Нелюбим

«Стоп, стоп!» – урезонил он себя. – А ты что же, ожидал оказаться в другом месте? Правда? И где, если не секрет?»

Он испытывал странное наслаждение от звука собственного голоса, точно не было другого способа удостовериться, что он дома, не спит, и что с ним все в порядке. «Что это я, в самом деле? – подумал он. – Размечтался, расправил крылышки и – полетел за чудесами. Для полноты ощущения следовало бы еще уверовать в загробный мир и спуститься в его подземелья к чертям на смотрины. Давай так: делай что угодно и как угодно, но пусть чудесами занимаются те, кому по должности положено, или кому это по нраву. Ты же попробуй выяснить, как можно полней, обстоятельства жизни девушки по имени Ника. А там – посмотрим, может, что и прояснится».

Он легко поднялся на ноги и в возбуждении забегал по комнате. Услужливое воображение показывало ему картины одну пленительней другой, и был он в мыслях своих удачлив и красив, и лицо его пылало огнем от стыда за свой успех, а душа рвалась вперед – оправдаться в преждевременно выданном самому себе авансе.

Он схватился за телефонную трубку.

– Ало, Альвин! – закричал он, едва лишь исчезли трассеры звонков в черном провале подпространства, и в гудящей дали, осязаемый слухом, проявился живой шорох. – Альвин, послушай, срочное и до чертиков интересное дело. Мне крайне необходима твоя помощь. Да слышишь ли ты меня, Альвин! Это я, Тант!

– Ох-хо-хо, – отозвался с той стороны осипший ото сна голос. – Сколько времени?

– Что? Какое время? При чем здесь время?

– Ты, я спрашиваю, не обратил случайно внимания, который теперь час?

Тант взглянул на часы.

– Половина второго. Черт! В самом деле, поздновато… Прости старина… не обратил внимания.

– Вот-вот, всегда так, сначала будят, потом смотрят на часы и извиняются. Что, действительно так спешно? Или все же до утра потерпит? Дело твое, спрашиваю, потерпит? Не пропадет? Не скоропортящееся? А то у вас, репортеров…

– А, нет, до утра, думаю, ничего не изменится.

– Хорошо. Тогда прими душ, выпей валерьянки и ложись спать, завтра поговорим. И пусть тебе приснится голубое небо, берег моря и девушка твоей мечты. В розовом купальнике. Или без оного.

– Тоже мне, пожелание, – отмахнулся Тант. – Она и так все время перед глазами. Ладно, извини. Постель твоя, думаю, еще не остыла, так что, поспеши. Береги энергию. Спокойного сна!

– Хе-хе, – усмехнулся Альвин. – Да уж, мой организм о себе заботится. Сам себя согревает. Чего и тебе желаю. Спокойной ночи.

Утром следующего дня, ближе к полудню, они встретились в маленьком кафе, которое каким-то чудом втиснулось в плотный корпус большого серого дома на улице Театральной, между ювелирным и бутиком дорогой одежды. В двух шагах от редакции «Вечерней звезды», кстати.

Опаздывая против условленного времени на девять с половиной минут, о чем свидетельствовали электронные часы над входом, Альвин еще издали развел руками.

– С этим транспортом хоть вовсе не связывайся! – стал оправдываться он, усевшись за стол. – Проехал две остановки – и все, вылезай, машина дальше не пойдет. Если бы знал, сразу пешком пошел бы. Наверное. Не знаю. До чего мы дошли, слушай, от обычного троллейбуса ждем привычного чуда. И без него уже никуда. И это ведь действительно чудо – чудо перемещения в пространстве без прикладывания личных усилий. А самого заурядного водителя троллейбуса почитаем практически за волшебника. А он, может быть, пьяница, тиранит жену и ворует стаканы в автоматах с газировкой…

Тант молча смотрел на друга и улыбался. Каждый раз, попав в поле излучения этого человека, он ощущал прилив нечаянной радости и неодолимое желание самому делать добро. Потому что доброту излучал Альвин. Он был переполнен ею, невзирая на вечное – пусть периодическое, как теперь – брюзжание. Тант смотрел, как собираются в знакомый ершик примятые шапкой волосы Альвина, и улыбался.

– Что? Поздно уже, ты торопишься? – встревожился тот, наконец, и оглянулся на часы.

– Да нет, все нормально, – успокоил его Тант. – Я не особо спешу. Ты кончил-то возмущаться?

– А вот я, – тут Альвин сделал характерный жест руками, – вынужден спешить. У меня, понимаешь, рабочий день, внезапно. Надо еще на смену успеть, а опять с транспортом придется дело иметь. Хотя, ладно, пешком пойду. Ты что все улыбаешься? Что-то не так? – он провел рукой по волосам, сбивая их в кучу, потом снова разгладил.

– Так все, так. Просто я рад тебя видеть. Ты как, выспался?

– Выспался, – пробурчал Альвин. – А вот позавтракать не успел.

С этими словами он взял с тарелки сдобную булочку, намазал маслом и принялся уплетать, запивая все остывшим уже кофе.

– Кофе бочковой, – поделился он впечатлением. – Выдержанный.

– Как обычно.

– Ты рассказывай, – кивнул он Танту, – не тяни время. Я слушаю, когда кушаю – излагай.

– Да… – протянул Тант и задумался.

– Что? Так сложно?

– Да… Нет! Просто думаю, с чего начать… Хорошо, слушай. Недели две назад, да, где-то так, за пару недель до Нового года я побывал у дядюшки Булля. Нанес визит. Ты же знаешь мою слабость… Да, путеводители… Кстати, достал Нормана, представляешь? Ах, не о том я… Так вот, там, в его доме, в этой лавке старьевщика, попались мне на глаза несколько номеров, причем очень древних номеров, «Вечерней звезды». Сам понимаешь, они оказались у меня.

– Ваша газета?

– Предшественница, с нынешней «Вечерней Звездой» ее роднит лишь название. Суть не в том. В одной из этих газет было упоминание о пропавшей экспедиции, только упоминание, что, мол, был человек, отправился в экспедицию с полгода назад и не вернулся. И ничего больше. А хотелось бы узнать подробно об этом человеке, да об этой экспедиции. Я надеюсь, что ты можешь мне в этом помочь.

Альвин мокро звякнул (странное, кстати, сочетание ощущения и звука) донышком толстой фарфоровой чашки о блюдце и откинулся на спинку кресла.

– Каким образом, дорогой мой, подскажи? Я врач, ничем другим, кроме медицины…

Тант всплеснул руками.

– Альвин! Но медик, значит – естествоиспытатель. Ты близок ко всем другим естествоиспытателям: геологам, биологам, энтомологам, археологам и множеству других ологов. Кроме шуток, у тебя есть друзья в этой среде, и, как ты рассказывал, они люди увлеченные, значит, из них хотя бы кто-то один должен был слышать что-то об этой экспедиции. Или, по крайней мере, знает, где искать ее следы. А след должен быть, уж если о ней писала пресса. Но это давно было, и в нашем архиве ничего нет, я смотрел. Но мне очень нужен хотя бы след.

– Что она, пресса то есть, писала, Тант? Ерунда, прости, какая-то, реальных сведений почти никаких. Это не зацепка, даже не ниточка, чтоб за нее ухватиться. Подумай сам: мало ли было экспедиций? – он покачал головой. – Искать черную кошку в темной комнате.

– И темной страшной ночью. Ты погоди, страшилки оставь на потом. Экспедиций было много, это верно, – хотя, не так уж и много, если разобраться. Но сколько их них пропавших? Прими во внимание также то, что она ушла из нашего города, это резко сужает круг. И дает повод искать именно в нашем городе. Мы знаем время выхода экспедиции – вот еще один плюс. Теперь, если вспомним, когда все произошло, и вовсе весело станет. В то время в нашем университете был открыт лишь один Факультет естественных наук.

– Ну, сходи в университет.

– Не могу.

– Почему?

– Грехи не пускают. Нет, правда, вот именно туда я сам не могу. А ты можешь!

Альвин вздохнул.

– Ох! Где эта газета? Можно на нее взглянуть?

– Именно той газеты у меня сейчас нет, – посмурнел Тант. – Она осталась… Словом, нет ее. Но есть другая, из той же серии.

– Из той же серии? – переспросил Альвин, принимая газету от друга. – Из какой такой серий?

Он развернул листок и тут же воскликнул:

– Ух, какая девушка! Симпатичная. А точней, красавица! Где же ты, Ника?! Занялся бы ты лучше поисками этой красавицы. Так что за серия, а?

– Серия репортажей, об одном происшествии, – нехотя отозвался Тант. – В «Вечерней звезде» тогда прошел целый ряд публикаций.