Лето печали

– Понятно, почему я думаю о Цепи. Что, если эти убийства тоже с ней связаны?

Максим Михайлович оглянулся, словно боясь заметить в текущей по Чаринг-Кросс толпе припозднившихся клерков и ранних посетителей театров знакомое смуглое лицо.

Он, впрочем и так видел Призрака каждый день. Маску на потертом ковре в гостиной словно лепили с проклятого Пьетро Дорио. Гендерсон оставил рядом и кривой кинжал, тоже туземного вида, с разукрашенной странными знаками ручкой. Сабуров не расспрашивал квартирную хозяйку об их значении. Миссис Сэвилл, наверняка, считала крючки еще одним символом проклятия.

– Например, знаком Люцифера, – Сабуров мог нарисовать его с закрытыми глазами. – Брось, ни Пьетро, ни, тем более ее нет в Лондоне.

Он аккуратно покупал русские газеты, но пока не встречал упоминаний о княжне Софье Михайловне Литовцевой.

– И не встречу, – Максим Михайлович разозлился на себя. – Они разбежались кто куда, как крысы с тонущего корабля.

Думая о судьбе мисс Перегрин, он уже не был в этом уверен. Звякнул колокольчик, Сабуров опустил зонтик в гнездышко. Тоби, от души отряхнувшись на ступенях лавки, деликатно устроился у порога.

– Будьте добры, пять листов чертежной бумаги, – попросил Сабуров. – Потом, два простых черных блокнота…

Лысоватый продавец в нарукавниках быстро собрал пакет.

– Желаете книжные новинки, сэр? – осведомился он. – Вышел в свет памфлет мистера Милля «О подчинении женщин». Вещь сенсационная, – парень сунул Сабурову брошюру. – Также, если вы предпочитаете юмористические издания, то к нам поступили путевые заметки мистера Марка Твена.

Сабуров принял пакет.

– Не предпочитаю, уважаемый сэр. Однако говоря об американцах, есть ли у вас книги мистера Генри Джеймса?

Продавец понимающе улыбнулся.

– Для супруги берете. Очень популярный дамский автор, хотя не Бог весть что из себя представляет.

Сабуров покинул магазин с томиком в бумажной обложке, где красовалось аристократическое имя. Сначала он подумал, что мистер Джеймс пишет под псевдонимом. Пробежав на ходу пару страниц, он сказал Тоби:

– Нет, де Грей – это герой. Но здесь есть и Маргарет, темноволосая красавица с черными как ночь глазами. Отлично, милый, – он улыбнулся. – Мы проведем тихий вечер в компании кофе, папирос и скучной стряпни миссис Сэвилл.

Согласно залаяв, Тоби устремился вслед за Сабуровым по Чаринг-Кросс.

Миссис Сэвилл считала, что мужчина нуждается в простой и сытной еде. Сабуров наизусть выучил репертуар квартирной хозяйки. В половине восьмого утра рядом с его дверью возникал поднос с чайником крепкого чая, миской овсянки, вареными яйцами и тостами.

Обычно в это время Сабуров боксировал в спальне. Подержанные перчатки и не менее потрепанную грушу Максим Михайлович приобрел у старьевщика на Чаринг-Кросс. Боксеров обязали носить перчатки на ринге только два года назад.

Принимая деньги, лавочник подмигнул Сабурову.

– Перчатки знаменитые. Раньше они облегали руки маркиза Куинсберри, благодаря которому бокс, наконец, обрел хоть какие-то правила.

Сабуров собирался вступить в организованный Куинсберри любительский спортивный клуб, куда допускали всех желающих без рекомендаций, однако новое дело отсрочило его планы.

– Теперь мы будем заняты днем и ночью, – сказал он улегшемуся на диван Тоби. – Завтра в одиннадцать Грин ждет нас на станции метро Слоан-сквер.

Время для визита к мистеру Джеймсу, обретающемуся в артистической колонии на тихой прибрежной улочке Чейн-уок, было выбрано как нельзя лучше.

– В девять утра он еще не встанет, – решил Максим Михайлович. – Однако в двенадцать он отправится завтракать и поминай, как звали. Литератора кормят ноги, особенно молодого литератора.

Мистеру Джеймсу недавно исполнилось двадцать шесть лет. Сабурову было только тридцать четыре, но иногда он чувствовал себя как мистер Браун.

– Кем бы он ни был на самом деле, – пробормотал Сабуров, подняв крышку блюда. – Посмотрим, что нам сегодня послал Бог…

Бог через миссис Сэвилл оделил Сабурова пирогом со стейком и почками. Обычно в творениях квартирной хозяйки первую скрипку играли морковь и картошка, но сегодня миссис Сэвилл, видимо, воспользовалась вечерней скидкой у мясника на Грейт-Рассел-стрит. Стейк больше напоминал подошву, однако завтрак и ужин входили в довольно низкую квартирную плату. Сабуров не собирался жаловаться.

Обед постояльцы добывали сами. Сосед Сабурова, еще один литературный труженик, пробавлялся сэндвичами из паба и апельсинами от зеленщика. Возвращаясь домой вечером, Максим Михайлович наталкивался на лестнице на оранжевые корки.

Сосед часто расхаживал по гостиной, декламируя свои вирши. Слышимость в особняке была отменной. Половицы колебались, дрожал газовый рожок на стене, лязгали фехтовальные рапиры, которые Сабуров тоже повесил на ковер.

Фехтование теперь оказалось не в чести, однако он любил упражняться в благородном спорте. По мнению Максима Михайловича, существование вольного стрелка, как говорили в Лондоне, было более спокойным, чем его петербургская жизнь. Он посещал тир и брал лошадь в излюбленной конюшне в Гайд-парке. Летом Сабуров выходил на реку с лодкой.

– Никаких официальных бумаг, – сказал он дремлющему Тоби. – Никакого начальства над душой, никакой бюрократической писанины. Я получаю послания только от клиентов и друзей.

Сабуров упорно называл фрейлейн Якоби своим другом. Максим Михайлович был уверен, что девушка скоро выйдет замуж. Фрейлейн Амалия, красавица, работающая со знаменитыми учеными, жила в Париже. Не считая себя возможным объектом ее интереса, Сабуров надеялся, что девушка встретит прогрессивного человека, который не воспротивится их переписке. Повертев доставленный со второй почтой конверт из Парижа, Сабуров решил прочесть его завтра в метро. Пора было браться за работу.

Творение мистера Джеймса Сабуров оставил на потом, предполагая, что пары страниц повести «Роман мистера Де Грея» хватит для крепкого сна.

– И даже останется что-то для обсуждения с автором, – он очистил купленный по дороге апельсин. – Сейчас займемся делом.

Прибрав на столе, Сабуров расстелил чертежную бумагу. Он помнил очертания Лондона наизусть.

– Мистер Январь, – полицейский набросок лег на север. – Мистер Февраль, – второй эскиз отправился в сторону Риджентс-канала, на запад. – Мисс Март, то есть мисс Перегрин, в центре.

Максим Михайлович взялся за фаберовский карандаш.

– Если это маньяк, то преступник ведет себя непоследовательно, – сказал он Тоби. – Маньяк должен был оставить центр на потом. Хотя попадаются и непоследовательные сумасшедшие.

Отметив знаками вопроса восток и юг, Сабуров зашелестел протоколами полицейских врачей.

Ночной ливень смыл с Лондона неприветливую хмарь. Покинув метро на станции Слоун-сквер, Максим Михайлович зажмурился от яркого весеннего солнца. Белгравия не походила на дешевый Блумсбери, где обретались вчерашние студенты и артистические, как их называла квартирная хозяйка Сабурова, типы. Здесь тоже хватало художников и литераторов, только в Белгравии селились творцы более высокого полета.

По брегету Сабурова до появления экипажа с его напарником оставалось минут десять. С городским транспортом ему сегодня повезло. Клерки отправились на работу, а привилегированные классы пили кофе в постели. Омнибус появился по расписанию, а вагон метро блистал почти полным отсутствием пассажиров.

Пользуясь неожиданной свободой, Максим Михайлович успел не только прочесть письмо Амалии, как он про себя думал о фрейлейн Якоби, но и свериться с записями в начатом вчера дешевом клеенчатом блокноте.

– Привычка свыше нам дана, замена счастию она, – пробормотал Сабуров. – Хорошо, что в Лондоне тоже продают такие записные книжки.

Грохот поезда и едкая гарь за окнами нисколько ему не мешали. За полтора года жизни в Лондоне Максим Михайлович привык к подземной железной дороге, уходящей в тоннели только в центре города.