Особое мясо

Никто, кроме сына, в этой гостиной не знает, что отцу очень нравились птицы, что он безумно любил свою жену и, когда она умерла, в нем что-то навсегда погасло.

Сестра прохаживается между группами гостей, успевает поддержать разговор со всеми, следит, чтобы никто не заскучал. Слышно, как она говорит кому-то: «Мы используем технологию умерщвления, которая основана на древней практике „тысячи порезов“[6]. Да, это из книги, которая вышла совсем недавно. Ну да, та самая, которая стала настоящим бестселлером. Нет, я в этом особо не разбираюсь. Все муж делает. Эх, Мариса, да что ты вообще можешь знать об этой китайской пытке!» Он встает, чтобы послушать, что сестра будет рассказывать дальше, но она прерывает беседу и стремительно уходит на кухню. Он подходит к столу с закусками и видит, что на большом серебряном подносе сервирована тушеная рука. Мясо явно было приготовлено в духовке, а затем аккуратно надрезано так, чтобы образовались тонкие ломтики, едва держащиеся на кости. Вокруг руки не без фантазии выложены листья салата и редис, нарезанный лепесточками — ни дать ни взять маленькие цветки лотоса. Гости пробуют мясо и нахваливают: «Какая Мариса молодец! Надо же, как вкусно приготовлено. Такое нежное мясо. Наверное, совсем свежее. Умеет она гостей принимать. Настоящая хозяйка. Сразу видно, как она отца любила». В этот момент он вспоминает о дверце в стене. Холодная кладовка!

Он идет на кухню, но по пути сталкивается с сестрой.

— Маркитос, ты куда?

— На кухню.

— А зачем тебе на кухню? Попроси, я тебе все принесу.

Он не отвечает и идет туда, куда собирался. Сестра хватает его за руку, он вырывается. В этот момент кто-то из гостей зовет ее присоединиться к беседе, и она вынуждена отпустить брата.

В кухне чувствуется хорошо знакомый ему кисловатый, прогорклый запах — неприятный, но несильный. Он подходит к кладовке и заглядывает в нее через окошечко в двери. Так и есть: в помещении находится одна голова мясного скота. Без руки. «Значит, все-таки раздобыла. Вот ведь сучка пронырливая!» Держать мясную скотину в городе — это престижно, это признак определенного статуса семьи. Присмотревшись, он замечает знакомые штампы. Значит, этот экземпляр еще и из ПЧП! В сторонке, на разделочном столике лежит книга. Вообще-то, сестра книг не читает и в ее доме их никогда не было. Книга называется «Руководство по умерщвлению домашнего скота методом тысячи порезов». На книге пятна — не то красные, не то коричневые. Его начинает тошнить. Ну конечно, она теперь будет четвертовать беднягу постепенно, от праздника к празднику, а «тысяча порезов» — это, похоже, сейчас модная тема, надо же всем этим людям о чем-то разговаривать.

Это получается, что добропорядочное семейство будет кромсать живое существо, запертое фактически в холодильнике, и добьет его по всем канонам пытки, придуманной тысячу лет назад в Китае! Экземпляр печально смотрит на него. Маркос пытается открыть дверь, но она заперта на замок.

— Эй, ты что делаешь?

Это сестра. Она сердито смотрит на него и даже топает по полу правой ногой. В руках у нее освободившийся поднос из-под угощения. Он разворачивается и смотрит ей в глаза. Камень у него в груди вот-вот взорвется.

— Ты омерзительна.

В ее взгляде помимо злости читается удивление.

— Да как ты смеешь говорить мне такое… Да еще в такой день! Что с тобой вообще происходит? В последнее время я тебя вообще не узнаю. Смотри, у тебя вон лицо все от злости перекошено!

— Что со мной происходит? Да то, что моя сестра оказалась двуличной лживой тварью, и ее дети — парой кусков дерьма!

Он и сам удивлен тем, что смог произнести столь оскорбительные слова. Сестра в ответ широко раскрывает глаза. Затем рот. Впрочем, нескольких секунд ей хватает, чтобы собраться с мыслями и ответить ему:

— Знаешь, я все понимаю. Смерть папы — большой стресс для тебя. Но оскорблять меня такими словами и к тому же здесь, в моем доме, — этого я тебе не позволю!

— Ты хоть понимаешь, что у тебя не было и нет ни единой собственной мысли? Ты умеешь только следовать правилам, которые тебе навязывают. Неужели ты не видишь бессмысленности всего, что ты делаешь? Твоя жизнь пуста! Ты способна хоть на какое-то настоящее чувство? Ты вообще любила отца?

— Я, между прочим, организовала эти поминки. Это за проявление любви сойдет? И пойми, это то немногое, но реальное, что мы сейчас можем сделать для него.

— Ничего ты не поняла. И не поймешь!

Он выходит из кухни, а она почти бежит за ним и пытается объяснить, что он не может сейчас просто взять и уйти — что подумают люди? — что урну сейчас уносить нельзя, что уж в этом-то он может ей уступить, что в доме полно очень важных и нужных людей — коллеги Эстебана и даже его начальник — и что она не может позволить себе вот так опозориться перед ними. Он останавливается, берет ее за руку, подтягивает к себе и говорит ей на ухо:

— Если не перестанешь мне и дальше мозг компостировать, не перестанешь врать, я всем расскажу, что за все эти годы ты ни разу, ничем не помогла ни больному отцу, ни мне, когда я для него все устраивал. Тебе ясно?

Мариса с ужасом смотрит на него и отступает на несколько шагов.

Он открывает дверь и выходит на улицу. Сестра почти бежит за ним — с урной в руках. Она догоняет его уже у самой машины.

— Маркитос, забери урну!

Он молча смотрит на нее несколько секунд. Потом садится в машину и закрывает дверь. Сестра остается на тротуаре и явно не понимает, как быть дальше. Вдруг до нее доходит, что она выскочила на улицу без зонтика. Она с ужасом смотрит в небо, зачем-то прикрывает голову рукой и пулей несется домой.

Он заводит мотор и уезжает. Последнее, что он видит в зеркале, это сестра, заскакивающая в дом с урной под мышкой. С урной, в которую насыпана пригоршня грязного песка из заброшенного зоопарка без названия, без имени.

18

Он едет домой. Ему хочется быстрее вернуться. Он жмет на газ и включает радио.

Телефон. Высвечивается номер Мари. Ему это кажется странным: она прекрасно знает, что у него сегодня поминки. Узнала она это следующим образом: его сестра позвонила на комбинат и попросила прислать ей список коллег Маркоса, которых он хотел бы видеть на поминках, и их контакты. Мари удивилась этому запросу и перезвонила Маркосу. Тот, разумеется, сказал, что никаких списков он составлять не будет и что вообще не хочет видеть в этот день никого из знакомых.

— Привет, Мари. Я слушаю. Что случилось?

— Приезжайте на комбинат, немедленно! Простите, но это очень важно. Я понимаю, что сегодня — не лучший день, простите меня. Просто у нас тут… В общем, я не знаю, что делать. Ситуация вышла из-под контроля. Умоляю, приезжайте!

— Погоди, да что случилось-то?

— Я не смогу объяснить. Приезжайте, сами все увидите.

— Ладно, я тут недалеко. Как раз домой ехал. Минут через десять буду.

Машина набирает скорость. Голос Мари еще никогда не звучал так тревожно. На подъезде к мясокомбинату он издали замечает грузовик, стоящий посреди дороги. Вблизи становятся видны пятна крови на асфальте вокруг машины.

То, что открывается его взгляду, когда он подъезжает совсем близко, не укладывается у него в голое. Он отказывается верить собственным глазам.

Один из грузовиков для перевозки скота перевернут и лежит вверх колесами на обочине. Ворота фургона или сломались при аварии, или были оторваны уже после. Он видит, как падальщики, вооруженные мачете, палками, ножами и удавками, добивают скотину, которую грузовики везли на комбинат. Он видит отчаяние, голод, безумную злобу и убийство за убийством. Вот один из падальщиков отрубает руку еще живой скотине, вот другой на бегу пытается накинуть лассо на убегающий экземпляр, как на ягненка, вот женщины с младенцами за спиной орудуют мачете и ножами, отрубая жертвам руки и ноги, наскоро разделывая свежие туши. Асфальт завален кишками, а по ним, с ног до головы в крови, ребенок пяти-шести лет тащит отрубленную руку. Маркос непроизвольно замедляет ход, но приходит в себя, когда видит, как к его машине устремляется падальщик с перекошенным лицом, перемазанным кровью. Падальщик что-то кричит и размахивает мачете. Маркос изо всех сил вдавливает в пол педаль газа.

6

Ваньгуа линчи, или «смерть от тысячи порезов», — древнекитайская пытка, особо мучительный способ смертной казни путем отрезания от тела жертвы небольших фрагментов в течение длительного времени.