Лето печали

Сабурову подумалось, что в Санкт-Петербурге такое окажется невозможным.

– У нас все плотно застроено, – хмыкнул он. – Надо либо рыть вниз на полверсты, либо пускать поезда над крышами на манер прожектов мсье Жюля Верна. Более того, казенные деньги разворуют, и мы останемся с дырами в земле вместо городской железной дороги.

В Париже разговоры о строительстве такой пока оставались разговорами, но фрейлейн Амалии, обосновавшейся рядом с Люксембургским садом, неподалеку от Сорбонны и лаборатории профессора Пастера, и не надо было никуда ездить. По словам девушки, парижские квартиры проигрывали берлинским в размерах, однако у нее появился вид на городские крыши и балкон.

– Где я развела петрушку, мяту и посадила гиацинты, – читая письмо, Сабуров невольно улыбнулся. – Знаете ли вы, что химики создают искусственные удобрения? Нельзя полагаться только на гуано, даже с его неиссякаемыми запасами. Профессор фон Либих заложил основы агрохимии в знаменитой книге ««Органическая химия в ее применении к сельскому хозяйству и физиологии». Я в меру своих сил использую гиацинты, как экспериментальную площадку…

Сабуров очнулся от резкого голоса уличной девчонки.

– Гиацинты, фиалки, примула, – ему под нос сунули плетеную корзинку. – Возьмите для дамы, сэр.

Тоби заплясал на поводке, приветствуя цветочницу. Девчонка робко потрепала пса за ушами. Вспомнив убитую в Баден-Бадене Аннеле, Сабуров пожелал бедняжке достойного погребения. Он, впрочем, понимал, что девочку, как и ее старшую сестру в Петербурге, скорее всего похоронили Христа ради во рву для бедняков.

Отсчитав медяки за ненужный букетик фиалок, Сабуров вытащил из записной книжки полицейские портреты.

– Получишь серебро, если внимательно на них посмотришь, – сказал он. – Может быть, ты видела кого-то в округе?

Цветочницы болтались по одним и тем же местам, а глаз у малышек бывал зорким. Шмыгнув сопливым носом, девочка ткнула обгрызенным ногтем в набросок, изображающий мисс Перегрин.

– Она живет у реки, в «Тополях», – мечтательно сказала девочка. – Я видела ее в открытом ландо. Она очень красивая, словно с модной картинки.

Сабуров указал на мужчин.

– А эти?

Малышка помотала головой:

– Не-а, их я не встречала. Давайте моё серебро, сэр.

Грязная рука сгребла с его ладони монеты.

Сабуров наставительно сказал:

– Будь осторожней, не садись в кэбы к незнакомцам.

Девочка оскорбленно ответила:

– Я не вчера на свет родилась, мистер. У меня есть парень, Кривой Томми. Мы съедемся, только сейчас он сидит за воровство. Вместе не так голодно и жить вдвоем веселее.

Девчонка застучала разбитыми башмаками по тротуару. Сунув букетик фиалок в петлицу пальто, Сабуров пошел к прибывшему экипажу, где восседал на козлах невозмутимый мистер Грин.

За мелким переплетом старинного окна в захламленной гостиной мистера Генри Джеймса трепетали нежные лепестки цветущей вишни. Сочинитель обосновался на первом этаже милого беленого домика рядом с тропинкой, вьющейся по берегу Темзы.

Мистер Грин остановил экипаж у приземистого здания старомодного паба. Питейные заведения открывались в одиннадцать утра. Спрыгнув с козел, Грин указал на грубо намалеванную вывеску с британским львом и одноруким адмиралом Нельсоном.

– Мы с Тоби подождем вас за пинтой пива, – ухмыльнулся напарник. – Вряд ли мистер Джеймс или обитатели «Тополей» посещали заведение, но здесь сохранилась деревенская атмосфера. Люди рады почесать языками, как случилось в Финчли.

За причалом и кущей тополей поднимались палладианские колонны виллы, где ранее обитала мисс Перегрин. Кроме письма из Парижа, со вчерашней второй почтой Сабуров получил и конверт от так называемого мистера Брауна. Чиновник не озаботился соответствующими печатями на корреспонденции. Конверт доставил рассыльный. Браун, видимо, не доверял даже другим правительственным службам.

Мисс Перегрин оказалась владелицей «Тополей». Два года назад девушка заплатила за виллу круглую сумму, купив здание у наследников пивного магната.

– Думаю, что настоящим покупателем был кто-то из ее покровителей, – написал Браун. – Дети пивовара не интересовались происхождением средств мисс Перегрин.

В конверте Сабуров нашел и подписанный судьей ордер на обыск «Тополей». Мисс Перегрин не оставила завещания и вилла теперь должна была перейти в руки ненавидящей Маргарет четы Бакли. От лондонской недвижимости еще никто не отказывался.

Судебные медики не смогли определить, имелся ли у мисс Перегрин ребенок. Вскрытие трупов жертв вообще мало что дало. В морге даже не выяснили источник пятен на руках мистера Января и мистера Февраля.

Распрощавшись с Грином и Тоби, двинувшись по Чейн-уок, Сабуров вспомнил, что у второй жертвы обнаружили начало чахотки. Мистер Январь, в отличие от тощего Февраля, блистал отменным здоровьем. Максим Михайлович не мог позволить себе обмануться туберкулезом, от которого скончалась его собственная мать. Чахотка не жалела и аристократов.

По мнению врачей, пятна могли быть следами чернил или краски. Дернув шнур бронзового звонка, Сабуров решил, что ему нужен хороший химик. По стечению обстоятельств, Максим Михайлович водил знакомство именно с таким ученым.

Дверь распахнулась, он вовремя согнал с лица улыбку. Несмотря на теплое утро, мистер Джеймс кутался в потрепанный бархатный халат.

Сабуров корректно приподнял модный котелок, который он предпочитал, по его мнению отжившему свое цилиндру.

– Прошу прощения за вторжение, – он достал письмо Брауна. – Меня зовут мистер Гренвилл. Я консультирую Скотланд-Ярд. Я имею честь говорить с мистером Генри Джеймсом, литератором?

Заспанное мягкое лицо парня озарилось недоумением.

– Да, – он отступил в сторону. – Что случилось?

Сабуров ловко проник в заставленную холстами переднюю.

–Я все объясню в более приватной обстановке, – заметил он. – Вы занимаетесь и живописью, мистер Джеймс?

Парень впустил его в забитую книгами гостиную, где на подоконнике грелся полосатый котик. Низкий столик маркетри украшала спиртовка с кофейником. Потертая тарелка веджвудского фарфора хранила надкусанный гренок и следы джема. В резной пепельнице дымилась папироса.

– Я только поднялся, мистер Гренвилл, – парень почесал всклокоченные темные волосы. – Я всегда пишу за полночь. Картины моего соседа, он устроил мастерскую на чердаке.

В гостиной мистера Джеймса, впрочем, тоже нашлась картина. Холст прислонили к кабинетному роялю черного дерева с выцветшей позолотой и поцарапанными ножками. Очень красивая девушка в платье темного шелка меланхолично смотрела вдаль, удерживая цветок.

Сабуров отыскал местечко на заваленном бумагами бархатном диване.

– Садитесь, мистер Джеймс, – парень покорно опустился в кресло. – Я пришел поговорить о вашей знакомой, мисс Маргарет Перегрин.

Максим Михайлович вытащил записную книжку.

– Маргарет в Америке, – растерянно сказал парень. – Пятнадцатого марта она отплыла из Ливерпуля в Нью-Йорк. Она обещала писать, но Маргарет никогда не славилась аккуратностью в исполнении обещаний.

Уловив в его голосе оттенок горечи, Сабуров откашлялся.

– Вынужден вам сообщить, что восемнадцатого марта труп мисс Перегрин обнаружили в пруду Серпентайн.

Мистер Джеймс мертвенно побледнел.

– Расскажите мне о вашем знакомстве с самого начала, – потребовал Сабуров.

В умывальной комнате мистера Джеймса царил беспорядок. Споткнувшись о загремевший таз, шуганув любопытного кота, Максим Михайлович от души чертыхнулся. В дубовом шкафчике на стене он отыскал склянки темного стекла. Аптекарские ярлычки сообщали, что перед ним опиумная эссенция, кокаин и лавровишневые капли.

Последние употребляла супруга Ивана Дмитриевича Путилина, жалующаяся на нервы. Сабуров решил ограничиться именно ими.

Он оставил мистера Джеймса бессильно раскинувшимся в кресле. Парень с присвистом дышал.

– У меня неврастения и астма, – жалобно сказал он. – В ванной комнате есть лекарства. Помогите мне, мистер Гренвилл.