их познакомила.
Великий потоп в Петербурге
Санкт-Петербург, сентябрь 1777 года.
Страшная буря обломала крылья у ангела на шпиле Петропавловской крепости. Он выглядел убого, а потом и вовсе рухнул наземь. Конечно, рухнул. Без крыльев ведь ангелы не могут держаться на высоте.
Год с тремя семерками принес Российской столице ужасное бедствие. Вся Садовая была завалена ветками от деревьев. Пара лип свалилась прямо на дорогу. Самый центр ветроворота прошел не здесь, рядом, но лучше бы он разрушил дом садовника, а не его детище, не тот островок, который он создавал всю свою сознательную жизнь. Был практически уничтожен Летний сад. Повалены вековые деревья, разрушены фонтаны и статуи, клумбы будто бы кто-то перепахал.
Хорошо, что к сему дню картуфель успел разойтись по России-матушке, те экспериментальные грядки, что были у Анклебера в саду, — истреблены. Снесло крышу у оранжереи. А прямо в комнатушку Андрея, разбив стекло, ввалилась сломанная рябина, его любимая. Капельками крови, начавшие набирать свою красноту, ягоды раскатились по деревянному настилу.
Два дня лил дождь, и полыхали молнии. Нева вышла из берегов и затопила все вокруг. Сухие участки оставались лишь в Литейной, да Выборгской частях города.
По Невской перспективе народ плыл в шлюпках, вылавливая длинными палками «сбежавшие» со дворов да лавок корзины, стулья, сундуки и шкатулки… Многие крупные суда повыбрасывало на берег. А один небольшой купеческий корабль умудрился переместиться чрез каменную набережную, миновать Зимний дворец и теперь, похожий на повергнутое морское чудище, лежал на боку, прямо-таки на площади. Из трюма, словно из вспоротого брюха, вывалились внутренности.