Камеристка

— С кем-то из них он успел начать переписку? — Элиот быстро перелистнул донесения, добрался до списка имен и пробежался по нему взглядом.

— С двумя генералами. Однако переписка носила исключительно религиозный характер. Вестлей осуждал вашу неблагосклонность к церкви. В ответ ему летели только учтивые фразы. А вот переписка с церковью…

Элиот отложил список. И сосредоточился на письме. Имени церковника указано не было. Но почерк он уже видел множество раз. Благой наставник Тимей. Он последние семь лет только и делал, что пытался подобраться к трону любой ценой.

— Внучатый племянник моей троюродной тетки? — Элиот не смог сдержать смех, прочитав, кого хотели сделать королём вместо него. Младенца. Смешно, да и только.

— Больше наследников мужского пола с королевскими особами в роду нет.

— О, а твоё место обещали Вестлею. Недурно. Канцлером быть так почётно, что ради этой должности стоит рисковать головой? — бросил на друга делано удивлённый взгляд. Тот тяжело вздохнул.

— До первого набега северян — почётно. Дальше одна только головная боль и болезни от нервов. А попытки свержения и покушения даже упоминать не стоит. Если бы не моя искренняя привязанность к вам, Ваше Величество, я бы давно подал в отставку.

Бирн состроил печальное выражение лица. Скорбь всех канцлеров мира отпечаталась в его взгляде. Только слезу не сумел он из себя выдавить.

— И жалование никак не сглаживает острые углы?

— Жалование от меча не защитит, — теперь уже неподдельная грусть наполнила его голос. Элиот понимал его тревоги. Конан переживал не только за свою жизнь, но и за жену, и за будущего ребенка. Ему было что терять. А Элиоту… У него было целое королевство. Целое королевство незнакомцев. Стоило ли оно того? — Регентом собирались назначить королеву-мать. Но Камеристка уверена, что ваша матушка об этом ничего не знает. Она всецело на вашей стороне.

Элиот быстро пробежал глазами по нескольким письмам. В основном они полнились исключительно вежливыми фразами, наставлениями церкви и указаниями к прилагаемым средствам: кого подкупить, с кем провести беседу, к кому обратиться, если возникнут трудности. Все имена Элиоту уже были знакомы. Церковь надеялась переманить на свою сторону армию и захватить дворец. Как удачно, что Министр Военных Дел был от короля не в восторге. Но служил он хорошо, и Элиот не видел необходимости отстранять его, пока тот не спелся с церковью. Жаль, что одним только отстранением теперь не отделаться.

— Всё-таки, если бы не Камеристка… — Бирн раздосадованно покачал головой. — Сколько ни совершенствуй королевскую стражу и тайное королевское ведомство, а Камеристка всё равно справляется лучше. Без неё узнали бы про Министра гораздо позже. Церковь становится изобретательней.

— Думаю, — Элиот поднялся, оправил камзол и бросил на друга почти веселый взгляд. Нравилось ему выигрывать у церкви партию за партией, ограничивая их влияние в Лейхгаре, — пришла пора переговорить с предателем. Будем считать это его последним желанием.

***

Кромешная темнота, окружающая его, дезориентировала. Сколько бы он ни сидел так, а глаза всё никак не могли привыкнуть. Ни лучика не проникало под землю. Адам просидел в темнице всего несколько дней, но уже успел на собственной шкуре ощутить весь ужас своего собственного изобретения. Это ведь он предложил отрезать заключенных даже от света, мариновать их перед допросами, чтобы ломались быстрее.

Сырость, холод, тишина и темнота. Кормили один раз. Единственный способ определить время — слуга, приносящий еду на рассвете. Адам сам придумал этот распорядок. Но он неплохо успел изучить Элиота Этельдана. Его Величество вполне мог приказать сменить время трапезы для заключенного. Адам думал об этом и чувствовал, как медленно начинает сходить с ума от непонимания который час, какой день и что происходит там снаружи. Как его жена? Выбрались ли из Лейхгара его дети? Ему было некого спросить. Никто не стал бы отвечать. Он мог только молить Благого Демиурга о сохранности родных.

Адам сидел на жесткой койке. Солома, набитая в старый матрац, смялась, и никакого толку от неё не было. Пищали крысы, где-то шумела вода.

Камеры в Южной Подземной Темнице были устроены таким образом, чтобы как можно лучше изолировать заключенных друг от друга и от внешнего мира. Адама не выводили даже на допросы. Нет. Канцлер лично приходил в его «хоромы», стражники приносили два стула и несколько факелов. Только во время этих разговоров с пристрастием он и мог осмотреть помещение и по-настоящему оценить ценность света и огня.

Адам даже не предполагал, что его вот так легко поймают. Он учел все ошибки своего предшественника, отца покойной королевы. Не хранил ничего во дворце, не устраивал встреч ни в своих покоях, ни в пределах замка. Он, как и велел Благой Наставник Тимей, проводил как можно меньше времени при дворе. Даже если он доносил что-то до своей спальни, то тут же уничтожал в огне всё, что могло его скомпрометировать. Он был уверен, что всё предусмотрел, что всё удастся. Был уверен…

Но его, как и других праведников, благодетелей, постиг рок неудач. Что за демоническая сила охраняла безбожное правление короля? Почему все, кто желал восстать, кто желал видеть на престоле благочестивого правителя, неизбежно клали головы на плаху? Неужели какая-то демоническая сущность, порождение темных чертогов поработило разум Его Величества, проникло во дворец и нашептывало всем свою волю, дабы тьма, как на севере, поглотила Лейхгар?

Адам думал, что настойчивые указания Благого Наставника Тимея держаться подальше от дворца и Камеристки были вызваны едва ли не отчаянием, но теперь… Теперь он должен был согласиться. Было в ней что-то такое… Но тогда почему не предать её святому пламени? Почему до сих пор церковь не смогла извести это демонское отродье?

Он, конечно, уже знал ответ на этот вопрос.

Сторонники короля и сам король защищали нечто, чем была эта простолюдинка. И ведь Элиот не всегда был таким. Когда-то он возносил молитвы Благому Демиургу, почитал его как даровавшего им свет. Но что-то в юноше переменилось. Смерть брата затмила его разум, а потом появилась Камеристка и окончательно заслонила своей темной фигурой свет в его сердце. Разве мог Адам винить Его Величество хоть в чем-то? Только сочувствовать, жалеть… Несчастное заблудшее дитя, пребывающее во тьме. Адам отчаянно молился днями напролет, чтобы глаза короля открылись, чтобы взор снова обратился к свету, чтобы Благой Демиург извел дитя Темных чертогов подле короля.

Тусклый свет факелов заставил Вестлея поморщиться. Он так привык к мраку, что даже бледный луч вызывал дискомфорт.

Адам моргнул несколько раз и вгляделся в гостя. Канцлер. С ним-то он может и не беседовать. Но вслед за маркизом Бирном вошел ещё кто-то.

— Ваше Величество, — хриплым от жажды голосом поприветствовал он. Адам не собирался болтать, но увидеть короля хотел. Он должен был предупредить его. Попытаться убедить.

— Вашими стараниями я мог перестать им быть, — стражник подставил ему стул. Король откинул полы камзола и сел перед Адамом. Приблизился, уткнулся локтями в колени и сложил руки в замок перед лицом. — Что ж, вот он я. Вам есть что сказать?

— Вы свернули с верного пути, Ваше Величество, — Адам улыбнулся. Он ни в чем не винил короля. Злости в его сердце не было. Только искреннее сочувствие. — Обратите свой взор к Благому, чтобы Он очистил тьму в вашем сердце.

— Скажите мне на милость, как моё свержение и убийство могло поспособствовать очищению сердца? А то я связь ваших действий со словами плохо улавливаю.

— Если бы вы только уверовали…

Адам ясно представил картину… Процветающий Лейхгар под защитой Благого Демиурга, чистые от ведьм улицы, Святые рыцари на страже границ, защищающие от погрязших во тьме северян. Вот какое будущее их ждало в эпоху правления праведного короля.

— Ради этого я пришёл сюда? — Его Величество похолодел лицом. — Адам, будь так любезен, расскажи мне что-то интересное, что-то, чего я ещё не знаю о церкви и Тимее? Расскажи, и я отпущу твою жену.