Неприличное слово жизнь

… Не гляди на меня так, Мустафа. Я не совсем виноват. Да, короля Филиппа нашего упустил, зато смотри, сколько здесь полицейских, сколько администраторов гостиницы, сколько до мозга костей русских туристов. Посмотри, как они сочувствуют. Да, меня не было восемь дней, но я выполнил миссию – я искал, это главное. И главное, что второй пилот проиграл мне еще одну "Смирновку" по дороге сюда, пока ты спал. На борту мы не будем выглядеть ущербными, в Шереметьеве кровавая выпивка за тобой, Мустафа. Ведь у тебя остались средства, ведь не все ушло в холст?

Что, Мустафа, я плохо слышу, я вообще не слышу тебя, Мустафа, если хочешь знать.

Улица Винокурова

Никакой нежности, только тоска – впечатления, воспоминания, как кирпичная, запачканная стена.

Как странно – отчетливо помню себя, идущего вслед за мамой и бабушкой. Вид – сверху. Так смешно мы ковыляли осенним вечером: женщины и дети. Такое счастье – переселиться сюда со Щипка, из подвала. Все резоны запечатлены, сохранены формулировки, выражения лиц, жесты у плиты, первый суп, раскладушка. Далее – нечто трогательное: мама целует отца. Он с работы, его прорезиненное пальто пахнет городом, потом прокуренными коридорами, потом яркими комнатами.

Ну а дальше – своим чередом. Раздобыв сносный полевой бинокль наблюдал за переодевающимися ткачихами. Напротив – окна фабрики, нравы просты, время толкает на экономию места. Ткачихи ныряли за занавески и оказывались под пристальным вниманием нескольких этажей созревающих подростков.

Приблизительно так и тащилась, а тогда казалось – катилась, летела жизнь. Драки- футбол, драки – хоккей, сезон за сезоном.

Только запах костров на субботниках – значит пришла весна, значит день рождения Ленина – кто такой, откуда взялся, почему не помню?

Выясняется, что жизнь предельно коротка: чирк и есть, чирк – и нет. Очень просто, почти глупо, почти не стоит разговора. Потому здесь – пустота, черная дыра, черная кошка, перебежавшая дорогу, воронка от очередного метеорита, напрасно процарапавшего вселенную, чтобы тюкнуться в семнадцатом микрорайоне и образовать зияние.

Да, походили, поохали. Аккуратно, как могилы близких посещаю неизлечимые места.

Площадь, окружность, радиус, биссектриса – какая угодно геометрия, главное зримо: асфальт поддается ощупи, земля сыплется меж пальцев, песок забивается в полуботинки. Хорошо и бугристо. Как вековечные стволы похлопываю штукатурку фасадных и дворовых домов, опускаюсь в подвалы, вдыхаю прежние, неулетучившиеся, возрождающиеся ароматы.

Время поймано, оно в храбрых силках – и никакой мистики, никакого идеализма. Идеализм как-нибудь позже, потом, когда обветшают купола крыш, вымрут деревья, сотрутся до канализационных труб дорожки.

Но пока все на месте – милости прошу!

1990 год

Лига пешеходов

Этой зимой наши люди будут с музыкой

Юбилейная речь председателя

Радостная это минута, большое дело.

Вспомним, любимые мои, как дело начиналось. Как в самый разгар вылупились мы на свет, слепые еще по существу, но уже такие зрячие, провидящие сквозь берлинские стены, сквозь мавзолеи, языковые барьеры, беловежские пущи. Мы вышли из лесу, растопырив пальцы, выставив вперед нижнюю челюсть, жадно глотая кислород из загазованного напрочь воздуха. Люди показывали на нас чем ни попадя, матери прятали детей, политики пугливо обходили стороной. Только мальчишки с пустырей да сельские жители встречали тепло, добрым, а не матерным словом. Напомню цели, с которыми образовали мы наше славное, а ныне юбилейное общество.

Когда отменили сухой закон, стало ясно – обратной дороги нет. Замаячили перед замордованными гражданами витрины сытых магазинов, неоном застило глаза определенной части общества. Быстро страна стала наполняться насквозь импортными товарами, люди стали менять личные автотранспортные средства на иномарки. Мы в принципе были "за", нам, честно говоря, по фигу было, в каком направлении будет катиться под откос эта страна, Родина наша. Но что нас не на шутку всполошило, что дало питательную среду для неврастении и неуверенности – культ автомобиля как средства передвижения и символа успехов в личной жизни. Мы рассуждали трезво: ну усядется гражданин внутрь, ну включит он свою пресловутую передачу, положим, надавит на газ, рванет на себя полную под завязку гашетку – предположим даже, стронется этот гражданин с места. Что он получит взамен кажущейся легкости перемещения в пространстве? Взамен недальновидный гражданин приобретет полное неведение, отсутствие всякого представления о том, что делается у него под ногами, насколько подорожали яйца, какие сообщения сегодня в метро.

С нашей принципиальной точки зрения, пешеход видит глубже и дальше, живет дольше и с большим наслаждением. Да, это парадокс! Казалось бы. Но события минувших юбилейных лет доказали нашу правоту.

Не мы ходили по стране, предупреждая о грядущей денежной реформе? Не мы намекнули обществу: новые пятидесятирублевки никуда не годятся, что изображение на них тусклое, не влечет в рынок? Вот именно, мы. Правительство прислушалось и изъяло. А наша Лига в полном составе ходила в эти радостные дни, скупала у населения некрасивые деньги и сжигала на виду – чтобы духу не было, чтобы память отшибло, неповадно было!

Не мы ли прятали Юру Шатунова от докучливых продюсеров, которые не оставляли грязных попыток заполучить надломленного шоу-бизнесом малого, с надтреснутым от непомерных песен голосом в грязные свои тенета. На приморской даче, исключительно за счет Лиги содержался Юрий под строгим секретом. Каждый день к нему приходил учитель ботаники и прививал любовь к земле, дружбу к улиткам, ненависть к Гринпису. Славный, бессловесный мальчик в свое удовольствие учился, пытался закончить образование на высокой, тревожной ноте. Но стоило зазеваться нянечке, внештатному служащему Лиги, как стая дельцов, используя последние достижения медицины и техники, на машине иностранной марки (!) буквально уволокла пацана в свои сомнительные, пропахшие духом наживы студии, бросила на подмостки разбушевавшейся толпе фанатиков. Где он теперь, кто он, в каких клипах снимается, с какими девчонками дружит, узнал ли о существовании Таблицы Менделеева? Навряд. Видно, возят его в лимузинах, кормят крабовыми палочками и заставляют петь, петь, петь, как наложника, домашнее какое животное. Ау, Юра, откликнись, твои легионеры рядом под боком, только свистни – придем на помощь, вызволим.

А не мы ли предупреждали любимого, горячего президента об опасности, которая надвигается изнутри его могучего, как у богатыря, можно сказать, Иванушки-дурачка организма? Не наши ли бойцы, позабыв все на свете, включая заполнение таможенных деклараций и дачу взятки налоговому инспектору, скупали портвейн и водку "Русскую" в окрестностях Крылатского. Да, мы ее пили, да, часто из-за заботы, из-за сыновнего своего, дочернего отношения к президенту оказывались легионеры на железных кроватях вытрезвителя с уколом димидрола в руке. Но цель была высокой. Какое-то время мы ее даже выполняли, какое-то время президент даже вовремя являлся на маевки своего кабинета министров, не забывал отдать точный приказ об очередном огневом штурме. Но и наши силы на исходе. В белой горячке корчились лучшие функционеры Лиги пешеходов, самые привлекательные женщины-легионерки, затуманенные алкоголем, по праву принадлежавшим президенту, беззаботно рожали детей и надолго выходили из игры. Президент не сдержал своего слова – запил. У нас кончилась валюта и алкозельцер. Страна пошла, наконец, по тому пути, по которому должна была пойти. Мы не виноваты, люди, будьте бдительны.

Но многое и удалось. Силами специального реагирования упразднен порыв большей части населения солнцевского микрорайона плюнуть на овощной магазин и махнуть рукой на мост через железнодорожную станцию "Солнечная". Предотвращено падение тиража виниловых пластинок на близлежащем Апрелевском заводе, налажена контрабанда компакт-дисков из Екатеринбурга. Этой зимой наши люди будут с музыкой!