Номерные сказки

— Два ставлю! — отвечал ему пришедший в доброе расположение духа шут, — Что опять не ты ее словишь, а она тебя!

Оба хохотнули, вспомнив, как когда-то давно на летней рыбалке его величеству на крючок попалась столь крупная рыба, что он выпал из лодки. И пенно-бурунным образом с зажатой в кулаке удочкой бороздил речные просторы до тех пор, пока упомянутая рыба от отчаяния не выбросилась на берег. Оторвавшись взглядом от лунки, государь чокнулся с напарником и осушил следующую порцию, под названием "Господи, ты с нами? Так садись пей!"

Крякали гортани, булькали глотки, скрипели под ягодицами стулья, а под валенками снежок. Галдели вдалеке ребятишки. Светило солнышко. И ничто абсолютно не предвещало страшной беды...

Сказка №73

...Которая случилась столь же внезапно, как с ясного неба вдруг падает унесенное смерчем дерево. Так же неожиданно, как вдруг рожает двойню серьезный бородатый мужик. И так же неотвратимо, как гибнет на свечке отбившийся от эскадрильи мотыль. Только что два беззаботных веселых человека удили рыбу, чокались краями наполненных брагой ковшиков, разговаривали, смеялись... Как вдруг... ХРЯСЬ!!!

Опытные люди давно заметили, что лед не есть та субстанция, на которой можно долго безбоязненно находиться. Также известно, что рыбалка — не самое безопасное занятие в мире. На льду можно как минимум простудиться, а на рыбалке как максимум утонуть. И то, и другое однозначно вредно для любого организма и любого менталитета. Поэтому даже человек бесстрашный и гордый должен хотя бы задуматься, если вдруг прямо у него под ногами раздастся громкое ужасное... ХРУСТЬ!!!

Бывалые знают, что смерть вожделенно смотрит на человека из-за каждого куста и таится в каждом, даже самом безобидном на вид предмете. Можно в юные годы трагически подавиться пустышкой, можно в зрелые комически преставиться при групповом падении в погреб, можно в любое время пасть жертвой любого случая. И самый распространенный из звуков, который последним слышит погибающий человек — это... ТРЕСЬ!!!

Но истинно мудрые знают, что иногда ХРЯСЬ, ХРУСТЬ и ТРЕСЬ воспринимаются человеком не как гибельные звуки конца. А как сигнал боевой трубы к атаке на заведомо непобедимого неприятеля. Как волнующая музыка противостояния жизни и смерти. Как пик противоборства личности и судьбы. И происходит это по большей части тогда, когда сердце человека наполнено храбростью, а желудок — крепким напитком...

Отколовшись одним гигантским куском, льдина сразу же взяла курс на середину озера. Туда, где со дна били холодные ключи, а глубина была столь велика, что издавна являлась предметом национальной гордости и зазнайства. Ветер был хорош, полушубки были расстегнуты, руки растопырены, поэтому издали льдина выглядела похожей на белое судно с двумя толстыми мачтами и овчинными парусами.

— Так держать! — воскликнул его величество государь. Врожденная его сухопутность куда-то вдруг испарилась, уступив место сноровке морского волка. Полами шубы он ловил ветер, валенками попирал дрожащую палубу, в мужественном лице явственно проступила стойкость духа, присущая тем, кто долго и далеко плавал. Вторая мачта, она же старпом, она же шут, кренилась и шаталась. Но лишь потому, что была обута в валенки и галоши. Последние скользили на льду и не позволяли стоять прямо. Однако при этом из ковшиков в его руках ничего не выплескивалось. Шут тоже почувствовал себя моряком. Заправским до такой степени, что даже в самый страшный шторм не позволил бы огненной воде смешаться с забортной.

— Внимание! Справа по курсу деревня с дружественным населением! Салют!

Они выпили, и шут наполнил ковшики вновь. Сзади было неладно. Кусок льдины с прорубью отломился, удочки упали с рогулек. Ледяной корабль потерял корму. Но отважная команда смотрела только вперед...

Протокол

допроса свидетелей и участников,

лист восьмой.

"... обои в дугу, да так, што я в первости-то запах почуял, а уж потом тока ор ихный-то услыхал. Ну, булькают, знамое дело, гибнут. Че жа им не погибнуть-то? Вода-то холодна не мама родна. Крыку-то много они вдвоем наорали. Мало б наорали — никто бы услыхал..."

"... валенки новы, не буду жа я в их в воду-то в новых лезть. Разулси. Мотрю — ан уже и спасли обоих. Дак че жа я босиком-то на голом лёде буду стоять? Обулси..."

"... дак я же ить с детства храбрый! Прыгнул. Как тока окончательно-то допонял, што лично государь к рыбам-то с визитом наладился — дак прыгнул. В пролубь. На нашей стороне-то лед ишо целый. Ловим потихоньку на ём. Ну, застрял немножечко в полушубке. Федот выволок. А кто ихно величество выспас — того мне ведать некогда было..."

"... сама-то я не здешна, на выселках мы с мужем живем. А с Игнатом здеся живе... Ой... Че-то говорю-то не то... А, ну, мотрю — на озере-то царь тонет. Батюшка. Сильно так, с пузырями тонет. И с им ишо кто-то. Тоже крепко так тонет, пузыри хорошие, крупные. От, думаю, горе-то како сичас будет! И царь потопнет, и народ набежит. Узнают про нас с Игна... Ой..."

"... два гребка сделал и за волосья яво схватил. Ну, тоись, взял. За прическу. А ее жа нету! Ить он жа лысый! Ну, тоись, не за што. Тады за уши. Дак скользкие жа обои! Опять под воду ушел. А эти с берегу кричат : царь, мол, царь тонет! А я даже ишо засомневался слегка. Мокрого-то раньше не видел яво. Мож, спутали, думаю? Мож не наш оно царь-то? Мож быть, водяной царь-то балует? С кем-то ишо на пару..."

"... за бороду, а другой рукой господина шута за ногу. Да к лодке поплыл. С ими. Как втаскивать-то их стали — перевернулася. Тады я к берегу. Тожа с ими. И со Степаном. Его лодка была. Тожа тонуть начал, за ногу мою прицепился. Одной ногой греб. Несподручно. Но — доплыли, спаси нас, Господи..."

Указ

Его величества государя о награждении,

лист второй

"... а такожде и детям сего геройского крестьянина кажному по свистульке, а бабе сарафан, какой выберет. А матери с отцом, коли живы, пряников на полтинник и на пожатие руки пусть придут. Что такого геройского сына отвоспитали. А лошади его на государевой кузне подкованной быть бесплатно. И крышу, буде худа, поправить. А на пиру сегодня быть... Всем!"

И все были.

Сказка №74

В этот день приближающаяся весна громко напомнила о себе повсеместной капелью с крыш, большими лужами во дворах и каким-то легким приятным зудом где-то глубоко в душах. Его величество государь, увесисто позавтракав и объемисто выпив чаю, не менее часа гулял на улице. После с полчаса, сидя в кресле, по его же собственному выраженью, "вздерьмнул немного". И только после этого изволил наконец удовлетворить нижайшую просьбу летописца. Который с бумагой и перьями наготове вот уже несколько дней окучивал повелителя на предмет личных воспоминаний о его далеком детском периоде.

— Да ты садись, садись, Женя! Расскажу ужо, чего помню. А ты пиши. Да без помарок, гляди. Чтоб потомки потом беспрепятственно бы читали.

Его величество глубоко вздохнул, поглядел на висящий батюшкин поясной портрет и, пожевав губами, принялся вспоминать в отрывистом и слегка сумбурном режиме.

— Малой был. Совсем ишо. Бегал. Няньки позади стадом носются. У одной леденчик на палочке, у другой коробка с игрушками, третья горшок таскает, четвертая доглядает, чтобы об порог не убился. Пятая ими руководит. Шестая замещает. Седьмая — общий контроль и наблюдение за развитием. Царское дитя же, а не хрен в тряпице. Со всех сторон уси-пуси, шоколадки импортны да порточки новые сухие на сменку. Бабки родные, то же самое, где увидют — там же и приласкают. Кормилица хвостом ходит, аппетитом интересуется. Сказать короче, жил по пояс в любви.