Осколки наших грез

Из его уст это прозвучало неоскорбительно.

– Чего ты добивалась, твою мать? Хотела с ангелками поболтать?

– Скорее с чертями…

Не став перегибать, Матвей проглотил возмущение и по-хозяйски опустился на край кровати. Тогда я поняла, что нахожусь в его покоях. Кто бы мог подумать, что солнечная обитель с выдержанным минимализмом принадлежит такому мрачному, но довольно привлекательному, эгоцентристу? Только не я.

– Прости, что доставила тебе хлопот, – покаялась я.

– Ты доставила их только себе, – фыркнул он, покачав головой.

– Спасибо, что позаботился о машине…

Матвей обернулся.

– О машине? Ты шутишь? Мне плевать на кусок железа. Я думал, что буду кишки твои собирать. Так что благодарить нужно не меня. Тебе спасибо, Снег, что жива, – он с трудом сдерживал крик, что для Янковского – геройство.

Мне стало не по себе. Впервые не нашлось причины оспаривать претензию. Матвей был бесконечно прав, а я обжигалась об последствия ошибки.

Наступила тишина. Кто-то молчал покорно, кто-то вынужденно.

– Больно?

Я вздрогнула, когда горячие пальцы коснулись кровоподтёка на щиколотке, но едва ли от боли, скорее от проснувшихся чувств.

– Немного.

– А здесь? – теперь его рука скользнула выше, до колена.

Тело предательски покрылось мурашками.

– Ничего особенного, всего лишь царапина.

Осознав, что позволяет себе лишнего, Янковский одумался и подскочил с кровати, при этом занервничав.

– Пойдём вниз. Мама заждалась.

Растерянность парня отразилась на мне приятным теплом. На мгновения все остальные переживания перестали быть значимыми. На смену им пришла девичья хитрость, как тогда мне казалось, вполне своевременная.

– Ой, – пискнула я, коснувшись ступнёй пола. – Встать не получается. Так больно, что зубы сводит. Как же теперь быть?

Матвей нахмурился, подозревая неладное, но в итоге сдался. Закатив глаза, парень наклонился, позволив мне обхватить руками мужскую шею.

Мы спускались по лестнице. В его руках я чувствовала себя максимально комфортно, так и не сумев сдержать довольной ухмылки. Пришлось нарочно вжаться в спасителя, оставив между нашими губами жалкие сантиметры.

Победа сомнительная, но всё же победа.

– Перестань пялиться на меня, – бурчал Матвей, багровея в лице. – Это пугает.

– Прости, но смотреть больше некуда. Шею заклинило.

– Охотно верю.

На кухне нас встретила Александра. Женщина неизменно стояла у плиты, колдуя над капустными оладьями. Лицезрев неожиданную картину, она не поспешила смутиться, напротив, просияла в улыбке.

– Успела вас заждаться. Садитесь, детишки.

Я закусила губу, сдерживая смех, а недовольный Матвей с радостью избавился от нежеланной ноши, опустив меня на стул.

– Тебе очень идёт зелёный, девочка, – подметила Александра, накрывая на стол. – Матвей носил это футболку до восемнадцати лет, потом в ход пошли строгие смокинги, а мне стало жалко выбрасывать. Забавно, что она смогла пригодиться.

– Так ты говоришь обо всём, мама, будь то старый пододеяльник или стопка прошлогодних газет. Ты даже умудрилась сохранить мои молочные зубы.

Её губы дрогнули в фальшивой улыбке.

– Не порть нам аппетит, сынок. Просто заткнись.

Матвей неохотно потянулся к салату, Александра продолжала возиться с посудой, а мне пришлось отрезветь и принять реальность в самой непригодной её красе. Я находилась в чужом доме, бессовестно нарушив покой Янковских.

– Мне очень жаль, что вам пришлось…

– Так, – перебила меня Александра, – разговоры за столом. Перестань винить себя, дорогая. Ты не в том состоянии. Пусть все невзгоды останутся за порогом этого дома. Сегодня тебе нужно отдохнуть. Отпусти волнение. Мы всегда рады видеть тебя, – надавила она, посмотрев на сына. – Правда, Матвей?

– Конечно, – исказился он, пережёвывая зелень.

Мне не удалось устоять перед аппетитным ароматом, и горячий драник залетел в рот. Я забыла, когда ела в последний раз. Быть может, пару дней назад.

– Это очень вкусно, – простонав, призналась я.

Матвей хохотнул, украдкой наблюдая за жадным поглощением, а после прошептал себе под нос:

– Поверить не могу, ты ешь больше Давида.

Я метнула в него острый взгляд.

– Добавки? – демонстративно влезла Янковская. – Остальное на плите. Угощайся, дорогая. Чувствуй себя, как дома.

Позабыв о собственной лжи, я поторопилась встать, но тут же одумалась и взяла несправедливый реванш, запорхала ресницами.

– Ты не поможешь мне, Матвей?

– Нет, – сухо кинул он.

– Мы справимся сами, – сказала Александра, недовольно поджав губы.

Тогда парень встал из-за стола и, наигранно поклонившись, покинул кухню. Он направился во двор, наверняка проклиная моё присутствие и существование в целом.

Аппетит моментально пропал. Я понимала, что не смогла найти к нему подход и едва ли его найду. Слишком сложный ребус.

– Не переживай, солнышко, – подбодрила мать того, кто совсем на неё не похож. – Чем старше становится Матвей, тем больше походит на своего отца. Их объединяет весьма скверная черта характера. Поддавшим чувствам, они бесятся от собственной  слабости, – её тёплая рука накрыла мою. – Ему плохо, когда он находится рядом с тобой и так же плохо, когда ты не рядом. Отсюда эта вспыльчивость. Парню требуется время, чтобы разобраться в себе и принять очевидное.

– Вы считаете, что я ему небезразлична? – прозвучало с надеждой.

– Я слишком хорошо знаю своего ребёнка. Ничтожно мало тех, кто его волнует. Он неразборчив, это правда, и не всегда способен сделать правильные выводы, но он справедлив. Справедливо ли устремиться за той, от которой кровят глаза; той, что будоражит нервы; той, что попала в передрягу и смотрит не тебя взглядом, горячее вулканической лавы? – в глазах женщины искрами заплясала грусть. – Думаю, что сегодня он принял решение. Самоотверженно. Покорно. Матвей борется с ним, но слишком слаб, чтобы победить.

– Как же быть мне?

– Оставайся собой. И никогда его не обманывай.

Весь оставшийся день мы провели с Александрой. Мне не хотелось идти домой, а меня не думали прогонять. Я запомнила эти секунды. Лёгкие разговоры, бесценные советы и солнечный свет, что волшебным способом исцелял душу. Перед ней хотелось робеть, прятать дерзость, говорить об изъянах, делиться секретами, попросту быть сопливой девчонкой. Опустить голову на плечо и рассказать о тревогах. Она была доброй ведьмой, которая превращала часы в секунды, что не стеснялась браниться, но делать это с нежностью. Александра была главным цветком своего сада.

Луна осветила гостиную. Александра уснула в кресле после скучного кино. А я провожала глазами титры и размышляла над ею сказанным. С каждым новым домыслом разгонялось сердце, горло сводило. Что, если рано опускать руки? Что, если один из нас допускает ошибку? Один отказавшись, другой – сдавшись.

Переборов страх, я скинула плед и накрыла им женщину.

На сей раз ступени лестницы показались мне необычайно холодными. Каждый следующий шаг, как шаг в пропасть: либо растворишься, либо пропадёшь. Только он заставлял меня чувствовать себя другой. Вся эта семья заставляла.

Не думая открыла дверь и сильно удивилась, когда не застала Матвея, пусть была уверена в обратном. Постель заправлена, подушки взбиты, лишь слабый ветерок насмешливо играл с занавесками, словно издеваясь.

Я захотела уйти, но только вздрогнула от неожиданности.

– Ты лгунья, Снежана, – процедил Матвей, захлопнув дверь. Он говорил о моей вновь обретённой способности ходить. – Совсем такая же, как моя мать. Тебе совсем не идёт зелёный.

Воздух перестал попадать в лёгкие, хотя минуту назад я была полна уверенности. Меня прожигал тёмный и загадочный, с ума сводящий взгляд.

– Я знал, что ты придёшь. Почему? Я не знаю.

Теперь колени стали ватными, без капли лукавства.

– Тебе известно, почему я здесь. Более чем.