Нелюбим

– О каком происшествии? – не унимался Альвин. – Послушай, почему из тебя все нужно вытаскивать буквально клещами? Что за секретность такая? Кто экспедицию ищет, ты или я?

– Я. То есть ты. Ладно, не кипятись. Мне просто не хочется, чтобы ты втягивался в это дело слишком сильно. Видишь ли, тут имеются кое-какие обстоятельства, я тебе их открою, позже, когда сам разберусь.

– Может быть, ты и экспедицией сам займешься? Нет, в самом деле? Что я должен тебя уговаривать? Времени у меня на это дело нет совершенно – раз, ты ничего толком не говоришь – два…

– Ох, ну и жук же ты! Я тебе все ясно растолковал: пропала экспедиция, надо найти…

Альвин перегнулся через стол и накрыл своей большой шершавой ладонью нервно пульсирующую руку Танта. И, как всегда, тот сразу успокоился.

– Та-ант, – протянул Альвин. – Мне не нравится твое состояние. С тобой что-то происходит, вот только не пойму, что. А сам ты темнишь. Что случилось?

Тант глубоко вздохнул и пожал руку друга.

– Ладно… Если я скажу тебе, что видел эту девушку, – он кивнул на газету, – что ты подумаешь обо мне?

– Ну-у… Хоть я всего лишь интерн, мне думается, я смог бы помочь тебе. Облегчить, так сказать…

Тант покачал головой.

– Да-да, очень тебе признателен. Ты светило, хоть и будущее, но несомненное, и на мне, уверен, сделаешь карьеру…

«Господи, что я несу? – вдруг осадил он себя. – К чему весь этот маскарад? Совсем плохой стал».

– Ладно, – решился он, – надо ценить время, а ты, вижу, уже вполне заинтригован. Суть статей в следующем: в нашем городе, на самой центральной его улице, в очень далеком году, в ясный солнечный день при многочисленных свидетелях молодая симпатичная девушка по имени Ника, которую ты имеешь счастье видеть на этом снимке, вдруг превратилась в солнцеподобный шар. Вспыхнула – и исчезла, позабыв попрощаться с публикой. С той поры ее никто больше не видел. И вот, отблеск, а может быть тень, той истории падает на мое чело, и я воспламеняюсь, как трут от кременной искры. Я сражен призраком прекрасной тайны, и решаю раскопать все, что еще можно, в наслоениях прошедших времен, и найти продолжение заинтересовавших меня событий. Самое трудное, розыски Ники, как ты уже догадался, я беру на себя. Тебе досталась малость – обнаружить пропавшую экспедицию, участником которой был жених нашей девушки. О чем сообщалось в одной из статей, к сожалению, больше недоступных. Задача трудная, но интересная. И, я надеюсь, выполнимая. Это все. Ну, что, берешься?

– Вот, давно бы так, а то… Где, кстати, ты видел ее? Ника, правильно?

– Дома, у себя, в новогоднюю ночь.

– Вопрос номер два: ты где шампанским затаривался?

– При чем здесь шампанское?

– Кто знает? Самое простое объяснение, его исключать не стоит. Ладно, времени мало, надо спешить. Все, что смогу – разузнаю, надо только сообразить, к кому с этими вопросами подкатить можно.

По лицу Альвина было видно, что согласие его вовсе не означало понимания и принятия всего безоговорочно. Потом, прощаясь на улице, Тант задержал в своих руках руку друга.

– Послушай, Ал, – сказал он. – Ты мог бы просто послать меня к черту, и правильно, наверное, сделал бы. Я все же порядочная скотина по отношению к тебе…

– Прекрати, – перебил его Альвин и, притянув товарища за шею к себе – он был на голову выше – утопил его нос в шарфе, пузырившемся косматым узлом у него на груди. – Ты сегодня говоришь чепуху. Временами. Тошно слушать.

– Нет, правда, – продолжал Тант, высвободившись из объятий. – Мне о многом еще нужно тебе рассказать…

– Да, кажется, ты не выдал мне и десятой части. Странный ты человечек, в наше время таких не сыскать. Способен загореться призрачной идеей, смотришь в прошлое – и не обращаешь внимания на настоящее. Оно недостаточно для тебя интересно? Но хорошо ли ты его знаешь?

– Плохо, – Тант поежится и слабо улыбнулся. – Плохо, и мне горько сознавать это. Только ты не прав. До недавнего времени я действительно чаще смотрел лишь под ноги, то есть, вокруг себя, конечно, но все равно, что на почву под ногами, и ничего дальше носа не видел. Но я видел всех нас, нашу жизнь, я любил ее и знал, как мне казалось, довольно сносно. А потом будто оглянулся внезапно, быстро, неожиданно для себя, – и горизонт за моей спиной не успел сомкнуться. В этот момент в его темном проеме мелькнул и сразу исчез прекрасный образ прошлого. Понимаешь? Показалось и поманило что-то чудесное, навсегда утраченное не только мной – всеми нами, отчего, теперь ясно, наша жизнь обеднела ужасно. И вот, мне подумалось, что неплохо бы отыскать это утраченное нечто. А теперь нет мне теперь покоя.

– Что же это?

– Не знаю.

– Ну вот, не знаю! Как же искать? Эх, дорогой ты мой, мы с тобой очень давно не виделись, и теперь я только диву даюсь, как ты переменился. И в голове твоей обычно светлой сейчас – каша. Когда человек начинает искать неизвестно что, томиться непонятными желаниями и грезить о неведомом, это значит, что он находится в неустойчивом состояний, что душа его мечется. Мне бы хотелось предостеречь тебя от необдуманных, импульсивных поступков, чувствую, ты уже готов к ним. Тебе нужно успокоиться, Тант. Для начала успокоиться.

В ответ Тант лишь усмехнулся своей грустной, слабой улыбкой, и Альвин, подметив ее во второй раз, подумал, что раньше друг так никогда не улыбался.

– Послушай, а может быть твое прекрасное «что-то» – не что иное, как прекрасная девушка Ника?

– Может, ты и прав, но лишь отчасти. Впрочем, не знаю…

– Романтические метания души? Любовь…

– Да ну тебя!

Альвин приблизил свое лицо к лицу Танта, заглянул ему в глаза и произнес:

– А за такое дело лишь с любовью и можно браться. Поверь мне.

Тант отмахнулся.

– Ты сам – того, малость. Дело как дело, никаких чудес, никаких невероятностей и никакой любви. Обыкновенный поиск. Репортерская работа.

Они простились, условившись о скорой встрече. Пройдя немного, Тант оглянулся и отыскал среди фигур редких прохожих широкую спину Альвина в модном пальто из шотландки в крупную красно-черную клетку. Друг спешил вниз по улице, плавно опускавшей свою длинную шею к реке Славе, и Тант подумал, что, должно быть, в голове его прокручиваются все возможные варианты поиска, вспоминаются и отбираются знакомые, и отыскивается среди них тот, единственный, кто сможет указать на след пропавшей экспедиции. Тант не сомневался, что именно так и обстоят дела. Но он ошибался. Альвин на самом оценивал расстояние от показавшего из-за угла свой нос троллейбуса до остановки, и прикидывал, успеет ли. Он все убыстрял шаг, наконец, не выдержал и побежал. Ухватился за поручень, вскочил на заднюю площадку. Оглянувшись, махнул рукой. Тант, улыбнувшись, ответил тем же. Перед глазами его вновь возник образ Ники, – так, мелькнула картинка памяти – и вспомнились последние слова Альвина. А он прав, подумалось. Без любви за дело браться нельзя, таков закон. Причем, за любое дело.

Но о какой любви думал каждый из них?

Случилось так, что встретились они вновь в том же самом кафе лишь через неделю. Ближе к вечеру мороз усилился, по мутному небу ветер гнал рваные клочья облаков – куда он их гнал, кому на радость, на горе кому?

– Не знаю, удовлетворит ли, обрадует ли тебя то, что удалось узнать, – говорил Альвин слегка охрипшим голосом, кутая горло в шарф. – Самое главное – след есть и это уже не мало. Как ни странно, я, честно говоря, не ожидал найти хоть что-то. Но живы еще, оказывается, люди, которые кое-что слышали об этой экспедиции. Но документов – никаких. Документы, похоже, старательно все изымались. Так что окончательно, на сто процентов постановить, что да, было такое предприятие, по-моему, все-таки нельзя. Но есть такой человек, некто Бобрик, я тебя с ним как-то, кажется, знакомил. Этот парень помешан на ботанике, читает запоем по предмету все, что под руку попадется. Так вот он-то и утверждает, что листал как-то – то ли давно, то ли недавно, он и сам затрудняется – брошюру, выпущенную, как он выразился, «на заре цивилизации» в нашем университете. В той брошюре, якобы, приведены слова ректора университета, который, споря с кем-то, говорит примерно так: это то же самое, что искать Северный цветок, подобно нашему господину Урбинскому. Или что-то в этом роде. Словом, Урбинский – и Северный цветок, это Бобрик запомнил. Говорит, заинтересовало.