Страница 7 из 74
За спиной Космяты тоже нарастал гул копыт — оставшиеся казаки, десятка два, спешили присоединиться к полусотне Космяты, справедливо опасаясь не успеть к пиршеству сражения. Первые черкесы, уцелевшие после внезапных выстрелов, лишь на долю мига остановили лошадей. Догадавшись, что попали в засаду, враги повели себя по-разному. Самые сильные духом черкесы полетели в последнюю в их жизни битву, думая лишь о почетной смерти с оружием в руках. Их встретили не менее стойкие казаки. Скрестились сабли, зачавкала, погружаясь в мягкие тела, сталь. Никто не желал отступать. Снова громыхнуло со склонов, и чуть позже опять ударили пули, и ещё несколько десятков горцев нашли успокоение под копытами коней. Некоторые черкесы начали разворачивать коней, надеясь найти спасение в зарослях. Но оттуда снова и снова раздавались выстрелы. "Похоже, Валуй посадил вместе со стрелками заряжающих", — отметил Космята, отправляя очередного врага в страну предков. Войско горцев смешалось, неотвратимо теряя боевой запал. Казаки, несмотря на то что врагов было в несколько раз больше, сжимали растерявшихся горцев, наседая с двух сторон, стреляя со склонов и рубя, рубя, рубя…
Валуй вылетел на спины увлекшихся атакой черкесов впереди оставшейся в засаде полусотни. Он сам не ожидал, что их натиск даст такой грандиозный успех уже в первые мгновенья боя. Черкесы, заслышав грохот копыт и казачий клич позади, пытались развернуть коней, чтобы встретить противника лицом к лицу, но казаки, не позволяя им завершить поворот, рубили бока, согнутые спины, пригнувшиеся головы. Зажатые в образовавшейся толчее горцы зачастую не могли даже махнуть саблей. Только некоторым удавалось закинуть над головой клинок, большинство пытались рубиться в толчее, хватая по корпусу, тыкая без разбору, наудачу, но толстая кожа защитных косух[5], у многих обшитых металлическими пластинами, не позволяла причинить донцам какого-либо заметного ущерба. Но и тех десятков смельчаков, что умудрялись поднять в суматохе сабли, уже ждало занесенное оружие, встречали летящие навстречу метательные ножи, проламывающие височные кости грузики кистеней и оглушающие выстрелы пистолетов.
Валуй не сразу понял, что всё уже закончено. Последние уцелевшие черкесы прыгали с коней и, отбросив сабли, поднимали руки. Таких было много — около полусотни. Тела остальных устилали дно ущелья вплоть до самого выхода из него. Между ними группами и по одной бродили лошади без седоков, свои, но больше, горские. Многие перебирали копытами на месте, подбирая траву буквально под боками у своих павших хозяев, — верные животные не хотели оставлять их, даже мёртвых.
Атаманы слушали, затаив дыхание. Каждый переживал события, будто сам участвовал. Важные азовцы, не десяток раз бывавшие в таких сечах, словно наяву, представляли себя на месте валуйских казаков. Лукин же, подбодренный вниманием старших товарищей и тишиной, в которой слышал, как волнительно сглатывает стоявший рялом Осип, разошёлся. И сам от себя такого красноречия не ожидал. Быстренько пересказал, как шли до следующего аула и как за ними увязались юноши-горцы, собиравшиеся мстить им, не стал скрывать, что казнил мальчишек. Никто на этом месте и слова не проронил. Понимали, выхода другого у Валуя не было. Пожалей парнишек, оставь в живых — и когда-нибудь придут они снова на казачьи земли с саблями. И если повезёт им, не досчитаются курени кормильцев. А когда перешёл к самым главным событиям, то и вовсе забыли казаки, как это — перебивать молодого сотника. Уж очень зажигающе звенели слова его.
Две недели назад 2
Пахом выскочил из-за деревьев, как карась из воды. Только что никого не было — и вот он уже подходит быстрым шагом к Валую.
— Ты откуда взялся? — не сдержал тот удивления.
— Все оттуда, — не стал объясняться Лешик, с ходу запрыгивая на коня, которого уже отвязал кто-то из джанийцев.
— Пора? — Борзята вытянул саблю из ножен. — А где остальные?
— Там ждут. — Пахом перехватил повода лошадей Матвея Чубатого и Елды[6] Мясова — высоченного, жилистого, резкого джанийца. Оба разведчика остались караулить ворога. — Пост сняли, надо поспешать.
Валуй обернулся. С одного взгляда убедившись, что казаки готовы и только ждут сигнала, решительно толкнул Ночку пятками. Послушная лошадь с места взяла крупным шагом. Пахом занял место по правую руку, следом с серьёзными лицами тронули лошадей остальные донцы.
На границе леса и луга колонну встречали разведчики. Ухватив за луку седла, Матвей аккуратно взобрался на лошадь. Елда, приняв повод своей лошадки, потянулся к подпругам.
— Ну что?
— Тихо!
Валуй, показывая обхват, махнул руками. Казаки, как раскаленный металл в кузнице, заполняя формы, неторопливо потекли в разные стороны по лесной окраине. Впереди, за толстыми стволами дубов и буков открывалось пространство широкого луга, на котором паслась небольшая — голов в пятьдесят — отара и кое-где вздымались скалы, сажени в полторы-две высотой. Валуй отметил, что скалы эти к месту: на некоторое время скроют от вражеских глаз. Дальше луг перегораживали жерди загородов, за ними грибками усевали поляну приземистые сакли. Где-то за их стенами центральная площадь аула, где держат пленных. Борзята повернул голову к оказавшемуся рядом Пахому:
— А пастушок был?
Пахом равнодушно пожал плечом:
— Был.
— А?.. — Борзята остановил готовый сорваться с губ вопрос.
И так понятно.
Выхватив саблю, Валуй кинул её вниз вдоль голенища:
— Казаки! — Он не кричал, но напряженный голос атамана, наверное, услышали все, а кто не услышал — догадался по тому, как построжали товарищи. — Там наши родичи! Выручим!
Донцы с мрачной решимостью извлекали сабли, в ладони укладывались рукоятки метательных ножей, доставались из-за поясов пистолеты, брались на изготовку ружья и пики. Валуй вздохнул и выдохнул, пытаясь унять обычную для него перед боем дрожь, и голос его ещё набрал силу:
— Лавой. Вперёд!
И сам первый послал лошадь галопом. Не трещали трещётки, никто не кричал "ура", не свистел и не орал боевые песни, стараясь напугать врага, вывести из равновесия, подтянуть состояние Ража. И без Ража злости хватает. Холодной и тщательно отвешиваемой, как на торге товар, когда важно лишку не пересыпать, и недовеска не организовать. Стремительно мчались кони, бухали сотни копыт, словно взбесившийся табун летел по степи, не замечая кочек и ям. Казаки молчали, лишь сжимались кулаки, да скалились зубы от разжигающей изнутри ярости.
Луг пронёсся под копытами, словно его и не существовало. Каменные стены жилищ приблизились почти мгновенно. Атаман действовал не раздумывая, по наитию, и именно оно подсказало повернуть лошадь вправо. Он выскочил с противоположной стороны крайней сакли и, почти не глядя, рубанул первое попавшееся бородатое лицо. Черкес выбегал из проема строения, сжимая в руках ручницу. Вряд ли он успел сообразить, что произошло. В центре стреляли. Пороховой дым затянул окраины селения. Вспышки выстрелов раздавались то ближе, то дальше. Аул кричал на разные голоса. Со всех сторон раздавались предсмертные вопли, в воздухе висел дикий визг разбегающихся в разные стороны женщин. Их не трогали. А вот когда шустрый подросток, выставив перед собой саблю, кинулся под копыта Ночки, Валуй, не колеблясь, выстрелил из пистолета. Такой бестолковый и кобылу поранит — недорого возьмёт. Подростка откинуло назад. Впечатавшись спиной в каменную кладку сакли, он тряпично сполз вниз. Рядом, свесившись из седла, увернулся от пули Борзята. А выправившись, рубанул саблей невидимого за лошадью врага. Навстречу выбежали десятка два горцев. У половины — сабли, у двоих атаман успел заметить ружья, остальные выхватывали на бегу кинжалы, кто-то вооружился пикой. За ними из-за стен строений вылетали галопом разгорячённые битвой казаки.
Валуй с Борзятой встретили черкесов саблями. Горцы не стреляли, похоже, кончились заряды. Рубка продлилась недолго. Защититься от вошедших в раж казаков выставленным прикладом, а тем более кинжалом, почти невозможно. Только черкес, вооруженный пикой, сумел повалить донца с коня, воткнув острие в брюхо тонко заржавшего жеребца. На ходу выпрыгнув из седла, казак, а это оказался десятский Гришка Лапотный, перекувырнулся. И тут же, подскочив, со спины рубанул не успевшего обернуться горца. В строю к этому времени оставалось не более четырёх-пяти врагов. Отступая, они отчаянно уворачивались от клинков, сами пытаясь ударить саблей или прикладом ружья.
5
Кожаная рубаха.
6
Елда — нечто большое, длинное, громоздкое, торчащее.