Страница 20 из 33
– Жжик-жжик, жжик-жжик! – белые, свежие опилки сыпятся на тропу…
Весь день, мы с братом занимаемся тем, что выпиливаем метровый отрезок ствола очередного, поваленного дерева и сталкиваем его с гребня вниз, в пойму. И продвигаемся на несколько метров, вперёд по тропе. Пилим и сбрасываем, пилим и сбрасываем…
Всё. Конец смотровой тропы. Уставшие и довольные, мы стоим, отдыхаем.
– Но, всё-равно, за один раз тропу не расчистить! – приценивается к тропе, Игорь.
– Ну! – соглашаюсь я, – Вот если бы её ещё раз пройти с пилой, с самого начала и до конца! Вот тогда – это была бы чистая тропа…
Мы, не спеша, шагаем по тропе домой, на Тятино…
Тятинский дом. Девятнадцатое апреля. Сегодня, мы работаем по низовьям Тятиной…
В первой от устья ямке Тятиной, мы половили, на блёсны, кунджу. Поймали девять рыбин. Мы сидим с Игорем, на корточках у самого среза воды и потрошим рыбу…
Я вспарываю брюхо самой крупной кунджины. В желудке рыбины – три полупереваренных… корюшки!
– Игорь! Смотри! – показываю я находку.
– Хм!.. Корюшки! – удивляется брат, – Кунджа жрёт корюшку! И совсем не мелкие!.. Никогда не думал!
– И я – тоже… Где она корюшку взяла?! В речке – корюшки ещё нет! Рано! Недели две, ещё, до нереста корюшки!
– Значит, кунджа её в море жрёт!
– Ну… Значит, эта кунджа – только что из моря, в речку зашла! – просчитываю я…
Тихо. Безветренно. Приближается вечер. За несколько часов до заката, мы забираемся по лестнице на конёк крыши нашего дома и в бинокли, рассматриваем склоны вулкана Тятя. Нашим глазам открывается величественная картина:
Подножия вулкана закрывает чёрная, зубчатая щётка темнохвойных лесов. В этом море острых вершин елей и пихт утонули небольшие сопочки, лужи лесных озерцов, просторы сырых ольховников и марей.
Выше вздымаются склоны грандиозного конуса вулкана. Сплошная стена хвойников, на уровне около 450 метров абсолютной высоты, разрывается обширными прогалинами. Ещё выше продвигаются массивы разреженных, смешанных лесов с участием берёзы. Смешанные леса сменяются полосой чистых березняков.
С правой стороны громады вулканического конуса чуть выступает чёрный, шлаковый конус “Отважный”. Зимние ветра сдувают снег с его голой, выположенной поверхности. Поэтому, весной, чёрный конус Отважного одним из первых показывается на фоне белых просторов Тяти. Это верхняя граница леса. В среднем, 650 метров над уровнем моря…
Сейчас, в апреле, склоны вулкана под смешанными лесами просвечивают белизной снежной целины. Там – весна ещё не наступила…
Выше Отважного, всё круче ввысь, уходят закрытые сплошным покрывалом снегов, склоны вулкана. Чем выше – тем круче склон. Тем огромнее карнизы надувов снега по гребням барранкосов.
На уровне 1400 метров над уровнем моря, древний конус вулкана обрывается зубчатым краем вершинной кальдеры. Кальдера образуется, когда в конусе извергающегося вулкана вырабатывается пустота. “Кальдера обрушения” говорят вулканологи. Вот и вершина вулкана Тятя, когда-то просела вовнутрь, срезав конус вулкана метров на шестьсот. Теперь – здесь горизонтальная площадка, около двух километров в поперечнике – “атрио”. При извержении тысяча восемьсот двенадцатого года, посередине атрио сформировался юный шлаковый конус. Четыреста метров высоты!
Там, наверху, сейчас полностью господствует зима…
Медленно перемещая поле бинокля, я пристально всматриваюсь в рощицы торчащего из-под снега ольховника, надувы снега на гребнях почти вертикальных ущельев барранкосов…
Поверхность снежного склона вулканического конуса поблескивает обширными площадями ледяной корочки. Значит и там снег топят жаркие лучи весеннего солнца! По гребням, на сияющих белизной склонах, уже зачернели начавшие открываться вершинки зарослей кедрового стланика…
– Да-а! Уже и сюда начинает стучаться весна!
Это занятие захватывает меня. Всматриваясь в склон, я словно бы переношусь в то место, которое поедаю глазами в бинокль. Вот – кустики ольховника. А, вот – сверкает настом днище барранкоса. И я – там! На склоне, среди того снега, у того кустика! Я, даже, ощущаю запах ольховых почек!
– Саш, смотри! Лисьи следы, что-ли? – возвращает меня в реальность Игорь, глядя в свой бинокль.
– Где?
– А вон, под самым гребнем кальдеры! Метров сто ниже по склону.
Я смещаю поле своего бинокля в указанное место и… ничего не нахожу.
– Не вижу ничего.
– Есть – есть! Ты всмотрись!
Я впиваюсь в склон глазами… и в поле бинокля проявляется прыгающая строчка! Закатное солнце, по касательной бьющее лучами вдоль склона, окрашивает снег на его поверхности в голубой цвет. Стенка каждого следа, в которую солнце ударяет перпендикулярно, продолжает оставаться ослепительно белой. Этот эффект позволяет видеть следы, словно строчку белых ниток на голубой ткани. На высоте около тысяча триста метров, какой-то след, пунктирной линией пересекает ложе забитого снегом барранкоса.
– О! Вижу!.. Но, только, они больно крупные. Представь, расстояние какое?! Может, медведь?
– Что медведь, что лисица… что им делать в тех снегах?!
Устроившись на коньке крыши, мы упираем свои локти в колени. Опора рук позволяет устранить пульсирующее дёргание поля бинокля. Теперь следы становятся отчетливо видными…
– На соседнем барранкосе, вправо – тянется след! – опять подсказывает мне, брат.
– На следующем тоже есть…
– И на следующем…
– Интересно, он туда ушёл или оттуда пришёл?
– Чёрт его знает… Поперёк вулкана идёт и всё!
– Он что, вокруг всего вулкана будет переться?
След, с востока, прочерчивает склоны вулкана, покрывая уже, по крайней мере, четвёртую часть окружности вулканического конуса…
Проследив след на восток до горизонта, мы возвращаем свои бинокли на склон, что стоит прямо перед нами. Отсюда мы начали свое “биноклевое” тропление, здесь мы его увидели первый раз…
– Саш! А, вон – он и сам! – вдруг, говорит Игорь, – Веди по следам прямо вниз!
Я веду поле своего бинокля прямо вниз, по барранкосу…
– А, следов-то понамешано!
Многочисленные зигзаги, петли и круги белых строчек следов, перевиваясь между собой, тянутся по левому гребню барранкоса вниз, вдоль кромки начинающих вытаивать зарослей кедрового стланика. Проскакивая через все эти хитросплетения следов, я веду поле бинокля прямо вниз – и вот он!
Очередная петля прерывается и след, белой, горизонтальной строчкой, тянется слева направо, через голубое полотно забитого снегом барранкоса. На конце строчки, чёрной кнопкой, виден продолговатый жук.
– Это медведь! – сразу понимаю я.
Чёрный жук медленно ползёт по склону…
– Ниже – ещё один! – не отрываясь от бинокля, опять говорит мне брат.
Я чуть опускаю поле своего бинокля – и тоже вижу второго медведя. Также, по горизонтали пересекая барранкос, он движется параллельно первому зверю, немного опережая его “в забеге”…
Подойдя к ольховнику на другой стороне барранкоса, второй чёрный жук застывает, уменьшившись ровно вдвое, по толщине.
– Лёг на живот, – комментирует Игорь, – Отдыхает.
Первый медведь, идущий выше по склону барранкоса метров на тридцать, тоже опускается на живот…
Звери лежат долго, минут десять – пятнадцать. Эта передышка в движении позволяет нам с братом попытаться хоть как-то объяснить увиденное:
– Медведи крупные и по-моему, одинаковых размеров, – прикидывает Игорь.
– Такие звери не могут гулять вместе! Даже если они – родственники. Что за прогулки по вулкану, бок о бок?!
– А что, тогда, остаётся предположить?
– Чёрт его знает… Вот, были бы они – один большой, другой маленький. Тогда было бы ясно, что это – медведица с медвежонком. Хотя, даже тогда, я не представляю, что могло занести их в такие снега! Внизу – уже проталины давно, корм. А эти – по голой вершине вулкана дефилируют.
Первый медведь, наконец, поднимается со снега и вернувшись немного назад, начинает спускаться на строчку следов второго…