Кондотьер Сухоруков

Город был огромным и прекрасным. Кое-где были видны следы пожарищ, но, в целом, горожане выглядели мирными и даже довольными. Хадани любовался на богатые дома хоана: с росписью, с лепниной! Краем глаза увидел шумный рынок. А к великому храму, стоящему на высоких каменных ступенях, их даже подвели.

— Помолитесь Хичаане, несчастные, — хмыкнул их страж. — Чтобы уберегла ваши убогие жизни.

Холодный страх снова сковал сердце Хадани. Он поднял руки и истово воззвал к милосердной богине: спаси и сохрани! Подношения принести им, конечно, не позволили. Да и что он мог дать Хичаане? Горсть муки? Или пролить свою кровь?

После короткого отдыха толпу погнали к реке.

— Говорят, что чужаки за Атояком живут, — шепнул Пуганый. — Нас в воду загонят, что ли?

Хадани пожал плечами. Плавать он толком не умел, но в сухой сезон через реку как-нибудь да переберется. Проблема в том, что мешок намокнет… «Протяну я без еды десять дней? — задумался крестьянин. –Может, чужаки дадут время корешки пособирать?».

Но в воду их не погнали. Чужаки… У Хадани не было слов, чтобы описать увиденное. Они прошли по лодкам! Лодки — может, двадцать или даже сорок — стояли плотно, борт к борту и полностью перегораживали мелеющий Атояк! Веревки прочно стягивали суденышки, а поверх них были брошены досточки.

— Переходим! — командовал усталый хоанауини. — Да по одному, болваны! Быстро-быстро! На том берегу вы уже будет не моей заботой.

Хадани робко ступил на досточку. Так плавно закачалась, но выдержала. В спину требовательно толкнули. Тогда он мелкими шажками засеменил по настилу, который извивался змеей по воле волн — но держал! До дальнего берега путь оказался недлинным…

И тут он впервые увидел чужаков.

Вроде бы, и обычные люди. Только глаза другие. Холодные глаза. И волосы другие. Либо короткие, либо стянутые тесемками в хвосты. Морда одного из них вся была покрыта чужими знаками, но больше ни у кого такого не было. Зато почти у всех в руках оружие. Красивое и пугающее. Настоящее оружие благородных воинов.

— Восемнадцать… Девятнадцать… Двадцать… Стоп! — отсчитывал проходящих по досточкам чужак.

Отсчитывал на чистейшем Настоящем Языке, и Хадани вдруг понял, что перед ним земляк-беэнаса! Только непривычно одетый.

— Радости и благополучия! — вежливо поприветствовал его крестьянин, не понимая, кто перед ним: благородный хоана или пеникече.

Однако, сородич полностью проигнорировал приветствие. Он повернулся к двадцатке работяг, махнул рукой куда-то на запад и крикнул:

— Идти туда!

Крестьяне смущенно топтались на месте, тогда пара чужаков что-то злобно закричала и принялась толкать их длинными дубинками. Работники тут же затрусили в указанном направлении, а странный беэнаса уже отсчитывал новую двадцатку.

Мужчины шли, а Хадани с ужасом смотрел на правобережную часть города. Здесь всё было совершенно не так, как в том, старом Лабоче. Строений было мало, часть из них развалена, другая, наоборот, не достроена. Тропинки вытоптаны до состояния грязевого месива, всюду валялись груды бревен, хвороста, необычных кирпичей, разноразмерных камней. Где-то дымило, что-то постоянно горело. И постоянный гомон и шум.

Шагая по тропке, крестьяне добрались до огромного навеса. Наверное, не меньше ста шагов в длину. В тени, то тут, то там в вальяжных позах развалились такие же работники. Некоторые с хитрыми улыбочками поглядывали на новеньких.

— Нам точно сюда? Мы тут жить, что ли будем? А где хоана? — сбившись в стадо, загалдели крестьяне.

Хадани внимательно разглядывал округу. Под навесом, через равные промежутки были сложены очаги — шесть штук. И местные работники старались быть поближе к ним. Все они развалились на циновках, откинувшись на связки хвороста. Несколько скрученных в рулоны циновок лежали у опорных столбов.

«Возможно, они ничьи», — подумал парень и сам шагнул вперед. А что? Господ рядом не было. Чужаков — тоже.

Сопровождаемый пристальными взглядами, он прошел к столбу, взял крайнюю циновку и замер. А потом мысленно махнул рукой, раскатал ее на свободном пятачке прямо возле очага. И уселся.

— Ты кто такой? — вскинув брови, спросил его ближайший из старожилов.

— Хадани, — в тон ему ответил новичок.

Мужик внезапно растянул улыбку.

— Всё правильно делаешь, Живущий Под Холмом! — засмеялся он. — Здесь, у четлан, нельзя сидеть и ждать. Хватай первым, потому что всем ничего не хватает. Зови меня Балаалом, Опоссумом… Тезки, значит!

— Почему тезки? — удивился Хадани.

— Да, потому что опоссумы тоже живут под холмом! — радостно заржал Балаал.

Остальные новички тоже стали следовать примеру смельчака. Но их принимали уже не так вежливо. Кого-то пинком прогнали от очага. И нескольким циновок, действительно, не хватило.

— Жрать хочешь? — спросил Опоссум.

— Немного, — сдержанно ответил Хадани, хотя, в животе рычал яростный зверь по имени Голод.

Мужик достал тряпицу, размотал ее и вынул маленькую круглую лепешечку.

— Только вечером ты на меня испечешь! — предусмотрительно потребовал он и кинул хлебец новому знакомцу.

Хадани откусывал его крохотными кусочками и долго-долго жевал. А заодно — осматривал окрестности.

Вокруг было очень людно и шумно. Это смущало и раздражало. Кто-то постоянно куда-то шел, что-то нес. Где-то вдалеке кричали, стучали. Живущий Под Холмом уже научился сходу узнавать чужаков. На них всегда было много одежды. Но зато почти не было никаких украшений. Все чужаки казались одинаковыми, и статус их невозможно было распознать. Самые толстые и неуклюжие одежды были у воинов. Те скрывали и тело, и голову, и даже руки с ногами! Как в таком ходить, как воевать, уворачиваясь от вражеского дротика?.. Хотя, с такими чудовищными щитами можно и не уворачиваться.

Опоссум не ел и поэтому его рот был занят болтовнёй.

— Мы тут третий день уже. Это место четлане называют Базаа. Поначалу тоже было страшно, но ничего! Жить можно! Главное — не стоять и не ждать! Запомни мудрость дяди Опоссума.

Хадани машинально кивнул. Балаал рассказал, что он сам с севера, подробно описал свое село, свой дом, дуру-жену и балбесов-детей. Но это всё было неинтересно.

— Нам сказали, что сюда ведут работать.

— Что, не терпится? — хохотнул Опоссум. — Погоди, еще наработаешься. Мы вчера весь день глину в огромной яме копали. Прорва глины! Куда им столько?

— А сегодня?

— А сегодня большую часть увели в горы. Мы вот с утра потаскали бревна — и всё. Не нашлось работы больше. Да у четлан всегда так. Сами не знают, чего хотят.

Хадани кивнул. Со стороны выглядело именно так. Сплошная суета и бессмыслица.

— А поля они вообще не сеют?

— Да нет, — протянул работяга. — Сеют. У реки, к югу отсюда. Только их немного совсем. Поля огромные, а земледельцев почти и нет.

— Как же они так живут? — изумился Живущий. — Если большинство ничего не сеет, только занимаются… всяким.

— Кровью нашей питаются, — хмыкнул Опоссум.

— Кровью?!

— Да не! Я имею в виду, что с нас они всё тянуть будут. И хлеб, и мясо. Теперь хоана с нас подати станут брать и на себя, и на них.

Крестьяне дружно вздохнули.

Мимо навеса прошла большая группа мужчин. Безоружные, но одеты, как четлане. Хадани зацепился за них взглядом, что-то знакомое ему показалось в них.

«Точно! — дошло до него. — Такой же считал меня у реки. Беэнаса!».

Странные земляки, не глядя на сородичей, поспешили вниз по тропе и скрылись за высоким забором просторного двора.

— Видел? — кивнул Хадани им вслед. — Это кто такие? Наши или нет?

— В точку сказал, тезка. Вроде и наши, но вроде бы и нет. Вон тот двор — это особое место. Шокола-Йоо. Там нашего брата обучают их языку поганому, их повадкам. Говорят, что в первые дни туда всех по очереди загоняли. Но вроде бы одумались. Теперь туда ходят только те, кто сам хочет.

— Сам? — удивился крестьянин. — Зачем?

— Дураки, — сплюнул Опоссум. — Думают, раз станут приказы четлан передавать, то им легче жить будет. Но я-то еще семь дней отработаю — и домой свалю! К своим индюкам и дуре-бабе! А они тут останутся.