Особое мясо

— Можете быть свободны, я вас больше не задерживаю. Заказ я перешлю господину Кригу напрямую.

Последние слова, несомненно, должны были прозвучать угрожающе, но ему нет до них дела. Он хотел бы много чего сказать этой женщине, но сдерживается, презрительно улыбается ей на прощание, сует руки в карманы и поворачивается кругом. Насвистывая, он идет по коридору к выходу, а за спиной у него раздается сердитый стук трости. С каждым шагом этот звук все слабее и дальше от него.

16

Он подходит к машине, и в этот момент раздается звонок. Звонит его жена, бывшая.

— Здравствуй, Маркос. Тебя почти не видно — весь в пикселях. Алло? Ты слушаешь? А изображение есть?

— Здравствуй, Сесилия. Да, я слушаю. Только плохо слышно.

— Марк…

Связь обрывается. Отъехав, он снова останавливается и перезванивает.

— Алло, Сесилия? Извини, тут, похоже, сигнал слабый. Я почти ничего не слышал.

— Про твоего папу я знаю. Нелида мне позвонила. Ты как? Хочешь — можем увидеться.

— Все нормально. Спасибо тебе, но, знаешь, я, наверное, лучше побуду один.

— Я тебя понимаю. Поминки будешь устраивать?

— Мариса сказала, что все организует.

— Ну да. Я так и подумала. Мне прийти? Ты скажи, я сделаю, как ты хочешь.

— Спасибо, мне кажется, не надо. Я и сам-то туда не рвусь. Еще подумаю, идти или нет.

— Я по тебе соскучилась.

Он молчит. С того времени, как она уехала к маме, он впервые слышит, что она скучает по нему. Сесилия продолжает:

— Ты изменился. Другой какой-то стал.

— Да нет, я все тот же.

— Вот уже какое-то время ты сам не свой. И мне кажется, что между нами нет уже той близости, как раньше.

— Это ты уехала из дома, не я. И возвращаться ты не хочешь. Думаешь, я всю жизнь буду сидеть и ждать, когда ты соизволишь позвонить?

— Нет, разумеется, можешь не ждать. Я просто хотела… Давай поговорим?

— Знаешь, мне нужно немного прийти в себя. Я успокоюсь и тебе позвоню. Договорились?

Этот ее взгляд с экрана хорошо знаком ему. Она всегда так смотрела, когда не могла разобраться в том, что происходит вокруг, когда что-то оказывалось выше ее понимания. Встревоженные и при этом печальные глаза. Так часто смотрят люди со старых фотографий — нечетких, цвета сепии.

— Хорошо, как скажешь. И еще, Маркос, если вдруг я могу тебе чем-то помочь, ты звони. Сразу же звони.

— Ладно, договорились. Всего доброго.

Он возвращается домой. Обняв Жасмин, он начинает насвистывать «Summertime» ей на ухо.

17

Сестра, взявшись организовать поминки, уже много раз ему звонила. Она опять заявила, что возьмет на себя все, «даже включая расходы». Услышав эти слова, он сначала улыбнулся, а потом вдруг понял, что не желает больше ее видеть. Никогда.

Встает он рано, потому что в город нужно успеть к назначенному часу. В ванную они с Жасмин идут вдвоем: за ней нужно присматривать, чтобы она ни обо что не ударилась. Он убирает в ее комнате, приносит еду и воду, чтобы она спокойно могла побыть без него несколько часов. Он измеряет ей пульс и давление. С тех пор, как стало понятно, что Жасмин беременна, он успел собрать в доме целую аптечку и прочел кучу книг по этой теме. Он привез с работы портативный аппарат для УЗИ: на комбинате им пользовались для определения беременности у самок, отправляемых в охотничьи хозяйства. Ему пришлось потрудиться, чтобы освоить это устройство, зато теперь он может иметь более точное представление о ее состоянии. Понятно, что такое ведение беременности далеко от идеала, но чтобы вызвать специалиста, пришлось бы показать сертификат об искусственном осеменении и справку о регистрации беременности.

Он надевает костюм и выходит из дома.

По дороге ему снова начинает звонить сестра.

— Маркитос? Ну как, ты придешь? Эй, почему я тебя не вижу?

— Я за рулем.

— А, понятно. Так когда тебя ждать?

— Не знаю.

— Гости уже собираются. Ты бы хоть урну завез. Слышишь меня? Я говорю, привези урну. Пойми, прощание без урны не имеет смысла. Так не должно быть!

Он прерывает звонок без предупреждения. Сестра перезванивает. Он отключает телефон и сбрасывает скорость. Нет, торопиться не буду. Когда захочу, тогда и приеду.

Вот и дом сестры. Из машины он видит группу гостей у двери. Все, разумеется, с зонтиками. Он выходит из машины, достает из сумки серебристую урну и несет ее, прижимая к боку рукой. Звонок. Дверь открывает сестра.

— Ну наконец-то! У тебя что, телефон сел? Звонок оборвался, а потом я никак не могла до тебя дозвониться.

— Нет, я его выключил. Держи урну.

— Ну что ты стоишь? Проходи, проходи. И опять без зонтика! Ты что, умереть хочешь?

Сестра многозначительно и одновременно с опаской бросает взгляд на небо. После этого она забирает у него урну.

— Бедный наш папа. Сколько он всего сделал, скольким пожертвовал. И все ради нас. Мы по сравнению с ним…

Он смотрит на сестру и замечает перемены в ее облике. Она не просто выглядит лучше. Нет, она хорошо накрашена, явно побывала в парикмахерской, и на ней черное облегающее платье. Не слишком обтягивающее — чтобы не нарваться на упрек в демонстративном неуважении к поводу, собравшему гостей, но достаточно эффектное, чтобы в полной мере блистать на этом мероприятии, устроенном действительно ею и никем другим.

— Проходи. Садись за стол. Накладывай себе сам, что хочешь.

Он заходит в дом. Гости собрались в гостиной. На столе, перенесенном из столовой и подвинутом к стене, стоят тарелки с разными закусками. Мариса несет урну к другому столу, поменьше, и ставит ее в прозрачный ящик-ковчег из резного стекла. Она ставит урну в этот ящик осторожно, медленно и даже, пожалуй, излишне торжественно. Зато все гости видят, с каким почтением она относится к покойному. Рядом на столике стоит цифровая рамка, где сменяют друг друга фотографии отца. Чуть в глубине — ваза с цветами и корзинка с сувенирами. Над корзиной закреплена распечатанная фотография отца с датами его рождения и смерти. И этот снимок, и те, что появляются на экране фоторамки, в большинстве своем сильно отретушированы. А еще над многими из них хорошо поработали в фоторедакторе. Маркос что-то не припомнит, чтобы отец фотографировался с Марисой и всей ее семьей. И как так получилось, что он сфотографирован обнимающим уже подросших внуков? Это же невозможно, потому что — он знает это наверняка — племянники ни разу не приезжали к деду в дом престарелых. А вот и фотография в зоопарке. Сестра стоит рядом с отцом. Но Маркос прекрасно помнит этот день и этот снимок. Не было там Марисы! В зоопарк они ходили вдвоем с папой, а она — еще младенец — оставалась дома. Она стерла с фотографии брата, вставив себя на его место. Гости поочередно подходят к ней и произносят положенные в таких случаях слова соболезнования. Мариса достает платок и старательно трет им глаза, в которых нет ни слезинки.

Он здесь почти никого не знает. Есть ему тоже не хочется. Он садится в кресло и наблюдает за собравшимися. В дальнем углу сидят племянники. Оба одеты в черное, оба уткнулись в свои телефоны. Увидев дядю, они кивают ему, но подойти не торопятся. Он, впрочем, тоже не испытывает большого желания беседовать с ними. Гости, похоже, скучают. Они кладут себе что-то на тарелки, негромко разговаривают друг с другом. Он слышит, как высокий мужчина в костюме, с видом не то юриста, не то бухгалтера, рассказывает своему собеседнику: «В последнее время цена на мясо сильно упала. Вспомни, во сколько тебе обходился какой-нибудь особый бифштекс еще два месяца назад. А сейчас? Куда дешевле! Я тут читал одну статью, где говорилось, что снижение цен вызвано тем, что Индия официально вышла на рынок экспортных продаж особого мяса. Раньше у них даже его производство было запрещено, а теперь запрет снят, и они продают мясопродукты по всему миру, причем очень дешево». Второй участник разговора — лысый, с неприметным, незапоминающимся лицом — смеется и говорит: «Не переживай, их там такая уйма, и все есть хотят. Вот наладится у них внутренний рынок, начнут массово друг друга жрать — тогда и цены, глядишь, стабилизируются». Пожилая женщина подходит к столику с урной, останавливается и смотрит на фотографию отца. Она запускает руку в корзинку, берет один из сувениров и рассматривает его. Затем, понюхав украдкой то, что оказалось у нее в руке, она быстро возвращает эту вещь на место. Женщина видит разгуливающего по стене таракана, совсем рядом с фоторамкой, на экране которой все так же сменяют друг друга смонтированные и отредактированные фотографии отца. Пожилая сеньора вздрагивает и испуганно отходит от столика. Таракан беспрепятственно залезает в корзинку с сувенирами.