Большая волна любви

Парни прибыли на железнодорожный вокзал Сендая за пятнадцать минут до отправления поезда до Мацусимы. Купили в автоматах билеты, сэндвичи, по бутылке сока – и вскоре заняли свои места в вагоне. Раньше Михаил восхищался «Сапсаном» и гордился, что в России появился такой сверхскоростной поезд. А когда приехал в Японию и увидел, как по всей стране курсируют такие составы, был сильно удивлен. Да что там греха таить, он вообще первое время передвигался по Японии с открытым ртом и не переставал восхищаться невероятной чистотой, технологичностью и современностью. Он до сих пор не мог привыкнуть к японским унитазам, на которых было кнопок больше, чем на его телефоне; к аппаратам, стоящим на каждом углу, – в них продавалось все, начиная от еды и заканчивая одеждой. Они встречались даже в храмах, чтобы каждый желающий мог купить сувенир. Со временем Михаил привык к японской продвинутости, и все эти вещи стали казаться обыденными, будто всю жизнь окружали его. Вот уж действительно, к хорошему привыкаешь не просто быстро, а очень быстро.

– Эх, жаль фотоаппарат не взял с собой. – Тони покачал головой. – Я же не думал, что мы поедем на острова.

Поезд плавно тронулся, отъехал от вокзала и двинулся по эстакаде, стремительно набирая скорость. Сидя у окна, Михаил рассматривал город, оплетенный магистралями, точно паутиной.

– А телефон тебе на что? – бросил он. – На него фотки получаются не хуже, чем на твою камеру.

– Согласен, только когда снимаешь на айфон, чувствуешь себя каким-то блогером-любителем, а когда берешь в руки камеру, ощущаешь себя профессиональным фотографом.

Тони поднялся, снял куртку и кинул ее на сиденье перед собой. Желающих съездить на острова Мацусима в этот день оказалось не так много, в поезде было полно свободных мест.

– Вроде температура в вагоне двадцать два градуса, а такое ощущение, будто все тридцать. – Тони плюхнулся на свое место.

Михаил последовал его примеру, избавился от верхней одежды, предварительно выложив на стол из кармана блокнот и карандаш. Кто-то читал в поездах, кто-то смотрел фильмы, кто-то сидел в соцсетях, а он всегда рисовал. К тому же эскиз остался незаконченным. И как только Михаил оказался в вагоне, все мысли занял набросок.

– Это из-за солнца. – Он кивнул в окно и наполовину прикрыл шторку, чтобы не резало глаза. – Светит как прожектор.

– Слушай, а давай селфи сделаем, – предложил Тони. – У нас с тобой нет ни одной совместной фотки.

Михаил только открыл рот, собираясь отказаться, как фотограф навел на них «Айфон», перевернул бейсболку козырьком назад, изобразил пальцами знак виктории и сделал несколько снимков.

– Русский, я раз в жизни попросил тебя сфоткаться, ты мог хотя бы улыбнуться, – с укором сказал он, рассматривая снимки. – Сидишь как филин.

– Американец, ты же знаешь, я терпеть не могу фотографироваться, – ответил Михаил.

– Знаю, – хмыкнул Тони. – Это было наше первое совместное селфи и, судя по тому, какой ты любитель сниматься, чувствую, что последнее.

Тогда парни даже не могли подумать, насколько пророческими окажутся его слова. Точно так же они не могли предположить, что не попадут на вечеринку. А кофе, оставшийся на столе в общежитии, американец так и не допьет.

– Да ладно, – улыбнулся Михаил и шутя толкнул товарища плечом в плечо. – Обещаю, мы еще непременно сфотографируемся вместе. Когда у меня будет настроение.

– Да ну тебя. – Тони махнул рукой и уткнулся в телефон. – Я так и напишу в социальных сетях, что мой друг, русский Коза ностра, не в духе.

– Пиши что хочешь, – усмехнулся Михаил и раскрыл блокнот на незаконченном рисунке.

Он снял колпачок с карандаша, благодаря которому грифель оставался острым, и мысленно поблагодарил производителей за это ноу-хау.

Еще на перроне Михаил заметил среди японцев молодую пару европейской внешности. Теперь они ехали в соседнем ряду, но чуть впереди. Пока Михаил рисовал, до него то и дело доносился веселый смех девушки и низкий хрипловатый голос парня. Между собой они общались на английском языке, и из их непринужденного разговора Михаил понял, что они недавно познакомились. Они рассказывали друг другу, кто где живет и работает в Сендае. Оказалось, и он, и она преподавали английский язык. Парень обучал детей в школе, а девушка – в детском саду.

«И здесь лингвисты».

Потирая небритый подбородок, Михаил в задумчивости рассматривал законченный эскиз. Ему казалось, чего-то не хватает.

Он, как и многие творческие люди, всегда самокритично относился к своему детищу и очень часто оставался недоволен результатом, а известная фраза «Главное, чтобы автору нравилось» была явно не про него. Он то и дело вспоминал друга их семьи – известного художника. Тот знал об увлечении Михаила, но никогда не видел его рисунков. А однажды приехал к ним в гости и попросил Михаила показать свои шедевры.

«Лев Григорьевич, да там нечего смотреть, – смутился тот и стал всячески отпираться. – Я не знаю, понравятся они вам или нет».

Михаил почему-то стеснялся своих работ, хотя в душе и понимал: это неправильно. Разве можно стесняться того, что сделано своими руками?

«Ты знаешь, когда я пишу свои картины, меньше всего думаю о том, понравятся они моему зрителю или нет. Скажу больше: я плевать хотел на их мнение. Главное, что это нравится мне, а значит, я делаю это от души».

Тогда, после просмотра рисунков, Лев Григорьевич не стал рассыпаться в комплиментах, он лишь удовлетворенно покачал головой, поджав губы, и сказал: «Продолжай в том же духе. У тебя неплохо получается».

Хорошо, что тот разговор состоялся без участия родителей. Если бы они услышали слова друга, съели бы его живьем. Старики спали и видели, чтобы сын бросил свое увлечение, которое, как выражался отец, никуда его не приведет и только отнимет время.

– Круто нарисовал. – Тони заглянул в блокнот.

– Ты так считаешь? – бросив на него взгляд, спросил Михаил.

– Конечно. – Тот пожал плечами. – Юми клево получилась. У меня сразу перед глазами всплыл тот момент, когда я первый раз увидел ее в бильярдном клубе.

Поезд внезапно так резко дернулся, что засвистел металл. Состав начал экстренно тормозить. От неожиданности Михаил уронил карандаш на пол. Представив, что грифель может сломаться, он чуть не взвыл от досады. Нож-то канцелярский он с собой не взял. Мобильный телефон Тони, лежавший рядом на сиденье, улетел под впереди стоящее кресло.

– Черт! – выругался Михаил. – Неужели какой-то идиот сорвал стоп-кран?

Толчок оказался такой силы, что только благодаря столу парни удержались на своих местах, а вот упаковки из-под бутербродов и бутылки с недопитым соком грохнулись на пол. Хорошо, что крышки были закрыты. Тони встал со своего места, собираясь поднять мобильник, но тут же рухнул назад. Пассажиры тоже попытались подобрать сумки, которые попадали с верхних полок в проход. Михаил наклонился, придерживаясь одной рукой за стол, и с трудом отыскал карандаш.

– Блин, я так и знал! – разочарованно воскликнул он и с тоской посмотрел на тупой конец грифеля. – Чем же я теперь буду рисовать?

Михаил закрыл его колпачком, который по счастливой случайности остался на столе только потому, что докатился до края и уперся в бортик, и сунул карандаш во внутренний карман куртки.

– Русский, не расстраивайся, – успокоил его друг. – Ты же не на необитаемый остров едешь.

Фотоаппарат одного из лингвистов, сидевших в соседнем ряду, тоже оказался на полу. От удара крышка, закрывающая объектив, слетела и, пританцовывая, покатилась под кресло. Парень, как и Тони, предпринял попытку встать с места, но был вынужден оставить эту затею.

Вскоре состав полностью остановился. В вагон забежал проводник в синей униформе и белых перчатках. С неуверенной улыбкой, будто это он виновник случившегося, он бормотал под нос извинения и помогал пассажирам поднимать вещи.

– Сэр, что-то случилось? – поинтересовался Михаил, обращаясь к нему на английском.

– No, no, – Он замотал головой. – Не переживайте, все хорошо. Это вынужденная остановка. Пять минут, и поезд снова поедет.