Страница 57 из 68
— Сколько у тебя детей, Патриарх? — спросил он, когда они переступили порог во дворе.
— Два сына и дочь, господин советник.
— С тобой живут?
— Нет уже, разъехались.
— Вот как?
— Дочку я только что выдал замуж за одного столяра в Тур-д’Эг.
— А сыновья что?
— Они друг с другом не ладят, а Жозеф, младший, и со мной не ладит тоже.
— Понятно…
— Уехал, нанялся в работники ниже по Дюрансе, где-то у Кавайона.
— А старший?
— Старший женился. Арендовал с женой ферму в Ладюре.
— Давно?
— В прошлом году на Иванов день.
— Как же ты управляешься?
— У меня два работника да пастух. И жена у меня еще крепкая, хоть и старше меня. Варит обед на всех.
Господин Феро осмотрел хозяйство во дворе, как осматривал землю.
Все повозки были новые, в хлеву стояла другая пара быков, а работник-возничий запрягал прекрасную крестьянскую лошадь, огромную, как тяжеловоз.
"Так! — подумал господин Феро. — Четыре года назад эти люди бедствовали, а теперь вон как славно живут!"
Жена Патриарха встретила господина Феро приветливо, но, по-видимому, ничего не знала о необыкновенных отношениях между ним и ее мужем.
В доме все точно так же говорило о достатке.
— Пойдем посмотрим на твою семенную пшеницу, — сказал господин Феро.
Патриарх повел советника в амбар.
Амбар был полон зерна.
— Как! — воскликнул господин Феро. — Ты еще не продал урожай?
— Нет, сударь.
— Когда же у тебя срок платить за аренду?
Патриарх широко улыбнулся:
— А я за неё больше не плачу.
— Пошли посмотрим на твоё зерно
— В самом деле? Как же ты так устроился, чтоб ничего не платить?
— Выкупил я ферму, — бесхитростно ответил великан.
Господин Феро и бровью не повел.
— Правда, в рассрочку, — уточнил Патриарх.
Господин Феро опять ничего не ответил.
Он осмотрел зерно, нашел его вполне годным и сказал:
— Я возьму восемь мерок. Почем оно теперь?
— По шестьдесят франков, сударь.
— Дороговато! — заметил советник, который любил торговаться.
— За семенное зерно недорого, сударь. Оно ведь первосортное.
— Значит, беру восемь мерок, — повторил советник, — это будет 480 франков. Но за деньгами тебе придется приехать в Ла Пулардьер.
— А я как раз завтра буду в Мирабо, — сказал Патриарх. — Там мой шурин трактир держит, нам с ним надо кое-что утрясти.
— Так вот и зайдешь в Ла Пулардьер на обратном пути.
— Хорошо, сударь.
— В котором часу?
— На самом закате, если вы не против.
— Договорились, — сказал господин Феро.
И вышел из амбара.
* * *
Через час господин Феро сидел в своей тележке, нахлестывал грузную кобылу и думал про себя:
"Патриарх выкупил ферму, выдал замуж дочь, помог сыну, заново купил весь инвентарь: на те деньги, что я ему дал тогда, этого всего не сделаешь. Когда я к нему ехал — подозревал его, уезжаю с прочной уверенностью. Впрочем, человек он более простодушный, чем бывают обыкновенно злодеи. Для него я действительно больше уже не прокурор и не судья. Стало быть, бояться мне нечего".
Не переставая размышлять, господин Феро продолжил путь в Ла Пулардьер.
VII
В тот вечер мизе Борель и ее сестра мадам Бютен негромко толковали между собой на садовой скамейке у дверей своего домика — той самой, где их несколько дней назад видел советник Феро.
Настала темная теплая ночь, ни один ветерок не колыхал ветвей деревьев.
— Рабурден уже неделю, как уехал, — говорила мизе Борель, — а муж твой все никак в себя не придет.
— Да, правда, — ответила мадам Бютен, — все так и ходит хмурый.
— И чем же тот человек так его околдовал? — спросила старшая сестра.
Младшая подняла глаза к небу:
— Ох! Муж мой и сам человек странный. Чем больше мы с ним живем, тем я его меньше знаю и больше боюсь.
— А скажи, малышка, — продолжала мизе Борель, — ты говорила, мужу твоему кошмары снятся?
— Ой, да какие страшные…
— Про убийства, про кровь, про разбой…
— А еще про гильотину.
— Часто?
— Да почти что каждую ночь. Потом вдруг просыпается, а я всегда притворяюсь, будто сплю. Боюсь, как он поймет, что я все вижу и слышу, так сразу меня и убьет.
— Ой, бедняжка! — тихонько сказала мизе Борель. — Не досталось тебе хорошей доли.
— Да что же это значит, что мужу такое все снится? — спросила мадам Бютен. — Скажи, ты, верно, знаешь.
Мизе Борель вздохнула, но ничего не ответила.
— Да скажи уж, — опять попросила ее сестра.
— Ну да ладно, — как будто через силу ответила старшая. — Сказать тебе, что ли, что я думаю про это?
— Сказать, сказать…
— Муж твой, значит, был моряком.
— Ну да.
— А потом на берег списался.
— Ага, когда на мне женился. Уж я бы не потерпела, чтобы он все время в море уходил.
Мизе Борель покачала головой:
— А может, и не потому… Может, он там что-то натворил.
— Натворил! — в испуге вскрикнула мадам Бютен.
— Может, и убил кого.
— Да ты что!
— И этот Рабурден с ним тогда был заодно — вот потому он здесь так и хозяйничал.
— Ой, не надо, молчи! — в ужасе закричала младшая сестра.
— Я просто так думаю, — спокойно объяснила мизе Борель.
— А чего это Рабурден у нас тут торчал?
— Денег дожидался.
— А муж мой, думаешь…
Мизе Борель заговорила еще тише:
— Ох, сказала бы я тебе еще что-то, да только…
— Что такое?
— Ты не поверишь.
— Поверю, сестра, поверю!
— Так вот, — набравшись храбрости, стала рассказывать вдова, — можешь себе представить: накануне того дня, как уехал Рабурден, я слышала — все так и есть, как я думала.
— А что ты слышала?
— Ты уже спала, я тоже свет погасила, да не заснула: дюже душно было. Встала и подошла к окну подышать. И тут гляжу через жалюзи — по саду два человека идут, как две тени: Рабурден и муж твой. Рабурден говорит: "Что мне не уехать — сперва только деньги надо получить".
— А муж что?
— Завтра, говорит, получишь. А тот ему: "Вот получу да и уеду". Потом они прошли, и больше я ничего не слышала.
— Стой, молчи! — вдруг воскликнула мадам Бютен.
Она поспешно вскочила.
В саду послышались чьи-то шаги по гравию.
— Это муж, — тихо сказала Алиса.
Николя Бютен ушел с утра на охоту, сказал, что идет далеко и вернется поздно. С собой он взял только немного хлеба с сыром, и на весь день женщины остались одни.
Теперь он в самом деле возвращался домой.
Он шел медленно, склонив голову, как человек, погруженный в глубочайшие раздумья.
Мимо женщин он прошел бы, вовсе их не заметив, если бы мадам Бютен не вскочила и не побежала к нему навстречу.
— А, вы тут сидите! — сказал он мрачным, могильным голосом, как будто его внезапно разбудили от дурного сна.
— Мы тебя ужинать ждем, — сказала мадам Борель.
— Есть не хочу, — ответил он грубо.
— Ты же рано утром ушел?
— Ну и что?
— Целый день не ел…
— Я приятелей встретил, мы в трактире пообедали.
— Много настреляли? — спросила мизе Борель.
— Ничего, — ответил он грубо.
Он вошел в дом, швырнул ружье в угол, тяжело уселся на стул и вновь погрузился в раздумья.
А две женщины с немым испугом уставились на него…
VIII
Мало того, что ягдташ Николя Бютена был пуст, мало того, что, осмотрев ружье, можно было убедиться, что он ни разу не выстрелил — по бледному, изможденному лицу его, по запыленным башмакам и забрызганным грязью гетрам всякий бы сразу понял, что он очень далеко ходил и весь день ничего не ел.