Страница 5 из 74
Дароня поменял позу — ноги затекли.
— Я могу прямо сейчас к нашим рвануть — надо предупредить, чтобы готовились к встрече.
— Добре. Наша задача — навязать бой, и как только на шум схватки эти все соберутся и начнут давить — дружно драпануть.
— Все, я до наших. — Дароня подскочил и в несколько шагов, растолкав снова встревожившихся овец, достиг забора.
Космята поправил шапку. Проверив заряд ружья, выпрямился во весь рост:
— Ну, давайте, казаки, не подведите.
— С Богом! — Две руки одновременно перекрестили спину Борзяты.
Как только он двинулся вперёд на напряженных ногах, "старики" почти в открытую выставили ружья из-за угла. Нахмурившись и шевеля губами, повели пристальными взглядами по лицам гостей и хозяев праздника, готовые в любой момент, если понадобится, спустить курки. Музыканты, покачиваясь в такт, снова заиграли на этот раз что-то плясовое. Несколько черкесов, не удержавшись, выскочили из-за стола. Остановившись напротив друг друга, закружились на цыпочках, поднимая руки до подбородка. Другие тут же организовали круг, яростно нахлопывая ладонями такт. Космята, медленно оглядываясь и стараясь не делать резких движений, приближался к столам. Впереди появился слуга с седлом в руках.
Княжеский сынок, приняв от слуги потники, закинул их на спину жеребца. Старательно расправив ладонями ткань, обернулся за седлом. Конь, вскинув морду, попятился. Князь, не двигаясь, испытывающе наблюдал за сыном. Притихли и ближние гости, не участвующие в танцах. Под разгульное пение старинных инструментов парень натянул повод. Седло аккуратно опустилось на хруп, конь всхрапнул, дёрнувшись. Приблизившись к коню, парень что-то негромко забормотал. Положил ладонь на крутой лоб, и жеребец воспринял прикосновение спокойно, понемногу привыкая к новому хозяину.
Космята уверенно приближался. Некоторые черкесы, развалившиеся на кошмах, оглядывались на него и, окинув рассеянным взглядом, снова поворачивались во главу стола, где происходившие события вызывали гораздо больший интерес, нежели проходящий мимо нахмуренный незнакомый горец. Космята действительно нешибко отличался от черкесов, разве что его лиловый зипун мог обратить на себя внимание, причём большее, нежели он сам. Космята надеялся, что за таким огромным столом вряд ли все гости знали друг друга в лицо. А светлые среди черкесов не редкость. Уже проходя мимо стола, Степанков заметил нескольких горцев даже более светлых лицом, чем он сам.
Храбрым сопутствует удача. Космята продолжал медленно приближаться к князю и его сыну, и пока его не останавливали. Оставалось пройти с десяток саженей.
Гости с интересом наблюдали, как поведёт себя наследник — справится ли со своенравным конем, как настоящий джигит. Подарок-то оказался с характером. Впрочем, для горца утихомирить буйного скакуна — в радость.
Парень осторожно перевёл ладонь на шею вороного, погладил, давая ему привыкнуть и прочувствовать прикосновение человека. Потом, сделав шаг в сторону, медленно прижался к боку животного, руками одновременно нашаривая подпругу. Конь косился на него, тревожно шевеля ушами, но никаких действий не предпринимал. Космяте оставалось десять шагов, когда слуга заметил его и, разглядывая, склонил голову набок. Не узнавая приближающегося казака, он шагнул к князю и потянулся губами к его уху.
Космята, из последних сил удерживаясь от желания рвануть что было сил, мысленно считал шаги: "Семь, пять, три…" Он старался держаться так, чтобы между ним и князем всегда находился кабардинец. Хозяйского сына он не опасался. Занятый важным делом — седланием сильного, полудикого коня на глазах у нескольких сотен родственников, знакомых и гостей, он вряд ли мог бы заметить что-то не касающееся дела.
Когда до коня оставалось два шага, парень, закончив застегивать подпругу, выпрямился. Ещё раз погладив напряженного кабардинца, подёргал седло, проверяя. В этот же миг князь, видимо, предупрежденный слугой, неожиданно шагнул в сторону.
— Эй, уважаемый… — Он не договорил.
Космята бросился к коню. Всего один прыжок — и хлесткий удар по не успевшему даже сменить восторженного выражения лицу отбросил парня. Тот, видно, потерял сознание, потому что упал, будто неживой. Степанков силу удара не сдерживал: враги — они и есть враги. Ну и что, что юнец? Они казачьих детей не жалеют.
В следующий момент кочетом взлетел в седло, от души лупя по конским бокам пятками. Жеребец, словно только и ждал этого — вскинулся на задних ногах, упал на все четыре и, рывком переходя в галоп, помчался через площадь. Космята, натянув повод, направил коня в сторону леса. Вороной, повиновался, хоть и пытался взбрыкнуть на первых саженях.
Позади закричали, резко оборвалась музыка, краем глаза Космята увидел, как вскакивают черкесы с мест. Один, самый шустрый, бросился ему наперерез, но Степанков, не останавливаясь, выставил ичиг, и горца снесло, будто бревном приложило. Площадь осталась за спиной. Степанков сжимал чумбук внатяжку, не оставляя жеребцу и грамма воли, и уже на окраине аула, куда всадник добрался в мгновение ока, конь перестал вскидываться. Мелькнули последние сакли и сараи. Он направлял жеребца в обход загона для овец, резонно соображая, что там ему придётся сбавить ход. Внезапно закончились строения, и Космята, ещё никем не преследуемый, оказался за околицей. До леса отсюда оставалось не больше сотни шагов.
Десяток ударов сердца — и, пригнувшись к гриве и чуть замедлив коня, он въехал под первые кроны. Позади раздавались завывания оскорбленных до глубины души горцев и выстрелы. И почти тут же донёсся топот копыт. "Быстро они сообразили".
Пули щелкнули по листьям, две влепились в ствол над его головой, и на голову посыпалась труха. Он обернулся и, не прицеливаясь, разрядил ружьё в сторону аула. Пока дым от сгоревшего пороха не закрыл от него селение, атаман успел углядеть, что за ним несутся десятка три черкесов пешими и три или четыре всадника. Остальные, похоже, организовывали погоню. Лошадей, поди, на другом краю аула держали. Во всяком случае, с этой стороны казаки их не видели.
Позади стреляли, но за деревьями преследователи уже не видели Космяту, и пули свистели в стороне.
К привязанным лошадям Космята подъехал первым. Оглядываясь, потрепал распаленного жеребца по шее:
— Ай, молодец. Никому тебя не отдам, если и дальше не подведёшь.
Конь всхрапывал и беспокойно грыз удила. Отвязав лошадей, Степанков зажал повода в кулаке. "Подоспеют наши, отвязывать уже не время будет. Каждый миг на счету". Наконец послышался быстрый перстук подошв трёх человек, и среди сумрачных стволов он разглядел приближающихся казаков. На бегу они оглядывались.
— Ну, Космята, натворил делов. — Никита не медля запрыгнул в седло, перехватывая чумбук. — Мало тебя, видно, в детстве батька порол.
— Не дрейфь, дядька Никита, прорвемся. — Космята лихо развернул коня и, не выпуская повод своей кобылы, без разгона пустил черкесского жеребца спорой рысью. Остальные пристроились вслед. Матвей невольно качнул головой, с восхищением оценивая стать кабардинца. Пахом, беспокойно оглянувшись, поторопил. И, не удержавшись, восторженно цокнул, подгоняя своего коня.
Едва их силуэты пропали за густой листвой подлеска, как на проплешину меж деревьев, которую донцы только что покинули, выскочил десяток запыхавшихся молодых черкесов.
Быстро оглядевшись, высокий и худой горец с только намечающимися усами махнул рукой:
— Туда пошли, к ущелью. Исмаил. — Он толкнул в плечо самого молодого горца, не старше наследника. — Давай за нашими, а мы по следу пойдём.
Кивнув, тот умчался пулей. Остальные черкесы во всю прыть кинулись в глубь леса, придерживаясь хорошо различимой тропки, которую только что обновили копыта пяти лошадей.
Топот множества лошадей за спиной раздался, когда донцы подъезжали к выстроившимся в две шеренги казакам полусотни. Места между кручами хватило как раз, чтобы разместить всех бойцов. Дароня выскочил навстречу: