Каратель

Аборигены завизжали, засвистели, и ускорили своих коней, бодря животных плетками и поводьями, а я, выскочив на асфальт, крикнув псу «Демон, фас», и, выжимая из ленивого двухколесного, все что мог, помчался навстречу всадникам. Я шел галсами, мотая мотоцикл от края до края шоссе. Иногда, в жизни любого человека, приходит момент, когда тебе становится по хрену на любые последствия, и ты готов на все, чтобы уничтожить врагов, и не важно кто это — оборзевшие «деды», которых ты ждешь в боксе с «кривым стартером» от грузовика, для серьезного разговора, или группа придурков на красивых коняшках, которые почему-то, не считают таких, как ты, достойными жить с ними на одной земле. Ребята на лошадях, наверное, что-то поняли, потому, что стали притормаживать коней, а потом, и вовсе, погнали их, через глубокий кювет, в поля, слева и справа от трассы. Повинуясь моим командам, Демон рванул влево, в поле, где начал гонятся за лошадьми, оглашая окрестности веселым лаем, а я, прижавшись к правой обочине, стал разворачивать мотоцикл, чтобы ехать в обратном направлении. Мне нужен был пологий спуск, чтобы погонять «правых» всадников, на их половине поля. В это время, от Улуса, мимо меня, на огромной скорости, пролетел оранжевый «КАМАЗ», с ревом прущий по середине дороги, за которым, весело грохоча, подпрыгивал пустой полуприцеп с мятыми металлическими бортами. Я так и не понял, кого испугались местные — меня, или водителя сумасшедшего тягача, который, походя, чуть не размазал меня по асфальту. Я промчался по дороге метров триста в сторону поселка, нашел, относительно пологий, спуск и съехал в поле, где начал кругами, ревя мотором и беспрерывно сигналя, гоняться за лошадьми, ежесекундно рискуя сломать шею, если колесо «восхода» попадет в чью либо нору или яму. Всадникам быстро надоело играть со мной в догонялки, и они погнал, напуганных и измучанных, лошадей прочь, подальше в поля, а я, свистнув счастливому Демону, поехал в частный сектор.

Дом Глашиных родителей я узнал по лошади, привязанной к столбу ворот, и группе граждан, человек в тридцать, громко галдящих у распахнутой калитки, весь проем которой занимал здоровый, хмурый мужик, в резиновых сапогах и серой телогрейки, сжимающий огромными кистями черенок вил.

Я подкатил к, замолчавшим при моем появлении, людям, и заглушил мотоцикл. К мужику с вилами я приближаться, на всякий случай, не стал, остановился метрах в трех от него.

— Здравствуйте. Я Громов Павел, милиционер из Города. Это я нашел и отбил от хулиганов Глашу.

Толпа с минуту переваривала мое заявление, а потом, все заорали, одновременно, каждый свое. Я подождал пару минут, а потом, поняв, что конца этому представлению не будет, поднял руку, как на уроке в школе. Народ стал постепенно затихать, еще через пару минут, я смог говорить:

— Парней было пятеро. Я появился вовремя и мы, с моим псом, всех разогнали, кроме самого главного, который уже снял штаны и готов был залезть на девочку…

Несколько женщин в толпе вскрикнули, у мужика в калитке, в руках треснул черенок вил.

— Я так понимаю, что тот, кого я вырубил — сынок и племянник местных начальников. Думаю, что не только он один. Там был еще один, на очень красивом, сером, в яблоках, коне, наверное, тоже, чей-то сынок….

По тому, какими взглядами обменивались собравшиеся, я понял, что хозяин этого рысака — тоже человек очень непростой, в местных, родо — племенных, раскладах. Народ снова стал орать, мужик с вилами прожигал меня ненавидящим взглядом. Мне снова пришлось поднять руку, добиваясь относительной тишины.

— Я не должен вам этого говорить, но я, все-таки, скажу. Не я виноват, в том, что случилось сегодня. И не надо на меня так смотреть — я, с вызовом, уставился в глаза мужчине с обломками вил в руках, и не отводил взгляда, пока он не отвернулся, зло сплюнув себе под ноги.

— Сейчас, если вы ничего не сделаете, здесь соберется вся местная властная и уголовная банда, после чего вы, как всегда, разбежитесь по домам, а они очень быстро разберутся и с Глашей, и со всей ее семьей. А потом и с вами, со всеми, по одному.

— Ты, что, сволочь, приехал нас жизни учить! — папа Глаши не выдержал и, сжав кулаки, шагнул ко мне: — Девке жизнь испортил! Ославил ее так, что она, сейчас, никому не нужна будет, а сам тут умничаешь. Через две недели упорхнешь в свой Город, а мы тут останемся….

— За то, что я сделал сегодня, защищая вашу дочь, уважаемый, никто меня из Республики, живым, не выпустит. Сначала пообещают вам, что все забудут, если Глаша на меня заявление напишет, что я избил ее и этого говнюка, ну а, потом, когда меня, по-тихому, в местной тюрьме зарежут, то и с вами разберутся, обязательно.

Повисла тишина, народ завис, переваривая мои слова.

— Единственный для вас выход, по моему личному мнению — бегите по дворам, по соседям, звоните по телефонам, поднимайте всех. Чем больше народу соберется, тем лучше для вас. Вам, главное, собрать, как можно, больше людей, тогда они — я махнул рукой в сторону центра поселка: — тронуть вас побоятся. Если есть оружие, то берите оружие. Я на берегу видел, явно бешенного, медведя. И еще, не дай Бог, какой ни будь придурок перекроет трассу, тогда о вас по всей Республике узнают, а потом по всему Союзу. Помните, с чего все началось? После чего нас сюда послали? Народ не побоялся, вышел на улицу, требуя расследовать гибель рыбаков и ребенка на озере. И сразу милицию прислали, не местную, и прокуроры из Москвы появились, и преступников найдут и расстреляют или посадят до конца дней. И, для вас, это единственный выход. Если поднимется шум до небес, что местная молодежная банда девчонок ворует, и над ними измывается, то при огласке, и сюда московские прокуроры приедут. А вот тогда, или местных начальников погонят или посадят, за их все их дела, или они придут с вами договариваться. Но договариваются только с сильными, с трусливыми крысами, дрожащими по норам, никто разговаривать не будет. Их просто, по ходя, давят сапогом, и все. А девку вашу, дорогой родитель, раз она оказывается, никому здесь не нужна, я с удовольствием в Город заберу. Умница, красавица, и характер — кремень. Где жить ей — найду. Школу в Городе закончит, в институт хороший поступит, не пропадет. Глаша! — я повысил голос до максимума: — Слышала меня? Будут дома через чур щемить — с собой тебя заберу, здесь не брошу.

— Да кто тебе ее отдаст?! — взревел папаша.