Большая волна любви

– Ничего себе остановочка, – пробормотал Тони. Стоя на коленях, он доставал из-под сиденья телефон. – Я чуть сам здесь не оказался.

В этот момент механический голос сначала на японском, а затем на английском языке подтвердил слова проводника и принес извинения за причиненные неудобства.

Глава 2

Три месяца назад

– Итак, господа студенты, мы уяснили, что слова, которые звучат одинаково, называются омофонами. Как вы поняли, иногда они имеют еще и схожее значение, – словно с далекой планеты донесся голос преподавателя японского языка, госпожи Кисимото Кей. Михаил оторвал взгляд от блокнота, посмотрел на нее и в который раз поймал себя на мысли: «Если бы не знал, что ей сорок лет, подумал бы, что перед аудиторией стоит молодая девчонка». – В вашем русском языке тоже есть подобные слова, – продолжила она, – например «лук» как овощ и «лук» для стрельбы. «Эффект» и «аффект», «компания» и «кампания». В разговорной речи омофоны не вызовут у вас трудностей, но при чтении и написании текста создадут проблемы, если вы не будете знать, как они пишутся. Для того чтобы вам было понятнее, приведу несколько примеров. – Она подошла к доске и взяла фломастер. – Давайте разберем слово «ака». – Она изобразила иероглиф и, обернувшись, обвела взглядом аудиторию. – Что он означает?

На русском она говорила с забавным японским акцентом тонким голоском, что делало ее еще больше похожей на девчонку.

– Красный, – прозвучало с разных сторон.

– Совершенно верно. – Кей кивнула и нарисовала немного видоизмененный символ этого слова. – А этот кандзи означает глубокий красный цвет, такой, как малиновый или гранатовый. А вот этот, – на доске появился еще один иероглиф, – описывает красно-оранжевые оттенки, – сказала она и изобразила следующий. – А этот используется для описания ярко-красного цвета, алого или огненно-красного. Всем понятно? – Госпожа Кисимото снова обвела глазами студентов.

– Да, – дружно закивали они.

– Раз все понятно, тогда вам осталось выучить, какой из них как пишется, и будет вам счастье, – улыбнулась она, чуть склонив голову. – Перейдем к следующему примеру. – Она опять отвернулась к доске и принялась рисовать следующие иероглифы.

«Бред какой-то», – подумал Михаил.

Он проклинал тот день, когда согласился с отцом и поступил в университет на факультет иностранных языков. Хотя сложно назвать это согласием: родитель просто поставил его перед выбором, и сыну ничего не оставалось делать, как принять один из вариантов. После девятого класса Михаил решил окончить школу экстерном, обосновав это тем, что у него не было желания еще два года протирать штаны за школьной партой. На самом деле ему не терпелось быстрей избавиться от ненавистного ярлыка «школота» и окунуться во взрослую жизнь.

Отец сначала принял его желание в штыки.

– Положено учиться одиннадцать лет, вот и учись, – отрезал он.

Мать же, наоборот, услышав категоричный отказ мужа, в привычной манере, активно жестикулируя руками, возмутилась:

– Mamma Miá, Алекс, ну чего ты упираешься? Ну не хочет ребенок больше учиться в школе, что в этом плохого? В таком возрасте это нормально – хотеть скорее стать взрослым.

Почувствовав ее поддержку, Михаил уперся и настоял на своем. В конечном итоге вдвоем с матерью им удалось уговорить отца. Позже он понял, что надо было прислушаться к совету отца и продолжить учебу в школе. Но тогда Михаилу казалось, что он принимает верное решение. «Лучше бы еще школотой походил, чем год мучиться на факультете японоведения», – не раз думал он.

– Хорошо, – кивнул отец, – я даю свое согласие на экстернат, но при одном условии: после его окончания ты поступаешь на японистику. Если это для тебя неприемлемо, тогда оставайся в обычной школе.

– Па, я хотел поступать в художественный институт, – возразил Михаил.

– Выкинь эту мысль из головы! – отчеканил Алексей Михайлович. – Майкл, чтобы стать художником, не надо тратить годы жизни на обучение. Нужно просто иметь талант. Если он у тебя есть, ты непременно станешь Рембрандтом и без специального образования, ну а если нет, хоть заучись, но художника из тебя не получится. Ты прекрасно знаешь моего друга – Льва Григорьевича, так вот, чтобы добиться признания, он потратил пятнадцать лет – и все эти годы перебивался случайными заработками. Его семья жила впроголодь, пока он ждал своего звездного часа. А когда дождался, остался один как перст. Жена не выдержала нищей жизни, собрала вещи и сбежала от него вместе с дочерью, и теперь разрешает им видеться исключительно по большим праздникам. Ты себе такой участи хочешь? – Насупившись, отец вперил в него пристальный взгляд.

– Прости, папа, но ты мыслишь как «совок», – возмутился Михаил. – В современном мире можно быть художником и не писать картины. Я могу выучиться на дизайнера, оформителя, иллюстратора, мультипликатора – да на кого угодно. – Он всплеснул руками. – Сейчас это востребованные специальности.

И тут произошло самое страшное – мать встала на сторону отца. Она считала выбор сына легкомысленным, а всех художников причисляла к людям не от мира сего.

– Микели, сынок, я не против, чтобы ты окончил школу экстерном, но я не хочу, чтобы ты связывал свою жизнь с рисованием, – поморщившись, заявила она. – Мы с твоим отцом лингвисты, и я считаю, что ты должен продолжить эту традицию.

– Но почему японский? – в отчаянии воскликнул Михаил. – Это же язык инопланетян.

– Потому что знатоков европейских языков у нас в семье хватает, – с усмешкой ответил отец. – Кто-то же должен знать восточный. Сын, не нужно относиться к японоведению с таким скептицизмом. Я абсолютно убежден: если ты окончишь этот факультет, тебя ждет большое будущее.

Михаил понял, что двоих стариков, таких же упертых, как он сам, не переубедить, но и в школе надоело учиться. Он был вынужден принять условие отца, о чем потом миллион раз пожалел.

Для того чтобы поступить на факультет иностранных языков, Михаилу пришлось изрядно попотеть. Нужно было сдать ЕГЭ на максимальные баллы, необходимые для зачисления в университет…

Госпожа Кисимото продолжала рассказывать о разнице в написании иероглифов, обозначающих «горячий» по физическим ощущениям и «горячий» как «полный страсти и энтузиазма».

«До чего же странный язык, – подумал Михаил. – Всего одна лишняя закорючка в написании – и уже совсем другой смысл слова».

Он снова потупил взгляд в блокнот и продолжил рисовать преподавательницу, что было гораздо приятней, чем выводить непонятные каракули. Для японки она была довольно светлокожей. На ее узком лице сияли миндалевидные глаза, а длинная каштановая коса спускалась до поясницы. Несмотря на свой возраст, выглядела Кей весьма моложаво. А черный брючный костюм только подчеркивал ее тонкую изящную фигуру. Михаил углубился в свое занятие и не заметил, как учительница перешла к следующему примеру, выводя на доске соответствующие иероглифы и объясняя разницу между ними.

– Всем понятно, чем отличается написание иероглифа atai, который обозначает слова «заслуживать», математические термины «величина и значение», и atai, который обозначает «цена» или «стоимость»? – госпожа Кисимото обратилась к студентам.

– Да, – разнеслось по аудитории.

Из всех девятнадцати студентов группы ответили все, кроме Михаила. Он был настолько увлечен рисунком, что не заметил, как госпожа Кисимото направилась между столами в его сторону.

– Господин Рассказов, вам понятно? – спросила она, остановилась рядом с ним и посмотрела сверху на его художества.

Михаил понял, что обращаются к нему, когда одногруппник Вовка Тменов толкнул его локтем. Художник поднял голову и недоуменно уставился на госпожу Кисимото, словно увидел ее впервые в жизни. Он резко перевернул блокнот и стал лихорадочно вспоминать, о чем она его спросила, но, увы, в тот момент сознание его было в другой реальности.

– Да, – машинально выпалил Михаил и закивал, как китайский болванчик.