Страница 4 из 74
— Да, и парней молодых тоже туда же, к ним в подмогу. — Заложив руки за спину, Алексей Старой качнулся на пятках. — На первых порах, пока казаков на стены хватает, пусть там трудятся.
Невольно казаки опустили головы. Без слов было понятно, что ненадолго парни к бабам в помощниках определены. Повыбьют казаков скоро, тогда уж все, и стар и млад, на сечу встанут.
— Эхма! — Осип стукнул ладошкой по столу. — Ладно. Что там у нас с подмогой? Черкассы-то запаздывают. Ничего от них не слышно?
Тяжело вздохнув, Каторжный оглянулся на Яковлева:
— Обещали быть. Мобуць, ишшо подойдут.
Осип тоже повернулся к Тимофею:
— Остальные все здесь. От Черты добрались до нас согни три добровольцев. Мы их по тысячам раскидали. Мужики справные. Помогут на стенах махаться.
— То добре, — кивнули атаманы.
— В общем, наши все собрались, кроме сотни Лукина, что на черкесов ушла. Эти тоже должны вернуться вот-вот. Ждём.
Валуй поправил шапку. Аккуратно отодвинув Тимоху Зимовеева, шагнул на середину:
— Тут мы, только что явились.
Атаманы, все как один вскинули головы, оживились. Осип шагнул к нему, обнял коротко:
— Живы, значит. Крепкие казаки. Как сходили? Сколько потерял?
Валуй дождался, пока атаман его отпустит:
— Пятнадцать казаков похоронили мы в черкесской земле.
Поднявшись, Михаил Татаринов смял в кулаке шапку:
— Вечная память им. А раненых сколь?
— Раненых меньше, тринадцать, но все уже в седле держаться могут. Сюда своим ходом добрались. И это… Три десятка с собой привели пахомовских казаков да мужиков боевых. Сами видали.
— То добре. — Татаринов снова напялил шапку. — Забирай их в свою сотню. Они тебе почти родные, поди? — Прищурившись, он с лукавством глянул на парня.
Валуй, не приняв шутки, серьёзно кивнул:
— А то.
Михаил крякнул, но виноватым себя не признал. Атаман он или нет?
— Ну а теперь давай докладывай усе в подробностях, — продолжил он как ни в чем не бывало. — Что видали, что узнали, сколько врага положили, сколько добра, а самое главное, оружия, привезли?
Валуй потёр нос. Оглянулся, убедившись, что все его слышат. И неторопливо приступил к рассказу:
— Ну, значится, так. После того как сообщил нам посланец от Пахома Лешика, что его джанийцев усех в полон горцы забрали, мы же тотчас и вышли. Это вы знаете. Дошли благополучно, через Кубань переправились. Ох и широка река, почти как наш Дон-батюшка. А там уже на третий день и горы пошли. Пахом нас там встречал с десятком своих людей, всех, кто с ним на охоте были, ну, это когда горцы на хутор напали. Они уже там разведали все. Дальше с ним пошли. В первом ауле как раз праздник был. Сынок князя ихнего откуда-то вернулся. Стол богатый, гости в большом количестве. Ну и мы вот что надумали.
Две недели назад 1
Лошадей привязали к деревьям в сотне саженей от первой изгороди метровой высоты, сложенной из булыжника. Музыка, протяжная и… какая-то необычная, слышалась уже отчётливо. В её заунывные переливы то и дело вмешивались оживлённые мужские голоса.
Казаки один за другим выставили головы над забором. Окраина аула. Перед ними мельтешили спины большой отары овец, толпившейся в загоне. Музыкантов и остальных горцев скрывали стены сарая из жердей, обмазанных саманом, и ещё каких-то построек.
— Отсюда ничего не увидишь, надо поближе подобраться. — Космята, не дожидаясь ответа от разведчиков, лихо перепрыгнул изгородь.
Ближайшие овцы, шарахнувшись от него, заблеяли. Те, что подальше, лишь задрали настороженно морды, но пока не шевелились. Дароня, собиравшийся поспорить с атаманом по поводу того, что нужно бы разведать сначала, лишь досадливо поморщился, тоже сигая вместе с остальными в загон. Космята почти на корточках уже пробирался между животными. Донцы пристроились за ним. Перебежками добрались до сарая. Последним, тяжело выдохнув, прижался спиной к жердям Матвей Чубатый, самый опытный из разведчиков, для всех он дядька, кроме Никиты Койды, тот уж сам с сединой в бороде. Снова прислушались. Овцы, убедившись, что люди пришли не по их души, успокоились.
Придерживая саблю, Космята, а за ним и Никита Кайда осторожно выглянули из-за угла. Широкая площадь бурлила и гудела на разные голоса. Такое обилие народа Космята видел раньше, пожалуй, только когда воевали Азов. Толпы черкесов стояли и сидели по всей площади, многие на корточках. В центре тянулся, наверное, сажень на тридцать длинный низкий стол, уставленный кубками и блюдами с мясом. Во главе его на кошме, скрестив ноги, восседал знатный горец в расшитой золотым нитями черкеске. Наклоняясь в сторону, он что-то рассказывал устроившемуся рядом пареньку, ещё подростку, лет, может, тринадцати. Спинами к казакам частично заслоняли действо два музыканта, они и наигрывали эту необычную мелодию. Пахом Лешик за плечом шепотом прокомментировал:
— На шичапшине[3] играют.
— Второй на пхачиче[4]. — Никита тоже оказался знатоком черкесского быта.
Космята принял это как должное:
— Пусть играют. А что за праздник?
Никита сплюнул в сторонку:
— Наверное, сын от воспитателя вернулся.
— Точно, — подтвердил Пахом, тоже выставляя голову над казаками. — Это, наверное, княжеский сынок, вот весь народ и празднует возвращение наследника и джигита. Похоже, и с других аулов пришли поздравить. Дюже их много.
— Добре, вы мне потом подробнее расскажете про их обычаи, а сейчас надо думать, как их отседа выманить.
К князю с сыном подвели красавца-кабардинца вороной масти. Вскидывая морду, он пританцовывал на тонких ногах. На почти чёрной тугой шкуре переливами бегали сизые мазки.
Казаки невольно качнули головами.
— Хорош! — прошипел Дароня, от волнения громко сглотнув. — Вот бы нам таким разжиться.
Тем временем горец в строгой без узоров черкеске остановил коня перед хозяином. Махнув рукой на животину, что-то сказал, уважительно поворачиваясь в сторону гостей. Оглянувшись, передал повод подошедшему, вероятно, слуге и отступил с лёгким поклоном. Хозяин в ответ тоже почтительно опустил голову. Даже издалека было заметно, как у хозяйского сына загорелись глаза, словно две свечки в них вспыхнули. Одним движением вскочив на ноги, он поспешил к жеребцу. Слуга замер, почтительно отступив. Подскочив, наследник провёл рукой по спине коня, легко похлопал по щеке. Умное животное терпеливо сносило прикосновения. Горцы восхищённо цокали языками, кто-то даже поднялся, чтобы видеть лучше. К ним приблизился отец. Остановившись позади, он тоже с восторгом разглядывал никак не успокаивающегося жеребца. Обернувшись к отцу, сын что-то спросил. Тот ответил утвердительным кивком. Парень положил ладонь на морду коня. Тот вскинулся, но, притянутый за узду, малость смирился. Но всё равно голову задирал высоко, чтобы было неудобно гладить. Слуга, передав повод наследнику, быстро отступил.
Отпрянув за угол, Космята хищно улыбнулся:
— Матвей, прикроете меня?
— Чего задумал?
— Думаю коня выкрасть.
— А что, если выгорит… — Дароня оживился и тут же сдал на попятную: — А если не выгорит?
Матвей Чубатый опустился на колени. Отвернувшись в сторону, задумчиво пошлёпал губами. В этот момент музыка затихла. В тишине прогудела оркестром одобрительных голосов площадь.
— Я согласен, нехай попробует. — Никита Кайда тронул Матвея за руку.
— Ну, вообще-то можно рискнуть, — неуверенно протянул Пахом.
Матвей покачал головой. Как хочешь, так и понимай.
— Нужно, — подхватил Космята. — Если повезёт, они на меня внимания не обратят, примут за своего. Вроде как я не шибко от черкесов отличаюсь.
— Да, похож. — Никита одобрительно потряс чубом. — Только посветлей малость.
— Рисковый ты парень, Космята. — Пахом улыбнулся. — Сам таким был, по молодости.
— Рисковые крепостя берут. — Космята, настраиваясь, пару раз глубоко вздохнул. — Как только я запрыгну на коня, галопом в лес. Встречаемся у лошадей и ведем их к полусотне. Не может быть, чтобы они за мной не увязались.
3
Двухструнный смычковый музыкальный инструмент, родственник скрикпки.
4
Черкесский народный ударный музыкальный инструмент, родственник трещётки. Представляет собой 3, 5 или 7 скрепленных пластинок из высушенной твёрдой древесины.