Страница 5 из 8
Мустафа согласно кивнул.
Чего нам стоило сделать визы, чего стоило купить билеты, чего стоило отговорить подруг ехать с нами – что это по сравнению с великой целью! Знаешь, Мустафа, инструктировал я друга, король в Таиланде большая ценность. Но предупреждаю – есть там и проститутки. Надо сделать так, Мустик, чтобы они нам не помешали. А они станут – они за короля горой, кучей малой, грудью, одним словом – одним словом и не перескажешь. Мы преодолеем, мы должны.
Мустафа все кивал. Всюду одни задержки, одни неприятности от них. Рейс откладывался, я уволок напрочь растаможенного, насквозь завизованного, рассекреченного Мустика на антресоли Шереметьева-2 и продолжил инструкции, развил инкрустации мотивировок.
"Мустик, на блади, на мэри можешь налегать, но слушай меня, слушай. Там такие проститутки, такие девочки, что ты можешь не выдержать, ты можешь упасть головой им на лоно и прошептать. Что бы ты ни прошептал, это будет усвоено и воспринято всего за 50-100 долларов. Такие там девчонки, такие азиатки. Они могут, Мустафа, практически все, даже массаж, даже могут утром приготовить яичницу с беконом. Откуда в Таиланде беконы? Э-э, Мустик, а на что Красная поваренная книга? Книга эта висит вместо фонаря над дверью всякого мало-мальски веселого места. Девчонки… Мы возьмем двух на пробу: они знают свой язык – пригодятся в дальнейшем. А пока не пригодились, кормить нас будут, гладить по забитым мышцам, согревать разбитые во время перелета через залив сердца. Когда пробы кончатся, возьмем еще одну – впятером все-таки веселее, понимаешь? Мы будем жить в бассейне, у нас вырастут жабры и плавники, у них – хвост, тем более, что деньги кончились, да и зачем в уютном бассейне деньги? Коктейли они будут воровать также, как и рыбий корм – для нас. Когда мы окрепнем, как акулы и киты, используя ум дельфина перепрыгнем через бортик бассейна. В полете, в воздухе у нас вырастут крылья, сзади вытянутся сопла. Мы включим реактивную машину и полетим к океану. И плюхнемся в большую воду практически созревшими подводными лодками на ядерном ходу. Мы разовьем подводную скорость до неузнаваемости, спустимся в Маракотову бездну, застигнем в баракудовом логове косяк мелких, но особо приближенных к императору креветок – вынырнем космической ракетой, двумя ракетами. С диким криком "поехали!" устремимся к солнцу. Мы пролетаем над Бангкоком, над Москвой, над рекой, над горой – видишь, Мустик, твой родной дом. Только ради этого стоило. Сбрось посылку с парашютом – пусть домашние порадуются, пусть знают, что ты теперь космонавт…
Зря разбудили Мустика – сам бы донес до контрольных пунктов. Вставай, дружище, это не Перхушкино – это Бангкок. Здесь засела наша цель. Зря говорили, что тебе нехорошо. Потому что прямо сейчас, не сходя со взлетно-посадочной полосы мы разопьем бутылку синей "Смирновки", которую я выменял за пару добрых жестов у второго пилота. Ты бы видел, как он вел судно – прямо к цели, прямо на огни большого города. Когда мы заложили фюзеляж на 30 градусов по Цельсию, я грешным делом решил – он за нас, ему тоже нужен король, тоже привлекли его креветки. Ан нет, просвистел над тайскими головами легко, как чайка, приземлились, как гага, как русский зимородок. Теперь необходимо рассыпаться цепью, прочесать столицу: чую последним оставшимся в живых местом – он здесь, тута он хоронится, около ховается. Доложила уже небось разведка, что мы прибыли, что допиваем русскую водочку – а значит, хана пришла местной цивилизации.
Душно в городе. Кондиншны напряжены на всю катушку. Мы с Мустафой продолжаем уничтожение мини-бара, что входит в планы захвата короля. Обязанности распределены строго: Мустафа смотрит телек и следит за перемещениями королевской семьи, я вниз, за девчонками.
Ничего особенного, констатировал Мустик после общения с хрупкой девушкой, имея ввиду маршрут королевской семьи. "Все впереди"-парировал я и мы вышли на улицу.
Города не было видно. Только мы и витрины, и открытая канализация. "Тут есть рыбки?" – спросил Мустафа у встречного тайца.
Зачем тебе, старик, рыбки. Мы у цели. Смотри, какое разнообразие: пиво "Сингха", пиво "Карлсберг", пепсикола, навалом вискаря. Ты видишь, они жарят мясо сразу на обочине – не говном из канализации тащит, так пахнет убоинка, свежатинка, понимаешь? Привыкли там у себя на родине к строганине, к отмороженным бычьим мозгам с лимоном – потеряли скромное обоняние, а буржуазия живет другими запахами.
Эй, бой, квикли, шримпс-шримпс-шримпс, ту бирс, салт-н-пеппер, райс унд вайс. Ченч но мо. Видишь, какая она головастая? В ней мяса много, за это ее уважают. А хочешь лобстера с пылу, с жару – со льда, а не из морозилки. Утром – на базар. Там рыбы, там сиа фуд, там такие краски, никакому королю не снились. Что он видел в своем Гарварде, в Итоне занюханном, в пресловутой пресной Сорбонне? Свой народ со стороны, с этикетки на консервах и презервативах разглядывал? Что он знает о простых тайцах, таких как мы с тобой: которые встают в кинотеатрах во время государственного гимна, которые посещают регулярно тайбоксинг и сидят в утлых забегаловках, жуя даже не шримпы, не лобстеры-кальмары, а заурядную парную свинину?
Мы, простые тайцы, даже не можем позволить себе съездить на Пот-Понг, как мы, нормальные российские охотники за королями.
Тук-тук, нам бум-бум, на Пот-Понг. Смотри, Мустафа, трогай руками, пожирай взглядом. Видишь, обступили нас, они хотят нас, им мало низкорослого местного населения, недостаточно чванливой Европы, пустопорожней Америки. Мустафа, – покажи, что у нас есть с собой: чтобы цены снизили, а мы вознесли бы наши акции до невиданных рейтингов. Смотри на сцену – парень, художник наверняка, рисует на женском человеческом теле. О чем говорит этот пейзаж, набросок, этот полуночный эскиз – о нас, о наших несбывшихся желаниях, о городе родном – о Москве. Не плачь, Мустик, не горюй, мы свое возьмем, тем более, что смазаны столь полюбившиеся краски. Тот, кто раньше был художником в прямом смысле ебёт свое детище. Она еще не успела сходить в импровизированный, походный душ, да что там душ краска не успела просохнуть за лопатками – а уж повалил оборотень свое полотно навзничь, отбросил ложные кисти, достал припрятанный по такому случаю мастерок – и ну за дело! А после, девчонка эта, в скороходовых туфельках пойдет в зал, сядет нам на колени, раскрутит тебя на сто баков. А ты и рад приобщиться к живописи – распустил свои мольберты павлином, приготовил жесткий, будто деревянный подрамник. Оставь ее себе, езжай в отель – десять баков швейцару, десять в рецептуру – валяй, отвлекайся от намеченного пути. Придется мне одному выслеживать, спускаться в китайские кварталы, подключаться к полицейской рации,
вынюхивать у наркоманов последний кокаин, чтобы спровоцировать откровенный разговор. Что я тебе, Булгаков какой – нам нужен царь, понял, который шел из Варяг в Греки, а остановился у нас, в болотах, в жопе. Почему выбрана была Россия? Тебя, лупоглазая, спрашиваю. Брось свой английский, не выдерживает он соперничества с родным всем настоящим языкам русским. Ты знаешь русский язык, девочка? Понимаешь ли ты, какой он огромный. могучий, какой в нем заложен потенциал, какой хребет теплится в этом языке? Горы можно им свернуть, с ним можно пойти в разведку, ему под силу обогнуть земной шар за 80 дней. Он красивый, он шершавый, он на голову выше любого языка, который я знаю. Не шути с этим, крошка, не советую. А что касается России-матушки, то ты даже не думай, даже не мечтай. Мы сами там любим жить. Сами сеем хлеб, сами его едим, сами пьем, одним словом, сами себе хозяева. А если ты вдруг появишься на трех вокзалах – выйдет демпинг. Многие шарахнутся, многие пригласят сняться в клипе или спеть бэк-вокалом. Не соглашайся – садись-ка в поезд Москва – Улан-Батор и поезжай до конечной. В Монголии тоже люди живут, буддисты, кстати – им что не нужно, думаешь, твое показное тепло?