Червь Часть 1

Нарисовав в воздухе пару тройку кругов, Роже поднимает голову. Глаза закрыты, губы не шевелятся. Из раны, что оставил мой топор, потекла кровь. Сердце дёрнулось, но не забилось.

— Получается! — воскликнул отец. — Продолжай, пожалуйста!

Роже и не думала останавливаться. Она продолжала рисовать круги в воздухе, но теперь она делала это быстрее. Усерднее.

Сердце снова дёрнулось. Края раны потянулись друг другу как намагниченные, и соединились, оставив на сердце бледную полоску шрама.

Все молчали. Я волновался. Я больше не хочу есть, не хочу пить. Я хочу одного…

Раздался стук. Корова ожила, а с ней и мы. Надувшееся лёгкое выпихнуло руки отца из грудины. Он выдохнул, заулыбался. Весь засиял от радости!

— Роже! У тебя получилось!

Она молчала, продолжая водить руками. Там, где были обрубленные концы рёбер, появились острые выступы, напоминавшие горы, что тянутся к облакам. Сотни крошечных гор потянулись друг другу из разных концов рёбер. Когда они, наконец, соединились, на их поверхности начали появляться мышцы, что ручейками потекли из краёв кожи. Надулись вены. И в завершение всего, начала появляться новая кожа, но не так быстро. Вначале появился волнистый полупрозрачный слой, на поверхности которого выступили крохотные капли крови. И эти капельки крови сливались между собой, превращаясь в огромный кусок болячки, на который быстро слетелись мухи.

Вместо четырёх ребер у нас было три. И всё равно отец был доволен. Он был доволен не только Роже, но и мной. Только мама расстроилась; ей пришлось вылить молок на землю.

Впервые я стою с топором в руке, перепачканный грязью и кровью, а окружающие смотрят на меня с восхищением! Идиллия, которой у меня никогда не было. Я словно снова очутился в детстве, в кругу семьи, где старшая сестра, мама, папа, все смотрят на меня, а ты в их взгляде ловишь теплоту любви и понимание. Ты не один; ни вчера, ни сегодня, ни завтра. Никогда! У тебя есть семья. Настоящая, искренне любящая тебя. И мне больше ничего не надо. Я больше ничего не хочу менять!

Держа три ребра, три ребра покрытых толстым слоем мяса, отец с довольным видом говорит:

— На обед и на ужин хватит. Роже, ты сегодня обедаешь с нами! И это не обсуждается.

Роже закончила колдовать над коровой. Со стеснением посмотрела на отца, а затем опустила глаза на своё платье. Да, видок был у неё не очень. Тусуется второй день со мной, и уже умудрилась дважды перемазаться в крови. А что будет дальше? Надеюсь, у неё есть платья на каждый день?

— Мне нужно переодеться, — говорит Роже, пробуя ладонью оттереть багровые разводы, но делает только хуже.

— Так чего вы ждёте? Бегите! — говорит отец.

Под этим вот “Вы” как оказалось, он имеет в виду и меня. По пути в дом, проходя мимо меня, отец хлопает меня по плечу и говорит:

— Ну, чего глазёнки вылупил, теперь ты её должник. Руки в ноги и бегом!

Тут не поспоришь! Да и прогуляться я не против. Деревню необходимо изучить по подробнее, может еще есть какие интересные заведения. Да и я больше чем у верен, что помимо нашего захолустья в округе должны быть еще поселения, быть может, даже города! А еще у меня дикое желание навестить моего патлатого другана. Я смотрю на торчащий из столба нож и думаю: спросить разрешения или взять так…

Когда отец с матерью заходят в дом, я выдёргиваю нож, а Роже (конечно же, а как иначе) испуганно спрашивает:

— Зачем он тебе?

Отрезав от конца верёвки тонкий лоскуток, я привязываю к ноге (чуть выше голенища) своё новое оружие и прячу его под штаниной. Холодный металл приятно ласкает мою кожу. Мне хочется взяться за деревянную рукоять, вспороть воздух, услышать свист, и точным движением всадить его патлатому прям в сердце. Но не сейчас, надо набраться терпения. Всему своё время!

— Пригодится, — отвечаю я. — Пойдём.

Мы уже подходим к калитке, я открываю дверцу, и мы видим несущегося к нам на встречу тощего мужика. Он бежит из центра деревни. Бледный, задыхается. Трясёт руками и орёт:

— КРОВОКОЖИ! КРОВОКОЖИ ВЕРНУЛИСЬ!

— Чего он несёт? — спрашиваю я у Роже.

Она успела побледнеть. Руки безжизненно повисли вдоль тела. Её рот открывается, но слов не произносит.

Я хватаю её за плечи и еще раз, проговаривая каждую букву, спрашиваю:

— О ком он говорит?

— Плохо… — мямлит она. Её лицо кривится от испуга.

На пороге дома появляется отец, мать виднеется за его могучими плечами.

— Роже! — кричит он. Выпрыгивает из дома и в два шага подбегает к нам. — Роже, деточка! Быстро беги за Ингой, и прячьтесь в лесу! Слышишь меня? Инга поможет тебе, а ты ей!

Роже кивает головой, но ничего не произносит.

— Роже, побежали! — кричу я, хоть и не понимаю, что происходит. Хочу уже переступить порог калитки, но отец грубо хватает меня за руку.

— Ты никуда не пойдёшь! — он переключает своё внимание на Роже, и снова, на повышенных тонах ей говорит: — Беги! Чего стоишь?

Роже выскочила на дорогу и побежала в сторону центра, только не по главной дороге, а дворами.

Тощий мужик подбежал к нам. Его ноги все в пыли, рубашка вымокла от пота. Глаза как у безумца прыгают из угла в угол.

— Кровокожи вернулись, — говорит он, свернувшись пополам и тяжело дыша.

— Но ведь листопад еще не начался! — говорит отец.

Тощий ничего не ответил. Выпрямился и побежал дальше, в конец улицы, продолжая кричать о приходе кровокожих.

— Пап, о ком он говорит?

— Ты их не помнишь, последний раз они приходили пять зим назад.

— И чего они хотят? Почему Роже должна прятаться в лесу?

— Пойдём, сейчас всё сам узнаешь.

Когда к нам подошла мама, мы все вместе вышли на дорогу и направились в сторону центра деревни.

Глава 18

Пока мы с семьёй (поверьте, мне тяжело называть этих людей подобным образом, но что поделать) идем по песчаной дорожке устланной мелкими камушками и отходами животных, нам на встречу выходят люди из соседних домов. Люди выходят вообще из всех домов. Люди идут сзади. Люди идут впереди нас. У большинства на лицах негодование, у остальных — страх. Вся эта толпа шепчется в едином порыве, выдавая неразборчивые фразы. Речь одних накладывается на возмущения других и до меня доходят лишь редкие фразы, которые я с трудом могу разобрать: то, что сейчас происходит — не должно происходить. Эти самые “кровокожи”, как я понял, приходят осенью, а сейчас, судя по зелёным листьям и по вечно палящему солнцу — лето. С чем это связано — никто не знает.

Когда впереди показалась каменная дорожка, и до центра деревни оставалось совсем чуть-чуть, толпа забурлила. Хлынула в сторону как тысяча мальков, что в страхе прячутся от хищной рыбы. Люди сдвинулись на правую сторону, пропуская кого-то страшного и важного! Я присмотрелся, прищурился: по левую сторону от дороги показался всадник на коне. Он скакал нам на встречу, рассматривая толпу. Всадник был затянут в странные доспехи, кривые какие-то, бугристые, багрового оттенка. И лошадь — она тоже была всё покрыта чем-то напоминающую ту самую болячку, что мы отковыряли у коровы.

Мне было так любопытно, что я не мог оторвать глаз, мне хотелось рассмотреть доспехи в подробностях, в деталях, но отец отвесил мне подзатыльник. Несильный… Так, чутка волосы взъерошил.

— Отто, — говорит он шёпотом, — опусти глаза и смотри себе под ноги. Голову не поднимай! Понял меня?

— Понял, — я опустил глаза и начал разглядывать свои босые ноги, измазанные грязью. Да я весь был перемазан! Даже умыться не дали! Что за срочность то такая? Кто они?

Когда всадник проходит мимо нас, я слышу громкий стук копыт и булькающее лошадиное дыхание, как будто кровь ей затекает в носоглотку. Как мне это знакомо…

— Кто они? — спрашиваю я.

— Я потом тебе расскажу. Нас всё равно это не коснётся. И в будущем тоже. Я надеюсь.

Вот так всегда, живёшь себе живёшь, думая, что не коснётся, а хрен там! Пройдётся так, что мало не покажется. Не правильно он философствует. Надо быть готовым ко всему, к любой жопе, к любому говну!