Страница 32 из 54
Лиза лежала рядом с Кромуэлем на горячем песке.
– Кром, дайте руку. Вам не грустно?
– Грустно? – удивился он.
– Но ведь я уезжаю.
– Да. Но через две недели я буду в Париже.
Она вздохнула и задумалась.
– В две недели может столько случиться. Может быть, через две недели ни Парижа, ни Биаррица не будет. И дороги в Париж не будет. И нас.
Он рассмеялся:
– Ну куда же все денется?
– Исчезнет, рассыплется, улетит. А если все и останется, то ведь так, как сейчас, никогда не будет. Может быть, даже лучше будет, но не так, как сейчас. – Она покачала головой. – Нет, и лучше не будет, а хуже. Ведь всегда чем дальше, тем хуже. Разве вы не замечали?
Он ничего не ответил.
Она повернулась на бок и придвинулась к нему, поджимая голые ноги. От ветра ее короткие светлые волосы поднимались вокруг лица, как сияние.
– Ах, Кром, – вздохнула она, – я не хочу уезжать от вас.
Она встала, кутаясь в мохнатый халат, и подошла к самой воде.
– Знаете, я хотела бы уплыть далеко-далеко, выбиться из сил, утонуть. Как, помните, та девочка.
Она смотрела в море.
– Изольда, – тихо позвал он, подходя к ней сзади. – Вы плачете, Изольда?
Она ничего не ответила.
– Я так люблю вас, – сказал он, задыхаясь от волнения. – Не плачьте, Изольда.
Она повернула к нему веселое, улыбающееся лицо:
– Пожалуйста, не раскисайте. Все это вздор. – Она сбросила халат на песок. – Ну, кто скорее доплывет до скалы? Раз, два, три. – И, взмахнув руками, смеясь вбежала в море, разбрасывая брызги вокруг себя.
8
Лиза уезжала в тот же вечер. Кромуэль принес ей на вокзал розы. Одэт – большую плитку шоколада. Лиза прижимала к себе цветы и улыбалась рассеянно, совсем как Наталия Владимировна. Но Наталия Владимировна только казалась рассеянной, ее руки в белых перчатках слегка дрожали, и уголки губ дергались.
– Послушай, – говорила она тихо стоявшей рядом Солнцевой. – Где же он? Уже поздно.
– Он сейчас придет. Ведь он обещал ехать с тобой. Не волнуйся. Заметят.
Наталия Владимировна поправила шляпу и снова рассеянно улыбалась провожающим.
– Да, всегда грустно уезжать, – говорила она, как на сцене. – Здесь было так хорошо, – она замолчала на минуту, – и я боюсь железнодорожных катастроф.
Лицо ее вдруг стало испуганным. Длинные ресницы замигали, будто она готова заплакать. И сейчас же все стали успокаивать и уговаривать ее.
Она стояла у окна, не слушая, обрывая лепестки цветов.
– Теперь уже он не успеет. Скажи ему, Таня… Лиза, Лиза, садись скорей, – перебила она себя, – сейчас поезд тронется.
– Прощайте, Кром. – Лиза протянула Кромуэлю руку.
– Нет-нет, не прощайте, до свидания. – Он поцеловал ее руку. – Ведь только десять дней.
Поезд тронулся. Лиза стояла на площадке рядом с Николаем и, смеясь, махала платком. Наталия Владимировна отвернулась от окна. По щеке ее текла слеза. Лиза испуганно вскрикнула:
– Наташа!
Она уже давно не видела, как плакала мать. Наталия Владимировна нетерпеливо дернула плечом:
– Отстань, – и вошла в купе.
Лиза растерянно посмотрела на брата:
– Отчего она плачет?
– Борис не поехал с ней. Место в ее купе заказано. Кролик нарочно с утренним поездом отправлен. – Николай равнодушно высунулся в окно. – Старалась, а он надул. Ей и обидно. – Он рассмеялся. – Ну, идем к себе во второй класс. Достаточно отъехали. Не увидят ее поклонники, как мы с тобой перелезем из спального вагона. Идем.
Но дверь на площадку снова отворилась.
– Лиза, – позвала Наталия Владимировна. – Останься со мной. Ты ляжешь наверху. Место свободно. Я доплачу, ничего. Мне не хочется оставаться одной. А ты, Коля, иди. Спокойной ночи.
Лиза вошла в купе, прижимая к груди цветы. Наталия Владимировна уже сняла шляпу и пальто. Лицо ее было бледно и расстроено.
«Совсем уж она не такая красивая, – неожиданно подумала Лиза. – Я лучше».
– Ложись скорей. И не болтай. У меня голова болит. – Наталия Владимировна поцеловала дочь. – Полезай наверх, птичка.
Лиза разделась и легла на холодные простыни. Как бы только не слететь отсюда вниз. Вот тогда настоящей птичкой будешь. Она придвинулась к стене, положила рядом с собой розы. Молодец этот Борис, что не поехал. Теперь бы она тряслась во втором классе, клевала бы носом, и Николай непременно бы еще толкал ее. А здесь так удобно. Она с удовольствием вытянулась.
– Ну спи, я тушу. И не шурши, пожалуйста.
Стало почти темно. Только под потолком горел маленький синий фонарик.
Лиза уткнулась лицом в цветы, потом вспомнила о плитке шоколада, засунутой под подушку, достала ее, осторожно разорвала обертку.
«С орехами, самый любимый».
Розы пахли душно и нежно. От сладости шоколада защекотало в горле.
Вагон легко качало. Лиза прислушалась к стуку колес. «Вы куда? Вы куда?» – серьезно и внушительно спрашивали колеса, и рычаги, спеша и перебивая друг друга, отвечали тонкими голосами: «Едем, едем – не доедем; едем, едем – не доедем».
Лиза вздохнула. Вот она едет. И Кромуэль все дальше и дальше с каждой минутой. Она поцеловала цветы. «Кромуэль, – вздохнула она, – Кром».
Снизу донеслось тихое всхлипывание, заглушенное стуком колес.
Это Наташа плачет. Лиза осторожно свесила голову, посмотрела на мать. Наталия Владимировна лежала, повернувшись к стене. Лица ее не было видно. Только ее белые плечи чуть-чуть вздрагивали.
Лиза снова легла и прижалась щекой к подушке. Цветы все так же душно пахли, и шоколад был такой же вкусный, но Лизины плечи стали чуть-чуть вздрагивать, совсем как плечи Наталии Владимировны.
«Бедная Наташа… – Но жалость к матери сейчас же заменилась жалостью к Крому. – Он теперь уже дома. Ему грустно. Он думает обо мне. Бедный Кром, – вздохнула она, кладя новый кусок шоколада в рот. – Милый, милый Кром. Всегда чем дальше, тем хуже, – вспомнила она свои слова. – Да, правда, чем дальше, тем хуже».
И вдруг сердце ее сжалось от предчувствия чего-то неизбежного, ужасного, ноги похолодели, и стало трудно дышать.
Но колеса стучали все ровнее и ровнее, и веки тяжело опускались на сонные глаза.
9
Лиза проснулась от сильного толчка. Вагон качало и подбрасывало. Паровоз пронзительно и гулко свистел. Лиза приподнялась и огляделась. Где она? И сонно улыбнулась. Она в поезде. Она едет в Париж, к Андрею. Она подтянула теплые колени, подсунула руку под голову. Что-то защекотало ей щеку. Ах да, это цветы. Она оттолкнула их, и они с тихим шелестом упали вниз.
«Ну и пусть. Скоро Париж. А в Париже ее ждет Андрей». Она лежала, улыбаясь. Влажная подушка неприятно прилипала к щеке. Лиза ощупала ее. Отчего подушка мокрая? Неужели она, Лиза, плакала? Неужели это ей только что было грустно и страшно? О чем ей грустить, чего ей бояться? Ведь она едет в Париж и Андрей ждет ее.
Наталия Владимировна тронула ее за плечо:
– Вставай, Лизочка. Подъезжаем.
Лиза села на край дивана, свесив голые ноги вниз.
– Вот мы и доехали без крушения.
Веки Наталии Владимировны припухли.
– Ты плохо спала, Наташа?
– Да, у меня мигрень.
Когда любовник обманывает – это называется мигрень. Надо будет сказать Коле. Лиза поболтала ногами в воздухе.
– А я чудно, чудно спала. И я так рада, что мы вернулись в Париж. Ты тоже рада?
Наталия Владимировна пудрилась перед зеркалом.
– Одевайся скорей, Лиза.
Лиза смотрела в окно. Скоро ли? Скоро ли? Вот стена с огромными черными буквами: Paris.
Лиза забила в ладоши:
– Мама, Париж.
Наталия Владимировна недовольно обернулась:
– Сколько раз говорила тебе, чтобы не называть меня мамой. Возьми зонтики и свои цветы.
Лиза наклонилась над цветами Кромуэля: не стоит брать, они уже завяли – и, оттолкнув их ногой, вышла в коридор.
Поезд остановился. Лиза первая спрыгнула на перрон. Андрей, где Андрей?