Страница 41 из 64
— Выпендрёжница, — звучит где-то сверху, а я не могу открыть глаза. Хотя… Этого мне и не надо. Я узнаю Рихтера по голосу и недовольному тону… Абсолютно всегда. Даже несмотря на то, что все остальные для меня — на одно звучание.
— Вы вроде тоже врач, но…
— Тугодум, — доктор не успевает договорить. Ледышка его перебивает. Ещё так сердито. Злобно.
— Хорошо отмечено, господин Рихтер, — поддакивает ему врач. А мне сейчас всё равно. Потому что я опять закрываюсь с головой, вспоминая вчерашнюю ночь.
И всё из-за этого «господин».
Зачем он к нему так обратился?
Я же теперь горю ещё сильнее.
— В общем, я всё выписал. Строго постельный режим. Через три дня лучше не станет — вызывайте. Через недельку уже бегать будет.
— Неделю?… — шепчу, выглядывая из-под одеяла. Интересно, а Рихтер трахает больных девушек? Боится заразиться или нет? Неделя же входит в тот месяц, который он мне дал.
Да… Я помню его слова, перед тем, как отключиться! И я чётко слышала, когда он твердил мне на ухо, что даёт этот короткий месяц.
Хоть я и не дослушала до конца, мне всё равно хватило начала.
— Я понял, — угрюмо кивает, уходя в свои мысли. Наверное. Но он выглядит сейчас так… непривычно задумчивым. Стоит, скрестив руки на груди, и смотрит на доктора, что сидит на моей кровати. Внимательно. Со всей серьёзностью и ответственностью.
А в этой белой рубашке и чёрных брюках… Бизнесмен, блин. Даже дома в офисной одежде.
Внезапно поднимает на меня взгляд серых глаз. А я только сильнее укрываюсь. Не могу на него смотреть.
Учитывая нашу ночь и утро…
— Тогда я пойду. Скорейшего выздоровления, милочка!
— Спасибо… — мямлю без настроения. Нет у меня его. Есть только смущение, стыд, озноб и полыхающие щёки. Ведь мы остаёмся наедине.
Дверь за доктором захлопывается. Окончательно.
И я молюсь, чтобы он не начал о вчерашнем.
— Извини, я доставляю тебе проблемы, — начинаю, пытаясь сбагрить его. На него не смотрю. — Не хочу больше тратить твоё время.
Внезапно матрас у краешка, около моей попы — прогибается. Под весом тела Рихтера.
Нет! Зачем он только садится рядом!
И тянет свою ладонь в мою сторону?
Вали отсюда, вали!
Отодвигает одеяло, в которое сильнее вцепляюсь пальцами. Но он всё равно отодвигает его и опускает тёплые и грубые пальцы мне на подбородок.
Поворачивает мою голову к нему. Но я не смотрю в его в глаза — стыдливо отвожу взгляд вниз.
— Ты везучая, однако, — с каких пор у него такой приятный голос? Который не отравляет слух. Как остальные. Наоборот. Ласкает.
Мама… Неужели я слышу его теперь по-другому только из-за вчерашней ночи?
Она ведь не первая! Секс — не первый!
— Почему? — шепчу сухими губами, не понимая, о чём он.
— Только вчера я дал тебе месяц… Но ты уже успела взять себе каникулы на неделю.
Скромная улыбка сама расплывается по моему красному и горячему лицу.
— Оставшиеся три недели будут для тебя адом, ты в курсе?
Я нервно сглатываю.
— В курсе, — довольно шепчет ответ, зная его и без меня. — Пока отдыхай. Я позову Розалию, она будет помогать тебе и менять полотенца. Принесёт еды и чего-нибудь горячего.
Я едва не подскакиваю на кровати. Распахиваю широко глаза и всё же поднимаю на него свой растерянный взгляд.
— Может, не надо всё же? — я всё ещё беспокоюсь за свою репутацию. Что подумают обо мне другие, когда увидят здесь горничную, которая ДОЛЖНА болеть дома, а не здесь? — Я справлюсь и сама. У меня есть руки, ноги, и вообще…
Я не успеваю договорить.
— Логинова! — голос, который только недавно ласкал слух, сейчас заставляет сжаться. Слишком грозный и устрашающий. Ещё и такой громкий. — Ты — врач, да. Замечу. Студентка. Но это никак не играет роли. У тебя температура тридцать девять. Ты находишься в моём доме, и я буду решать, кто здесь будет работать. Поэтому лежи, молчи, смотри телевизор, ешь и отдыхай.
Для кого-то эти слова будут мечтой. Но не для меня.
Рихтер резко встаёт с кровати.
— Встретимся вечером, — кидает напоследок слова перед тем, как оставить меня одну. С пультом, таблетками и мучениями, царящими на душе.
Я приоткрываю рот и тяжело дышу. Не могу открыть глаза. Веки словно налились свинцом. Стали такими тяжеленными… И, кажется, я опять горю. Как и весь вечер, весь день.
Неосознанно поднимаю ладонь к полотенцу на лбу. Сухое. Как давно его не меняли?
Розалия, наверное, ушла. Она весь день заботилась обо мне, меняла компрессы и носила горячие напитки для горла. И когда наступила ночь, наверное, ушла домой.
А мне бы сейчас охладиться…
Потому что я опять горю так, словно меня кинули в огонь, языки пламени которого окутали и не хотят отпускать. Пот струится по телу, а перед глазами какой-то туман.
Я хочу встать, чтобы обмакнуть полотенце в прохладной воде и немного расслабиться… Но и этого не могу.
Ещё и голос сел. Пропал днём. И крикнуть не могу, позвать кого-либо. Да и вряд ли кто-то пройдёт мимо комнаты именно в этот момент. Я в гостевом крыле ведь.
Придётся вставать.
Убираю руку от головы и упираюсь с трудом на локти.
Но тут же падаю, когда ощущаю на груди лёгкое касание и слышу в бреду эти слова:
— Лежи, сам сделаю.
Вроде Алекс. Но я уже ни в чём не уверена. Может, я сплю? Мне уже снились сны с его участием. Приличные и не очень. В основном ужастики, где он убивает меня. Не знаю, отчего они в моей голове.
И этот сон немного другой.
Здесь холодные ладони дотрагиваются лба и убирают тёплое полотенце.
А я чувствую эту прохладу на своей коже и невольно тянусь слабыми руками к его руке. Обхватываю пальцами и прислоняю ко лбу, постанывая от наслаждения:
— Блаженство…
Холод его пальцев и правда уносит меня на седьмое небо от счастья. Я мну их, кручу в своих ладонях и откровенно кайфую. Это круче любого секса. Хотя, нет. Секс с Рихтером намного лучше, но сейчас… Всё же мне нужна спасительная прохлада.
— Мне приятно, что ты рада, но хватит тебе пока.
Я разочарованно постанываю, когда ладонь покидает горячий лоб.
— Умеешь ты обламывать… — всё ещё шепчу без голоса. Может, услышал.
— Ну, это мы оба умеем.
Я усмехаюсь.
И тут же прикрываю в удовольствии рот, потому что холодное полотенце опускается на пылающее лицо.
— Я готова тебя расцеловать, — я знаю, что эти слова сейчас звучат не эротично. Поэтому и говорю их. Но зато искренне.
— Я не брезглив и не боюсь заболеть, — хмыкает. Мама… Даже тут найдёт момент, чтобы намекнуть на близость. Он не устал? Я вот очень. — Ты таблетки принимала?
— Угу…
— Температуру померим.
Суёт градусник в подмышку.
— У тебя когда-нибудь появлялись какие-нибудь ненужные и совсем бесполезные желания? — внезапно произношу, слегка улыбаясь. Это всё температура.
Будь я сейчас в ясном уме, зарылась бы с головой под одеяло.
Находиться в комнате с Рихтером после вчерашнего — слишком. Особенно, когда называла его господином и просила…
Да когда же это вылетит из головы!
— Например? — чувствую, что садится рядом.
— Попрыгать на облаках, — отвечаю. Мне недавно приснился такой сон. И это было так классно… Жаль, что в реальности ты всего лишь пролетишь сквозь них. — Или поплавать в маковом поле…
— Поплавать? — в его голосе ирония.
— Ага…
А что я ещё могу ответить? Меня печёт. В мыслях это всё красиво и осуществимо.
— Нет, у меня не было такого.
— Ну, понятно, — пожимаю плечами. — Ты вообще ненормальный.
В ответ мне летит тихий смешок. Не усмешка. А едва заметный смех, который я запоминаю. Непроизвольно. Прокручиваю его в голове вновь и вновь. Чёрт… Я перегрелась.
— На данный момент из нас двоих я как раз самый нормальный.
Он, кажется, не понимает шуток…
Вытаскивает градусник и на пару секунд затихает.