Правительница Д'Хары

Она лишь ждала продолжение его монолога, понимая, что это не мог быть его конец.

— Я не помню многое из того, что происходило со мной раньше, и единственное отчетливое воспоминание — это ощущение ненависти к людям, лиц которых я даже не помню. И именно она привела меня сюда — ненависть. Но ты не имеешь права винить меня: и ты, и твой муж убили не меньшее количество людей, чем я сам.

Его рука легла на ее плечо, затем быстро скользнула вверх по шее и, наконец, оказалась на ее щеке. Кэлен внутренне сжалась, но сохранила внешнее самообладание. Она понимала, что Нида была неподалеку от входа в камеру, но, даже при всем желании, она бы не успела появиться вовремя, если бы Томас решил причинить ей вред.

И уже в следующее мгновение он схватил Кэлен за локти и повернулся на месте, меняя их местами, так, что он преграждал ей путь к выходу. Пара шагов, и женщина оказалась прижата к стене сильным телом юноши. Резкое столкновение с твердой поверхностью выбило весь воздух из ее легких, а глаза широко раскрылись в удивлении, когда его губы вдруг накрыли ее в жесте, лишь отдаленно напоминавшем поцелуй.

Он требовательно смял ее губы, настолько властно и грубо, что Мать-Исповедница едва не задохнулась от подавлявшей ее силы. Это не был простой акт доминирования или подавления, не внезапная проверка на трусость. Это было что-то, в основе чего лежал не разум, а нечто более глубокое, эмоциональное. Более темное.

Женщина постаралась оттолкнуть его руками, но он лишь сильнее вдавил ее в стену своим телом. Его руки крепко обхватили ее талию, а пальцы впились в ребра, вызывая боль. Кэлен сжала губы и отвернула голову, хватаясь за его предплечья и оставляя кровавые полосы своими ногтями, но не смогла пробить себе путь к свободе. Тогда она яростно обернулась в его сторону, гневно сверкая зелеными глазами. Он поймал ее взгляд, и они долго и неотрывно смотрели в лица друг другу, словно два каменных изваяния.

Исповедница упрямо сжала челюсти, чувствуя, как его ладонь почти по хозяйски легла на ее бедро, с силой впиваясь в него, а в ее горле застыл немой крик. К ее счастью (или несчастью?) она не задержалась там, а вместо этого поднялась к ее плечам, затем к открытой шее, такой беззащитной в его руках.

В конце этого маневра, во время которого дыхание женщины стало совсем неуловимым для чужого взгляда, его рука легла на ее живот, и теперь Кэлен напряглась, словно натянутая струна. В ее взгляде проскользнул страх, который Исповедник совершенно не ожидал увидеть, и это явно обескуражило его. Томас остановился, как вдруг на его лице выросла ухмылка. Исповедница почувствовала, что ее гнев, подогреваемый бессилием, достиг своего пика. В этот миг она действительно была готова убить его.

Она резко схватила его за шею, и улыбка Томаса превратилась в оскал.

— Хочешь исповедать меня?

Пальцы Кэлен сжались на его горле еще сильнее. Она холодно отметила, как быстро под ними пульсировала артерия. Пусть он мог контролировать свое лицо и свой голос, с сердцем все не могло быть так просто.

— Убери руку, иначе я разорву тебе глотку, — почти прошипела она.

Прошла одна тяжелая минута, две. К ее удивлению, он повиновался. Кэлен смогла сделать поверхностный вдох, когда рядом с ней возникло свободное пространство.

— Что ты пытался доказать этим, Владетель тебя побери? — разочарованно воскликнула она, с силой ударяя его в плечо кулаком и покидая плен его рук, при этом даже не пытаясь скрыть свое презрение. Когда между ними был десяток футов, она обернулась, напоследок окидывая взглядом его фигуру. Он стоял, отвернувшись от нее, опираясь рукой об стену, абсолютно неподвижный.

Он не стал спрашивать, что будет с ним дальше. А она решила оставить его в неведении, убивавшем не хуже самой опытной морд-сит.

Когда она вышла из камеры, на ходу кивая Ниде, надежда на лучшее в этом человеке, Исповеднике, погибла. То предчувствие, что связывало ее с ним, утратило значение. Он уже был мертв, пусть и в ее мыслях.

***

Только Кэлен оказалась в своих покоях, она сразу же попросила служанку наполнить для нее теплую ванну. Исповедница села на кровать, молчаливо ожидая того момента, когда она будет готова, и только сейчас поняла, что на улице вновь бушевал дождь, крупные капли которого бились о стекло словно в апогее отчаяния. Она тяжело вздохнула, понимая, что такая погода могла сильно задержать Ричарда, Никки и Бердину на их пути домой.

Когда служанка окликнула Мать-Исповедницу, говоря, что все было готово, она поблагодарила ее и, взяв в руки первое попавшееся полотенце, прошла в ванную комнату. Только выскользнув из платья, женщина поежилась под неприятным касанием холодного воздуха, и вся ее кожа покрылась мурашками. Она как можно скорее шагнула в теплую, почти горячую воду.

Кэлен села, подогнув под себя ноги, и взяла ленточку, лежавшую на столике, с ее помощью кое-как собирая волосы негнущимися пальцами. Закончив с этим, Исповедница подняла с того же столика флакон с лавандовым маслом и недолго повертела его в руках, наблюдая за движением фиолетовой жидкости в окружавшей ее стеклянной клетке. Она капнула несколько капель масла в воду, надеясь, что это поможет ей немного расслабиться, и только после этого смогла лечь в ванной, закрывая глаза.

Она погрузилась в собственные мысли, думая о том, что произошло в камере Томаса буквально полчаса назад. Она нещадно бранила себя за то, что поддалась эмоциям и позволила себе подобную оплошность, придя к нему без сопровождения Кары или даже Ниды, глупо полагая, что он не посмеет причинить ей вред.

Она ведь даже не подумала о том, что сказал бы ей Ричард. Если бы ее муж узнал о том, что сделала Кэлен, он бы, без сомнения, был разгневан. Если бы он узнал о том, что сделал Томас, он бы, без сомнения, убил его, невзирая даже на слова Никки.

Лицо Исповедника не покидало ее сознание. Раз от раза она все больше убеждалась в том, что оно казалось ей знакомым, но сейчас, именно в эту секунду, всем, к чему сводились ее мысли, были его унизительные прикосновения, которые сами по себе были олицетворением предательства Кэлен. Воспоминания о них вызвали у нее судорожный вдох. Она страшно хотела стереть с себя следы его пальцев, его губ, а потому бездумно схватила со столика губку и принялась яростно тереть свое тело, словно это могло помочь ей избавиться от призрака его прикосновений, исключить его из своих мыслей. Она допустила ошибку. Это все была ошибка.

Она вспомнила, какое оцепенение напало на нее, когда он коснулся ее живота. В тот миг ей было по-настоящему страшно, но не за себя. Одна лишь мысль о том, что он мог навредить их с Ричардом ребенку, подействовала на нее подобно разряду молнии. Это был почти животный инстинкт, совершенно неосознанный — во что бы то ни стало защитить драгоценную жизнь внутри нее.

Сейчас, когда исчезли боль и слабость, сопровождавшие Кэлен практически всю ее беременность, она успела почти забыть о своем положении, и единственным напоминанием о нем было лишь множество новых платьев, которые не должны были подчеркивать ее фигуру. Но она понимала, что с ней произошло что-то, что затрагивало не только ее тело. Что-то гораздо большее.

Она обхватила себя руками под водой, кончиками пальцев касаясь своего округлившегося живота. Только сейчас Исповедница поняла, насколько сильно она успела полюбить ее, эту хрупкую жизнь, что она несла, даже несмотря на то, как сложно ей было примириться с ее существованием с самого начала.

Кэлен склонила голову набок, слегка улыбаясь. Возможно, она все же была обязана Томасу за столь важное осознание.

Она лежала в том же положении, обняв себя руками, когда в соседней комнате за кем-то тихо закрылась дверь. Кэлен немного напряглась, выжидая мгновение и прислушиваясь к звуку шагов. Ей не составило труда понять, что эти шаги, абсолютно спокойные, были слышны лишь благодаря усталости человека, которому они принадлежали, и они не могли быть вестниками чего-то плохого. Более того: она точно знала, кому они принадлежали.