Страница 26 из 33
– Вот! Смотри! Только, на задних ехали!
– Ага… Вот! Тут – один сбил другого!
Мы рассматриваем длинную вмятину, в плотном снегу. Нам обоим понятно, что здесь упало медвежье тело. Рядом – другая, такая же вмятина! Эта – от тела его врага…
– Вот! Упали опять!
Борозды от задних лап прерываются! И, метра через полтора не тронутого снега вниз – две глубокие, продолговатые вмятины, от медвежьих тел.
– Хм! – хмыкает Игорь, – Как корыта в снегу!
– Ну… Как они вообще умудрялись, тут, на ногах держаться?! – изумляюсь я.
– Не знаю, – качает головой Игорь, держась руками, за снег, – Мы, тут, руками за снег уцепились. А они – на задних ногах неслись! И дрались ещё, при этом!
Рядом с бороздами от медвежьих лап, мы спускаемся по крутому, снежному наносу, к резкому повороту ущелья.
– Вот! – тычу я, пальцем, – Место, где медвежий ком разбился!
– Ну! Вмятина медвежьей лёжки!
– Смотри, как она сильно протаяла!
– Ага! Обледенела вся…
Здесь, оставшийся на днище барранкоса медведь, долго лежал, не сходя с места.
– Смотри! – показывает Игорь пальцем, на изгрызенный ольховник там, где была морда зверя, – Он ветки грыз!
– Ага! – киваю я, – Это нормально…
– Хм! Смотри, сколько нагрыз!..
– В состоянии крайнего возбуждения, он так и должен делать! – я опять утвердительно киваю головой, – Он и должен – так вот, лежать и непроизвольно грызть, какую-нибудь деревяшку.
– Зачем? – удивляется Игорь.
– Я читал статьи по поведению крупных хищников… Понимаешь? У него – адреналин в крови кипит! Ярость боя… У него – потребность что-то рвать! Ногами, руками! И грызть – это способ выплеснуть бушующую мышечную энергию… Так, крупные хищники бессознательно успокаивают нервы после опасной охоты на лосей, секачей, после драк между собой.
– Ясно, – Игорь трогает измочаленные ветки ольховника, – Теперь ясно.
– Свежая! – я тоже трогаю желтеющие свежей древесиной, ветки ольховника, – Ах, пахнет как! Ольхой. Весна…
– А, крови – нигде нет! – возвращает мои мысли к драке, Игорь, – Ни капельки!
– Ну! – удивлённо соглашаюсь я, – Я – тоже, не нашёл.
Всю ночь, воображение рисовало мне алые брызги крови на снегу, пропитанные кровью, медвежьи лёжки! А, на самом деле – ничего этого и в помине нет! На всём протяжении медвежьей драки, мы отыскали только несколько клочков длинных, волнистых волосин. И – ни единой капельки крови!
– Ладно! Здесь всё осмотрели. Давай, дальше, по следу пройдём? – предлагаю я.
– Давай, – кивает брат.
Отсюда, с лёжки на днище барранкоса, дорожка медвежьих следов уходит горизонтально вправо.
– След – натоптанный! – тычет пальцем в снежные медвежьи следы, Игорь.
– Конечно! – хмыкаю я, – Здесь – сначала ушёл первый медведь. Потом, по его следу, туда же – прошёл второй медведь. А, потом – второй, вернулся обратно. Так что, здесь – два следа вперёд и один назад.
– Ну, – соглашается брат, – И все шагали – след в след! И перед нами – один след! Медведи – они и есть медведи!
Мы шагаем по горизонтальной дорожке медвежьих следов, на правый гребень барранкоса…
Вот! Лёжка на лбе среди ольховника. Протаявшая… Но… и на ней ничего нет! Ни клочков шерсти, ни капелек крови…
Мы проходим десяток метров по следу медведя до стенки кедрового стланика. И останавливаемся.
– Вот и всё! Место драки осмотрели! – заключаю я.
– Ну! – кивает Игорь, – Теперь – чуть передохнуть и вниз валить.
– Ну! – соглашаюсь я, – Время не терпит!
Кругом, из-под наста, вертикально вверх, торчат верхушки кедрового стланика, сантиметров по двадцать. Сделав пару шагов среди них, Игорь наклоняется.
– Саш! – зовёт он, – Шишка! Целая!
Он вытаскивает из поднятой шишки пару орешков, себе и протягивает шишку мне: “На! Попробуй!”. Я бросаю в рот один орешек – он полноценный, съедобный и даже, очень вкусный.
– Нуу! – расплываюсь я, в блаженной улыбке, – Кто ещё спросит: “Что медведь ест там, над нами!”.
– Хм! – хмыкает Игорь, – Конечно, орешки кедрового стланика!
Мы улыбаемся и хрустим скорлупой орешков. Отдыхаем, стоя на снежном склоне…
– Ну, что? Надо вниз сваливать? – напоминает Игорь.
– Конечно! – киваю я, – Солнце внизу наст, наверняка, уже растопило! Замучаемся выбираться.
И мы направляемся прямо вниз по склону, чуть отступя от кромки снежного надува, создавшего длинную лавину по гребню барранкоса. Мы шагаем вдоль стенки зарослей кедрового стланика, всё вниз и вниз. Скатываться на днище ущелья нам показалось опасно – уж, больно там, круто.
Всё вниз и вниз…
У верхней границы леса, склон вулкана резко переламывается, становясь более пологим. Справа и слева, по гребням уже пошли первые колки хвойников и высокое криволесье ольхи и клёна. Здесь, мы просчитываем, что дальше вниз – нам всё-же удобнее сваливать по забитому снегом днищу распадка. И мы, наконец, сбегаем на днище барранкоса, по крутому снежному склону…
Мы шагаем по днищу… Вскоре, мы видим, что с нашего же склона, на днище распадка спускается медвежий след! Шагов через пятнадцать, мы подходим к нему.
– Смотри! Медведь спустился!
– Ага!
Цепочка снежных, когтистых отпечатков делает резкий поворот на днище и уходит перед нами, по распадку, вниз.
– Хм! – красноречиво хмыкает на это, Игорь, – Мы не одни – такие умные!
– Ну! – киваю я, – Медведь тоже просчитал, что вниз легче сваливать по забитому снегом, днищу! Здесь наст крепкий.
– Вчерашний!
– Ага, – киваю я, – Подмёрз.
Мы пристраиваемся следом за медведем, по его следам. По твёрдым следам шагать несравненно легче…
– Тоже, крокодил! – бурчит Игорь, стараясь ставить свои ноги в отпечатки медвежьих лап, – Так расставлять ноги! Ну, шире некуда!
– Может, они так раскорячиваются, чтобы не проваливаться глубоко? – предполагаю я.
– А что, тогда, в других местах они так не делают? – резонно возражает Игорь, – Мы всю весну тропим медведей по насту и нигде такого не встречали… Откуда они берутся здесь, на вулкане? Такие широкие?!
Я шагаю сзади Игоря и только молча пожимаю плечами, в ответ. Я-то, откуда всё знаю?
На часах идёт четвёртый час дня. Наст, конечно, исчез. Теперь, вместо него – набрякший влагой, плотный снег. Я начинаю проваливаться…
Днище нашего заснеженного распадка обрывается небольшим водопадиком. Мы тормозим на этом снежном трамплине. Сейчас и ручей, и водопадик – всё под толстым слоем снега! Внизу, прямо под водопадиком, из-под снега, вытаял пятак травяного склона. Прошедший перед нами вчера, медведь, содрал рулоном дернину на этой проталинке. Мы смотрим на вывернутое из земли наружу узловатое корневище, которое лежит на по-весеннему сочной, бурой почве. Как два бурых мосла, в руку толщиной.
– Хм! – киваю я с водопадика, себе под ноги, – Аралия сердцевидная! Красная книга!
Аралия – это ближайший родственник элеутерококка и женьшеня. Все они являются сырьём для настоек, повышающих тонус человеческого организма. Игорь коротко спрыгивает со снежного порога водопадика вниз, на проталину и трогает чёрным носком болотника корневище: “Выкопал, а жрать не стал… Что делать будем? Может, с собой возьмём? В чай будем заваривать!”. Я приседаю на корточки на краю снежного трамплина, над ним: “А что? Давай!.. Не мы же его выкопали! Так что, наша совесть спокойна! Всё-равно, пропадёт! Без всякой пользы… Будем считать, что это – медвежий подарок”. Мы укладываем оба обломка корневища аралии в рюкзачок к Игорю и трогаемся по днищу барранкоса, дальше…
Постепенно, рельеф выполаживается. Сопутствующий нам смешанный, с берёзой, лес – сильно загустел. Справа и слева по гребням распадка пошли хвойники. Не видно – ничего! А нам хочется, не петляя по буреломам, выйти на Ночку в том месте, где заходили утром. Мы выбираемся из распадка, влево…
Понемногу, забираем всё левее и левее – так мы, рано или поздно, должны пересечь свой утренний, встречный след…
– Саш! Вот он! – радостно оборачивается ко мне, Игорь.