Камеристка

Адам застыл. Дымка благочестия развеялась. Супруга. Он, кажется, не любил её, но она подарила ему троих детей, была верна и послушна. За всё время их брака ему ни разу не довелось пожалеть, что взял её в жены. И вот в конце концов она оказалась в опасности из-за него.

Нет.

Не из-за него. Из-за Камеристки. Ведьмы, демоницы!

— Вы ещё пожалеете об этом, — прошипел он в отчаянии. Только не его жена! Гнев отравлял разум. Она была невиновна! Он знал! Жалость и сочувствие вдруг резко отошли на второй план.

— Ваша супруга принимала деньги от церкви и подкупала слуг во дворце. Ничего удивительного в том нет. Я уже привык к глазам и ушам повсюду. Но вот какое дело, её муж так некстати замыслил переворот. Выглядит как пособничество. И вы ещё молчите. Даже не знаю, что подумать. Канцлер вот уверен, что все вы в одной лодке.

Насмешничал. В голосе его отчетливо была слышна насмешка. Он потешался над Адомом.

— Мне нечего добавить к тому, что вы и так уже успели узнать, — дворянская гордость не позволила бы ему вот так просто прогнуться и молить о пощаде короля, что годился ему в сыновья. — Вы глухи и слепы, Ваше Величество!

— Да? Как интересно, — он откинулся на спинку стула.

— Камеристка мешает вам узреть истину.

— Она просто служанка.

— Она посланница, порождение темных чертогов. Опаснейшее из них. И вы знаете это.

— Неужто вам об этом поведал Благой Наставник?

— Он лишь предостерёг.

— А вы, видимо, не вняли предостережениям, раз всё-таки попались нам.

— Почему же, — Адам подался вперед. Цепи, сковывающие руки и ноги, звякнули. — внял. Я был осторожен.

— Тогда, выходит, Благой Демиург отвернулся от вас и повернулся ко мне.

Хищная, злая улыбка тронула его губы. Таким был Его Величество король Элиот. Жестокий, хладнокровный правитель, не ведающий ничего о благочестии, вере и милосердии.

— Я всё же узнал от вас кое-что полезное.

Его Величество встал, и слуга поспешил унести стул. Адам на миг замер. Что он успел сказать? Ведь никак не навредил Благой церкви?

— А, запамятовал, — Элиот обернулся. Скалился, как хищный зверь перед броском. Холодок пробежал по спине. Вестлей ни капли не сомневался в том, что легко ему не отделаться. Но его не пытали, король коротко и вежливо с ним побеседовал, а значит, вот он — тот самый момент. — Приведите.

Стражник скрылся за решеткой. Король вынул из внутреннего кармана кинжал и положил его на пол перед Адамом.

— Хотите, чтобы я убил себя?

— О, конечно, нет. Ты будешь казнен на площади как заговорщик. Это не для тебя. Это для неё, — он кивнул себе за спину.

В камеру впихнули женщину и стянули с её головы черный тряпичный мешок.

Сердце Адама остановилось; а когда забилось вновь, его грудь сковала неистовая, нестерпимая боль.

Маркиза Брина Вестлей, его жена, подрагивала от ужаса и плача. Он хотел запомнить её прекрасной, такой, какой видел обычно. Хотел помнить заколотые зелеными заколками вьющиеся светлые волосы. Хотел помнить пышные платья, аккуратные квадратные ногти и тонкие пальцы, на одном из которых поблёскивал фамильный перстень. Хотел помнить ласковую кроткую улыбку. Он хотел представлять её нежное лицо в миг своей смерти. Но теперь… Даже будь у него целая вечность, Адам не сумел бы позабыть измученные, опухшие от слёз глаза своей супруги. Супруги, которую, как он думал, совсем не любил.

Брина была растрёпана, заплакана, платье изорвано. Никогда прежде такой он её не видел. Всё внутри переворачивалось. Он был уверен, что в свой последний миг вспомнит именно измученную жену.

Ему было стыдно смотреть на неё. Ведь из-за него Брина оказалась здесь. Он опустил глаза. Взгляд зацепился за кинжал. Адам понял, какое страшное наказание ждет его.

— Ты убьешь её своей рукой, — произнес едва ли не нараспев король. — А если вздумаешь отнять свою жизнь, а не её, если каким-то чудом она не умрет здесь до заката, палачи будут пытать её до тех пор, пока дыхание будет биться под её кожей. Они вытащат из неё не признания. Они будут тянуть её душу по крупицам, пока не сведут с ума.

— Ты чудовище! — взревел. Потерял контроль. Разум затмил ужас. Не мог! Не мог он лишь жизни Брину! Своими собственными руками — не мог! Он клялся защищать её, ценить, быть с ней.

Брина всхлипнула особенно громко и рухнула на колени. Никто не придержал её, не попытался подхватить. Она завалилась на грязный промерзлый влажный пол и зарыдала. Плач её эхом разносился по темнице и бил его раскалённой розгой сожаления. Он вдруг пожалел, что влез во всё это. К демонам Демиурга, церковь, короля. Брина не должна была пострадать!

— Она доберется до тебя! Слышишь! Уничтожит! Сожжёт в праведном пламени! Демоново отродье! Ты будешь гореть в огне! На одном костре со своей Камеристкой!

— Кто «она»? — Элиот прищурился.

Адам стиснул зубы. Молчи! Молчи, слабак! Он и хотел этого. Провоцировал! Молчи! Не дай ему узнать! И тогда ему не победить! Тогда всё, что уже успел сделать Адам, все семена, что он посеял — взойдут. Молчи!

— Кто «она»? — снова повторил король. Но он молчал. Только зло глядел на него.

— Церковь, — наконец процедил Адам сквозь зубы. Его ярость хорошо сокрыла ложь. Да, Она доберется до него. Церковь, её оружие праведного гнева, уже настигала короля. Ещё немного. Ему нужно только промолчать. Всё равно уже не жилец! И Брину за собой утащил! Ничтожество.

Адам боролся из последних сил. Чтобы только их конец не был напрасным, но всё равно чувствовал себя ничтожеством.

— Это мы ещё посмотрим, — Элиот улыбнулся, а уже на выходе бросил напоследок. — Закат через два с половиной часа. Надеюсь обнаружить тут лужу крови, как сядет солнце. Предпочитаю пытать женщин по ночам ласками, а не выдиранием, скажем, ногтей.

Адам страшно желал поднять с каменного пола кинжал и вонзить его в венценосного ублюдка. Но он пробыл рядом с ним министром целых семь лет и знал, что стражники его были умелыми и сам король прошел не одну битву. Не сдюжить ему. Только разозлит бешеного волка ещё больше.

Решётка скрипнула. Свет от одного оставленного факела на другой её стороне едва достигал его. Адама дернул руки. Цепи натянулись. Он дернул ещё раз. Сильнее. И ещё. Ещё. Ещё. Ещё. Вмурованный в стену штырь не сдвинулся ни на миллиметр. Он и не надеялся вырвать его. Нет. Но дергал от отчаяния, от безысходности. Дергал до тех пор, пока измазанные в грязи нежные руки его жены не коснулись пальцев. Губы её дрожали. По щекам текли слезы. Она мужественно покивала головой. Успокаивала его.

— Мне так жаль, — прохрипел он надрывным голосом. — Мне так жаль, любовь моя.

Адам схватил её пальчики и поднес к губам. Грязные или нет — совсем не имело значения. Ничего в этот миг не имело значения.

Брина улыбнулась. Кротко, ласково. В уголках её глаз собрались мелкие морщинки. Только сейчас он понял, как сильно любил эти морщинки, появившиеся пару лет назад.

— Все хорошо, — её голос дрожал. — Вы всё сделали правильно. И я… Я тоже вас люблю.

— Мне жаль, Брина. Прости меня. — Он целовал каждую выступающую косточку на её руках, каждый ноготок. Адам был генералом, видел смерти и сражения, но никогда даже в уголках его глаз не собирались слезы. Но теперь он готов был рыдать, совсем не по-мужски.

— Это не ваша вина. Не ваша, — она продолжала нашептывать, успокаивать его совесть.

Брина мягко освободила свои руки, наклонилась и подняла с пола проклятый кинжал. Адам отказывался верить. Она вложила оружие в руку и сжала его ладонь вокруг рукояти. Он знал, что должен был сделать это. Должен был подчиниться чудовищному ублюдку и убить её. Быстро. Чтобы она почти ничего не почувствовала. Иначе… Адам живо примерил все те пытки, что видел, на свою жену, представил её крик и муки.

— Всё хорошо. Вы справитесь.

— Брина… — по щекам покатились слезы. Но всё это было не важно.

— Поцелуете меня? Это было бы очень романтично, — она тихо рассмеялась. Несмотря на весь ужас, она… смеялась.