Берегись, Ангел!

— А ты совсем за фигурой не следишь? — Вероника не дает мне уйти, становясь на пути и кивая на оставленную булочку. — Или бурно калории сжигаешь?

— Каждый судит по себе. — Говорю, обходя ее, но она снова возникает перед глазами. — Отойди.

— Или что, падшая? — Вероника посмеивается, а я ощущая, как щеки вспыхивают. — Посмеешь до меня дотронуться?

— Я не трогаю то, что воняет. Не хочу пачкаться. — Спокойно отвечаю и все-таки обхожу одноклассницу.

Она шипит какие-то гадости мне в спину, но я быстро шевелю ногами и оказываюсь в коридоре, где шумно, и нет Аристова, который сегодня на удивление спокоен. Без Макса чувствую себя ужасно, будто меня раздели и выставили на площади. Мерзкое состояние…

Последние уроки проходят в ожидании отработки наказания.

Я надеюсь, что буду в полном одиночестве, но вновь давлюсь разочарованием, ведь директор отправляет меня и Дана мыть окна на втором этаже, где делали ремонт и только сегодня вынесли крупный мусор и лишнюю мебель. Мы оказываемся в помещении, где обычно проходит история.

Здесь полно разных книг и статуэток, но самой ценной является та, что стоит около учительского стола. Большая стеклянная сова, подаренная директору в начале его карьеры. Он трясся над ней, и никто, даже надменные мажорики, не смели к ней прикасаться.

Валерий Иннокентьевич готов за нее убить. Я помню, как на первом году обучения в этой школе, совушку, которую изображали на эмблеме, задел Пашка Лунев. Крика было немерено, хотя она не пострадала.

Для нас уже приготовлены ведра и тряпки. Аристов молчит, рассматривая окружающий хаос. Стекла заляпаны краской, на полу полно мусора, но сова стоит на своем месте и блестит. Видимо, кто-то все-таки додумался ее прикрыть.

Я подхожу и натягиваю перчатки, потому что нужно закончить быстро. Дел еще по горло, а еще ведь выполнять домашку.

— Ты чего такая серьезная? — Дан нарушает тишину первым, а я не смотрю на него, забираюсь на подоконник и начинаю оттирать стекло.

— Не нужно мне зубы заговаривать. Я мою только эти два, другая половина твоя. — Цежу сквозь зубы, не поворачиваясь и моля бога, чтобы он просто выполнил свою часть и не трогал меня.

— Не много ли ты на себя берешь, Ангелочек? Не тебе мне указывать, усеки это. — Аристов вновь становится обычным Аристовым и сверлит меня взглядом, от чего я еще усерднее натираю окно.

— Если хочешь самоутвердиться за мой счет, то иди к черту, потому что мне не до тебя. — Поворачиваюсь и говорю ему, только сейчас замечая, что его правая кисть перебинтована.

Дан сжимает кулаки, прищуриваясь и делая шаг вперед. Расстояние между нами сокращается, и это точно не к добру. Внутренности переворачиваются от недоброго предчувствия, и я спускаюсь за ведерком, надеясь, что мажорик отвалит, но нет.

Аристов перехватывает мое запястье и крепко сжимает его, заставляя смотреть прямо ему в глаза.

— Ты за лето в себя поверила, а? Так я тебя быстро охлажу, падшая. Крылышки отрастила, — он демонстративно заглядывает мне за спину и кривится, — так я их обрежу. Свое место знай. То, что Круг за тобой катится, не делает тебя особенной, совсем наоборот.

Я часто дышу, потому что гнев заполняет легкие. Как он смеет?! Выдергиваю руку и хватаю ведро. Нужно быть умнее и не продолжать. Просто помыть окна и уйти, иначе…

Иначе я прибью этого ненормального.

Пытаюсь отключить слух, но слышу, как фыркает Дан, а после берет ведерко и отходит на приличное расстояние. Работа помогает временно не обращать внимания на врага, но напряжение в комнате бьет по нервам. Каждый мускул чувствую и временами ловлю нахальный взгляд Дана.

Когда окна блестят, я довольно улыбаюсь, снимая перчатки, но на пороге возникает Софья Павловна со шваброй и передает указ директора. Раз так быстро справились с окнами, то и полы тоже помыть, хотя бы на разок, чтобы пыль сбить.

Я беру швабру и Аристов тоже ее хватает. Мы без слов дергаем ее друг на друга. Я начинаю пыхтеть от злости, потому что Дан улыбается. Бесит!

— Сходи и возьми себе другую. — Шиплю ему, но он не отпускает.

— Быть на побегушках твоя прерогатива, Ангелочек. — Выдает с насмешкой, а я толкаю его, пытаясь вырвать швабру. — Мышечной массы бы нарастила, неужели Макс плохо тебя тренирует? — Аристов подергивает бровями, намекая на пошлости, и мы продолжаем кружится, дергая друг друга.

От ненависти к нему меня трясет, и в какой-то момент Дан притягивает швабру к себе, а следом и мое тельце так, что мы стоим чуть ли не нос к носу.

Он нагло разглядывает меня, и я когда я уже хочу отступить, резко убирает руки. Я плюхаюсь на пол, и швабра подлетает вверх. Я открываю рот, наблюдая за ее полетом. Раздается звон стекла, мелкие осколки которого долетают до туфель, и перед глазами темнеет от неожиданности.

— О, нет… — Шепчу я, глядя на то, что осталось от любимой совы директора, а Аристов подходит ближе и хлопает меня по плечу.

— Руки у тебя, Цветкова, из задницы растут. — Я гневно зыркаю на него, не представляя, что теперь будет, но Дан разводит руки в стороны. — Констатация факта, не более.

Глава 11

Ангелика

Внутри меня все вскипает. Кажется, что на кожу вылили серную кислоту, так сильно она горит. Дану наплевать. Он ухмыляется, поглядывая на драгоценность директора, точнее на то, что от нее осталось.

Я не выдерживаю. Все! Это предел.

Резко подскакиваю и толкаю этого гада рукой в плечо.

— У меня не оттуда растут?! — Шиплю, дрожа от негодования. — Если бы ты не возомнил себя богом, то сова стояла и дальше в целости и сохранности! — Снова толкаю его руками, на что он лишь прищуривается и с места не сдвигается. — Нет! Ты решил и тут показать, что весь мир у твоих ног!

На самом деле хочется плакать. От обиды. От страха. От всего, что сейчас происходит, но я толкаю этого напыщенного индюка, не задумываясь о последствиях. Не думаю, что он может с легкостью дать мне затрещину.

— Еще раз ударишь, и я за себя не ручаюсь. — Устрашающе цедит сквозь зубы и сжимает челюсти, и надо бы остановиться, но я не могу.

Так долго терпела, что в это мгновение словно отключили тормоза. Перерезали провод, и я неслась на большой скорости к обрыву, не в силах остановиться.

— Что ещё ты сделаешь? Ударишь? — Перехожу на крик, сцепляя пальцы рук, чтобы Аристов не заметил, как сильно они дрожат.

Меня вообще будто током бьет.

Так жарко.

Никогда не кричала.

Терпела.

Язвила.

Убивала умной фразой, но не орала, как резаная, считая подобное поведение уделом истеричек.

— Не нарывайся, Ангелочек. Я ведь не шучу. — Дан шумно дышит, от чего его ноздри раздуваются, и в другой ситуации я бы посмеялась.

— Мне тоже не до смеха. За сову прилетит, и ты это знал. Ты сделал это намеренно. — Сама не замечаю, как приближаю лицо к его. — Думаешь, раз сынок богатых родителей, то тебе все позволено?!

Аристов усмехается и наклоняется ко мне, заставляя отпрянуть от него.

— А разве нет?

— Нет… — Нервно сглатываю, потому что уж слишком безумно выглядит Дан в этот момент.

— Так докажи обратное. — Он делает шаг ко мне, а я отступаю.

— Не приближайся, — я выставляю руку вперед, но Аристов ее перехватывает и сжимает до боли, — отпусти. Мне больно.

— Прежде, чем открыть рот, Ангелочек, нужно десять раз подумать. Здесь друга твоего нет. Защитить некому. — Дан цедит каждое слово сквозь зубы и даже не моргает.

— Я и сама себя защитить могу. Это ты слабак, раз можешь только кулаками махать. — Выплевываю ему в лицо под бешенный стук своего сердца. — И между прочим, он и твоим другом был. Но ты настолько гнилой внутри, что без него остался.

Аристов издает какой-то странный звук и толкает меня, и все бы ничего, но я поскальзываюсь и падаю прямо на стекла. Вся правая сторона начинает гореть.

— Да чтоб тебя, а! — Громко ругается он и подается вперёд, но в этот момент в помещение входит Валерий Иннокентьевич.