Страница 77 из 209
Уже миновав городской рынок, юноша подъезжал к длинной и витиеватой дороге, что вела к самому дворцу. Он дышал широкой грудью, понимая, что сейчас, наконец, он был один среди всех этих диковинных для него людей, без хвоста в виде других имперцев, без противного ему окружения лордов и леди, что каждый раз заискивающе, по-собачьи украдкой смотрели на него; даже без дурного женского общества. Точнее, без общества дурных женщин. Все прелести лагерной жизни оставили его еще несколько часов назад, когда другие солдаты Императора встали небольшим, малозаметным лагерем в окрестностях Народного Дворца.
В окружении д’харианцев Томас, как ни странно, чувствовал себя вполне свободно, будто каждый из них был знаком ему многие годы. Конечно, это было не так, но его тешила мысль, что он наконец нашел что-то знакомое и близкое, такое далекое от другой культуры, культуры захватчиков, представителем которой он сейчас являлся. Быть может, он рос среди этих людей, д’харианцев? Эта мысль вызывала в нем какое-то внутреннее метание, будто его душа в момент теряла равновесие и оказывалась у той чаши весов, что вела к падению. Будь это так, сейчас он невольно оказался бы в шкуре предателя, а этого ему, как ни странно, не хотелось.
До Народного Дворца оставалось несколько минут пути, когда его конь начал подъем по широкой дороге из брусчатки. По обе стороны она не имела никаких ограждений и венчалась обрывом, поэтому любое неосторожное движение в мгновение привело бы к падению. Дорога эта вела прямо к огромным воротам, которые достигали не менее десяти футов в высоту и пяти футов в ширину. Томас догадался, что именно в этом отрезке пути и была сила Народного Дворца, который доселе смог пережить все осады: подступ к нему был слишком сложным и извилистым, а забаррикадированные двери, которые были частью невероятно широкой и толстой каменной стены, без желания хозяев дворца преодолеть было практически невозможно.
Томас завершал свой подъем по дорожке, равняясь строго по ее центру. Хоть время и близилось к весне, дорога все еще была покрыта тонкой корочкой льда, на которой его конь вполне мог поскользнуться, и тогда их обоих ждало бы долгое и неприятное путешествие вниз.
Наконец добравшись до слегка заиндевевших железных ворот, ведущих во дворец, юноша придал своему лицу как можно более безразличное выражение, зная, что наименьшее количество эмоций всегда вызывало наименьшее количество вопросов. Солдаты с шипастыми браслетами на предплечьях, которые несли свой пост у входа, окинули его внимательным взглядом и незамедлительно спросили, с какой целью он прибыл во дворец.
— Я представитель Андерита в Совете, — только и ответил он, не приплетая ничего лишнего.
Один из них, светловолосый широкоплечий мужчина, который по росту значительно превосходил не только Томаса, но и своих братьев по оружию, сейчас показал явную подозрительность к его словам, но пока не к нему самому. И то хорошо, решил Томас.
— Но Совет уже сформирован, и все его члены давно находятся во Дворце, — мужчина подбоченился.
— Да, но Андерит принял решение позднее других стран, и моя задержка оправдывается именно этим фактором. Полагаю, вас должны были известить об этом.
Тот немного нахмурился, момент спустя вновь пробегаясь оценивающим взглядом по путнику. Томас не позволил себе даже поежиться от холодка, вызванного этим взглядом, как вдруг мужчина все же кивнул, и младшие по рангу солдаты открыли для представителя Совета ворота.
Юноша тронул коня пятками, как можно более быстро проходя через вход во дворец, будто двери перед ним могли внезапно захлопнуться. Уже внутри широкой арки, которая наглядно давала понять, что оборону Дворца держала не одна стена, а несколько, к нему подбежал мальчик лет четырнадцати, который первым делом забрал его коня. Томас обратил внимание, что, по сравнению с солдатами, которые несли многочасовой дозор, да и с ним самим тоже, он был одет даже более тепло, но на нынешнем холоде, даже в стенах дворца, и ему было не совсем комфортно.
Он подошел к лестнице, которая вела к непосредственному входу во дворец, и только поднявшись туда увидел довольно мощный и совершенно разношерстный поток людей, продвигавшихся вглубь дворца. Томас, который все еще был обременен своей хоть и не большой, но все же наполненной доверху дорожной сумкой, после недолгих колебаний все же пошел за толпой. Его заинтересованность в причине движения такого количества совершенно разных по положению людей, зачастую служанок и их леди, идущих на расстоянии вытянутой руки, выросла еще сильнее, как только он понял, который был час. Полдень. Что такое важное могло происходить в полдень? Молитва, ритуал, жертвоприношение?
Насчет последнего он хоть и сомневался, но все же не стал так резко отвергать это предположение.
Они подходили к какому-то довольно большому залу, которых, как он догадывался, в Народном Дворце было не менее десятка. Толпа, частью которой Томас был вынужден стать во имя удовлетворения своего любопытства, вела себя крайне непринужденно и спокойно, практически как стадо глупых овец, которых ведут на убой. Впрочем, вряд ли дом Ралов мог позволить себе массовое убийство в такое тяжелое и неоднозначное время, разве нет?
В зале этом были очень высокие потолки, как он сразу заметил, а одну из четырех мраморных стен занимал целый ряд высоких стрельчатых окон. Здесь уже находилось довольно много людей, и все они стояли на коленях, причем, по собственному желанию, выглядя при этом довольно расслабленно. Томас помедлил, пока не получил довольно ощутимый тычок в спину от какой-то блондинистой леди, которая вдруг быстро прошуршала пышными юбками мимо него, лишь раз обернувшись и сверкнув голубыми глазами в ответ на его изумленный взгляд. Невиданная наглость, но, судя по тому, что он читал о д’харианском народе, эта юная леди была его типичной представительницей.
Томас прошел куда-то в середину зала, усаживаясь на колени точно так же, как и все другие, будто точно зная, что ему предстоит делать. На самом же деле, это было совершенно не так. Он заметил, что люди все прибывали, и среди них были уже не только гости дворца с их свитой, но и его постоянные жители: солдаты, воительницы в бурой коже, которых именовали морд-сит, дворцовая прислуга. Поток не иссякал уже несколько минут, но двери не закрывались ровно до того момента, пока в зал не вошли две последние женщины.
У одной из женщин, той, что была облачена в длинное белое платье, были невероятной длины и красоты волосы цвета воронова крыла, а глаза сверкали так, что юноша мог видеть их блеск даже со своего далекого места. Она шла рядом с высокой и стройной морд-сит, светлые волосы которой были заплетены в длинную косу, которая по длине ничуть не уступала волосам ее спутницы.
В груди у Томаса начала свой подъем буря. Эта темноволосая женщина была так прекрасна, что вряд ли могла вызвать неприятие у какого-либо мужчины — у любого мужчины! — но юноша едва удержался от того, чтобы сжать руки в кулаки для удержания концентрации. Перед ним была Мать-Исповедница, самая могущественная женщина Срединных Земель, и именно эта женщина вызывала в его душе самое настоящее смятение одним своим видом. Как это было возможно? Что такого она сделала ему в той, прошлой жизни, что сейчас одно ее появление ставило его в тупик? Он испытывал настолько смешанные чувства, что вряд ли мог дать им хоть какое-нибудь определение, но все же. Он ведь должен был ненавидеть ее, разве нет?
Он, не отрываясь, проследил за тем, как она плавно опустилась на колени перед всеми другими людьми, при этом находясь спиной к ним и игнорируя обращенные на нее взгляды. Ее морд-сит села где-то позади, но это ее движение вышло настолько резким, что люди вокруг невольно отпрянули.
После того, как мгновение в зале царила мертвая тишина, раздался ясный звон колокола. Только он известил о том, что наступил полдень, сотня голосов единовременно взвилась вверх, под самый потолок, вызывая внезапную дрожь где-то внутри Томаса. Он невольно согнулся под мощью этого многоголосья, и до него не сразу дошло, что именно говорят эти люди. Он был настолько поражен, что пока не мог найти в себе сил влиться в поток говорящих, будто в этом было что-то противоестественное.