Страница 27 из 33
Я стою рядом с братом и удовлетворённо смотрю себе под ноги – на насте отпечатались наши утренние следы!
Следы от наших болотников. Мы устремляемся по ним, вниз…
Однако, не тут-то было! Утром, на льдистом насте, каблуки наших болотников оставляли только чёрточки! А теперь – солнечные лучи, первым делом съели именно эти шероховатости на поверхности наста. Часто проваливаясь и матерясь сквозь зубы, мы всё ниже и ниже уходим по хвойному лесу, с трудом находя и снова теряя свой след…
Мы понимаем, что по времени – мы уже должны выпадать на Ночку! А её – всё нет. Человека не переделаешь – в густом пихтарнике, я упорно карабкаюсь на вершину ёлки…
– Фу! Вершина, – крепко держась руками за тонкий стволик еловой вершинки, я деловито озираюсь по сторонам.
Отсюда, с вершины дерева, открывается хороший обзор окрестностей…
И я вижу голый угол знакомой мари, что лежит перед Ночкой! Эта пустошь, сейчас, находится перед нами, чуть правее.
– Отлично! – я торопливо спускаюсь по веткам вдоль ствола вниз, на землю.
– Всё хорошо! Наша марь – немного правее нас! Рядом!
Игорь втаптывает окурок в мокрый снег и встаёт. Довольные тем, что наши сомнения разрешились, и что скоро придёт конец нашим шатаниям по этому глубокому, мокрому снегу, мы, под прямым углом сворачиваем вправо…
– Саш! След! – останавливается Игорь, – Крупный медведь!
Я тоже упираюсь взглядом в когтистые следы на снегу. Виляя между частыми стволами пихт, медвежий след уходит вперёд, в нашем направлении.
– Вчерашний.
– Ну! – кивает Игорь.
Продавленные в растопленном насте вчера под вечер, медвежьи следы, ночью схватились льдом. И теперь – эти ледяные следы вполне выдерживают наш вес. Мы – умные. Мы бодро шагаем след в след, по когтистым медвежьим следам…
– Что-то понатоптано там, впереди, под пихтой! – приседает Игорь, для лучшей видимости под кронами.
Озираясь по сторонам, мы настороженно подходим по следу, ближе…
– Он ствол ободрал! – с удивлением говорит, Игорь.
– Ух, ты! Точно! – неподдельно восторгаюсь я, – И дата мечения – точнее не придумаешь! След – вчерашний! Значит – и ствол ободран вчера! Вот этим самым зверем!
Свежая рана на стволе пихты слезится каплями натекающей, прозрачной смолы. Белеет свежая древесина.
– Какая удача! – я восторженно ощупываю задиры, – Свежие! Так рано, весной! По снегу!.. Пусть теперь мне скажут, что сроки мечения деревьев у медведей совпадают с началом гона!
Я сую руку в карман, за рулеткой. А Игорю вручаю свой дневничок и авторучку: “На, держи”.
– Так, пиши. Пихта. Номер шестьдесят один. Диаметр четырнадцать сантиметров. Высота задира двести семнадцать сантиметров. Задир вчерашний. Второй задир… тоже двести семнадцать.
Рядом стоит второе дерево, с медвежьими метками. Оно функционирует уже не первый год. Ствол этой пихты изуродован старыми задирами. Наш медведь, об этот ствол – только почесался. На “пеньках” от сучков, застряли кисточки его чёрных, волнистых волосин.
– Так. Второе дерево.
– На нём – он запаховую метку оставил, – кивает Игорь.
– Ну, – соглашаюсь я, – Пиши… Пихта. Номер шестьдесят два. Диаметр ствола пятнадцать сантиметров. Максимальная высота пятна почёсов сто девяносто пять.
Мы шагаем дальше, по ледяным следам медведя…
Вскоре подходим к ещё одному, ободранному медведями дереву. Это – старый маркёр. Ствол несёт на себе раны старых задиров. Об этот ствол наш медведь тоже сильно чесался. Я разматываю ленту своей рулетки.
– Так. Пиши! Пихта. Номер шестьдесят три. Диаметр тридцать. Максимальная высота старых задиров – двести двадцать сантиметров.
Я прикладываюсь носом к пятну почёсов на коре: “Фу! Пахнет как!.. Горький, перечный запах!”. От засаленного пятна исходит резкий, терпкий запах медведя.
– Это – уже третье дерево, помеченное этим матёрым медведем за вчерашний день!
– Ага! А, сегодня – только двадцатое апреля! Это мечение подтверждает то, что мечение у подножия Саратовского борта – не было случайным!
– Ну, – соглашается со мной, Игорь, – Там он пометил – аж, пять стволов.
– Пиши. Свежие почёсы высотой двести пять.
– Всё. Записал.
– Угу. Пошли дальше.
Впереди, сквозь частый хвойник, начинает просвечивать какой-то прогал.
– Это просвечивают просторы мари, что лежит перед Ночкой! – радуюсь я…
Через полчаса, тяжело дыша, я стою на снежном надуве и смотрю вниз, себе под ноги. Перед нами спокойно журчит перекатиками, речка Ночка. По моей щеке движется капелька пота, я её чувствую – словно муха ползёт…
– Фу! – выдыхаю я.
– Уф! – выдыхает рядом, брат.
Речка искрит солнечными бликами мелких перекатиков. По свободной от снега полосе поймы разослан зелёный ковёр весенней травы…
– Всё! Теперь нас, под лес – палкой не загонишь!
– Теперь – только по свободной от снега пойме! И никуда в сторону!
– Ага. Хватит. По снегу натопились – достаточно…
Весенний день – он такой длинный! Отсидевшись часа полтора в Тятинском доме и наевшись за весь день сразу, я разворачиваю перед домом свою “полевую лабораторию” – ведь, утром мы прихватили с собой замёрзший помёт взрослого одиночки. Вот, его состав, я сейчас и определю! Интересно узнать, чем питается этот медведь…
В помёте – не более пяти процентов объёма составляют кусочки лизихитона. До тридцати процентов – зелёные листья осоки… Маленькая кучка жёлтых рыбьих позвонков и зубов… Примерно двадцать процентов – гомогенат травы.
– Так мелко – переваривается крапива! – прикидываю я, – Но, в этом помёте, сорок пять процентов объёма составляют грубые кусочки какого-то растения! Это – не лизихитон и не белокопытник, не крапива, и не борщевик…
Я отбираю своим пинцетом несколько, наиболее сохранившихся кусочков и принимаюсь пристально рассматривать их…
– Это – основания ростков кого-то из высокотравья! – прикидываю я, – На сантиметр выше корневой шейки.
Наружная сторона кусочка покрыта черепицей широких, чёрных, глянцевых чешуй. Внутренняя сторона представлена грубой сеткой механических тканей побега, светло-зелёного цвета.
Я откладываю в сторону свой противень и поднимаюсь на ноги. Внимательно всматриваясь себе под ноги, я медленно бреду по зелени молодой поросли высокотравья, метрах в тридцати от дома…
Вот! Основания этих побегов – копия моих кусочков! Копия!!! Это… росток соссюреи Фори.
– Урра!!! – горланю я в небо, – Соссюрея! Уррра!!!
– Что орёшь? – выходит, из тамбура нашего дома, Игорь.
– Ха! Конечно ору! – я захлёбываюсь радостью, – Открытие! Такая загадка разрешилась! Я, целый прошлый год, голову ломал над одним парадоксом – медведи оставляют целые полянки скушенных и тут же брошенных, ростков соссюреи Фори. Я, ведь – въедливый! Я много раз приставлял скушенные побеги к оставшимся на уровне почвы, “пенькам” скусов!
– Ну и?
– Ничего, я, не заметил! И решил, что… не ест он её! Зачем-то скусывает… и бросает.
– Хм! Скусывает и бросает, скусывает и бросает… Целыми полянками?! – улыбаясь, смотрит на меня брат, – Ну, да ладно… А, сейчас что?
– Сейчас – я выяснил! Медведь откусывает от скушенной им части побега соссюреи самый плотный кусочек, всего сантиметр величиной!
– Как? – не понимает Игорь.
– Смотри! – кончиком своего тесака, я подрезаю побег соссюреи на уровне почвы и тут же срезаю от срезанной части, нижний сантиметр, – А, теперь, если приставить срезанную часть к пеньку – ты даже не заметишь, что не хватает сантиметрового отрезка! Видишь?
– Ага! – расплывается в улыбке, Игорь, – Теперь – всё понимаю!
– Вот! – я, как фокусник, развожу руки в стороны.
– Сашка! – смеётся надо мной, брат, – Ты счастлив так, словно кусок золота добыл!
– Теперь всё встало на свои места! Представляешь? Год спустя! Какая загадка!.. К тому же, теперь – у меня выявлен новый вид корма медведей!
Поздно вечером, я освобождаю стол от наших мисок и кружек. Пододвигаю, поближе, свечку. Передо мной лежит, мой рабочий дневник. Я задумчиво верчу в пальцах авторучку – мне осталось записать несколько итоговых мыслей: