Страница 42 из 64
— Херово дело.
— Ага, я чувствую, — и глаза открыть не могу. Только шевелю губами и вся плыву.
— Дам тебе ещё таблетку. Если в течение нескольких часов лучше не станет, сделаю тебе укол. Если и он не поможет… Врача вызову.
Вот блин… И за него потом Рихтеру платить.
— Сам сделаешь? — как хорошо, что у меня такое состояние, что ни удивление, ни испуг не слышатся в моих словах.
— А есть выбор? Мы с тобой здесь одни. Ещё охранник, но вряд ли он сделает тебе укол. Можем дождаться врача, но… Ты у меня быстрее расплавишься.
И правда ведь.
Буду молиться, что таблетка мне поможет. Только вот… Я её выпить не могу.
И рукой дотянуться. Стакан взять.
Но и Алекса просить помогать мне не буду. Слишком позорно. Неловко. И вообще… Неправильно. Он мою жизнь на сто восемьдесят градусов повернул. Что только со мной не делал… И теперь…
Его ладонь проскальзывает на макушку. Через мокрые от пота волосы ведёт к затылку. Приподнимает голову.
Чего он?..
Пальцы опускаются на губы, раздвигают их, и невкусная таблетка проникает мне в рот. Хочу плюнуть её обратно, но тут же к горячим губам прислоняется прохладный хрусталь. Вода медленно, но верно затекает мне в рот.
Сглатываю, морщусь, но жадно пью, чувствуя во рту настоящую пустыню.
Что-то вытекает за уголки, на подбородок, но мне сейчас так херово…
— Я не отбираю, — раздаётся сверху. — Можешь не торопиться.
Я отрываюсь.
— У тебя наверняка есть дела важнее.
— В час ночи? — это спокойствие в его голосе убаюкивает. Что мне только нужно для счастья? Свежее полотенце на голове, глоток воды. И музыка. Для ушей. Чтобы уснуть быстрее. — Возможно, ты говоришь про сон, но мне хватит и нескольких часов, чтобы выспаться.
— А я знала, что ты не человек… — бубню себе под нос. Не знаю, слышит ли он, но сил говорить становится всё меньше. И пока он что-то отвечает мне в ответ…
Я совсем теряюсь. И падаю в непроглядную тьму, невольно заслушиваясь его глубоким и низким, почти бархатистым тембром…
Глава 27
— Подъём, — равнодушный и холодный голос вырывает из полудрёмы. Я просыпаюсь спокойно, зная, что укол мне не грозит. Открывала глаза несколько раз ночью. В первый раз видела Рихтера. Он сидел на стуле рядом, смотрел в экран телефона. Во второй раз, когда очнулась, его не увидела.
Облегчённо выдохнула и провалилась обратно в сон, понимая, что моей попке ничего не грозит.
И когда он будит меня этими стальными и бездушными словами, не особо волнуюсь.
Подтягиваюсь на кровати и глотаю ртом воздух. Нос забит.
Ищу капли рядом с тумбой и, наконец, обращаю внимание на Алекса.
А он, собственно, зачем припёрся?
Разве он не должен быть занят?
Смотрю на время. Десять утра. Ого. Он работает в это время.
— Что-то случилось? — спрашиваю с беспокойством. Привстаю, сую себе капли в нос и нажимаю, распрыскивая. Запрокидываю голову назад, совершенно не беспокоясь, что могу выглядеть не эротично.
Пофиг вообще!
— Случилось, — недовольно цедит сквозь зубы и сверлит меня своим взглядом, от которого бегут мурашки по спине. И пот. Этот самый пот, который мне уже надоел. Мне кажется, я воняю.
И от этого мне неловко.
Я не чую, но сейчас мне хочется это почувствовать.
Искупаться бы. Но… Нельзя. Он уйдёт, и я оботрусь. Потом попрошу Розалию сказать мне, пахну ли я пОтом, или нет. Неловко же, ну.
Тут немец этот ещё. Ходит и благоухает.
— Ты — ходячая бацилла.
— Почему? — хриплю, не понимая.
— Розалия заболела, — недовольно отзывается. Опять скрещивает руки на груди. Он всегда так делает, когда либо недоволен, либо озадачен! И сейчас — первое. — У меня в доме осталось двое горничных после переворота, устроенного Оливией. И если ещё одна из них заболеет…
— Прости, — из груди вырывается писк. — Но я говорила, что не надо мне никого.
— Так не надо, что и сама ночью не смогла поменять себе полотенце.
Краска приливает к лицу.
Сейчас, когда разум ещё не затуманен, понимаю, что…
Он же тогда ночью был рядом со мной, да. Недолго, но был. Пришёл, померил температуру, дал таблетки и, прождав некоторое время, ушёл.
— Да и чёрт с ними, — отмахиваюсь. — Я справлюсь сама.
— Нет уж, — на его вечно суровом и холодном, без единой эмоции лице, растекается похотливая и в то же время азартная улыбка. — Сегодня твоей нянькой побуду я. Завтра уж ты, надеюсь, оклемаешься хоть немного.
— Нянькой? — сглатываю. Ой, нет… — Это шутка, да?
Я говорю это с надеждой. Что всё это — всего лишь прикол.
Но нет.
Рихтер, действительно, не пошутил…
Потому что весь день он постоянно заходит ко мне. Проверяет, пью ли я таблетки. Иногда приносит мне еду и горячее молоко с маслом и сахаром. По моей просьбе. Раздражается, но приходит. Полотенца я меняю себе сама. Всё же купаюсь, когда он снова покидает меня.
Днём я чувствую себя намного лучше, хоть и совсем без сил.
А вот к вечеру…
У меня опять поднимается температура с тридцати семи до тридцати девяти.
И если однажды Алекс зашёл в мою комнату, смочил полотенце, пока я спала, и кинул мне небрежно на лицо, то сейчас…
Опять относится ко мне, как к человеку.
— Не хотел я этого делать…
Я напрягаюсь сквозь слабость и туман от его слов.
— Чего делать?
Неожиданно Рихтер замолкает. Возится несколько минут, пока я глотаю ртом воздух. Нос опять забит. И я ничего сделать не могу. Тело свинцом наливается.
Но всё же ощущаю минут через десять, как меня… Перекатывают. Со спины на живот.
Я не сразу понимаю, в чём дело.
И только когда обычные спальные штаны, которые я нашла в шкафу для гостей, сползают вниз…
А что-то холодное касается ягодицы…
Понимаю, что наступает пиздец.
— Алекс? — мне плевать, что ему не нравится это имя! Если он сейчас скажет мне, что делает ЭТО, я буду называть его так каждую минуту.
— Напросилась, — выдыхает зло. — Сколько болеть можно? Сама напросилась. Не будет тебе больше пощады.
Всё это звучит, как в боевиках. Страшных фильмах.
Я не успеваю и среагировать, как острая игла вонзается в ягодицу, и я заранее сжимаю подушку руками.
Это…! Слишком смущает!
И хоть я думала, что Рихтер сделает это больно… Нет, всё терпимо. Что я даже удивлённо вскидываю брови и не замечаю, как проходит весь укол.
— Пакость маленькая, — шепчет где-то за спиной. — Надавал бы по заднице. За то, что болеешь. Но пока больная, жалко.
Несмотря на слабость, я хихикаю. Плюхаюсь лицом в подушку, зарываюсь в неё и улыбаюсь, как полоумная. И несмотря на спущенные штаны… На этот раз засыпаю с хорошими мыслями.
И даже не вижу кошмаров…
На следующий день мне становится лучше. Рихтер заходит с утра — проверяет моё состояние, выслушивает мои просьбы никого не звать. И, когда я показываю ему отметку в виде тридцати семи на градуснике и то, что я бегаю быстрее коня, он уходит.
Я чувствую себя лучше, поэтому забочусь о себе самостоятельно.
Каждый раз поглядываю на дверь и прислушиваюсь к шагам за ней. Жду, когда придёт Рихтер, а я отчитаюсь ему, что выпила все таблетки и поела бульон. Он сказал так отчитаться.
Но он не приходит ни в обед, ни даже вечером. Температура поднялась, но я уже не брежу, как все те предыдущие дни. Засыпаю с трудом. Потому что всё кошусь на вход и мучаюсь мыслями, почему Алекс не пришёл.
Подумываю даже сходить до него сама, но нет…
Странно это.
Стоит ли мне говорить, что каждый раз, выходя за едой, я с надеждой и каким-то желанием рвусь на кухню, желая увидеть его там? Ну, вдруг. Кофе вышел попить.
Уродство какое-то.
И ведь он не пришёл.
А я, как параноик, постоянно поглядываю то на часы, то на дверь.
В итоге…
Не сумев больше выдержать, я всё же засыпаю с мыслями, что следующий день всё покажет.