Страница 13 из 17
– Где ты нашёл у меня двор? Мы с тобой сейчас, конечно, можем выйти во двор, но, похоже, ты не об этом.
– Так вот именно. Созидая новую империю, вы не имели других образцов, кроме внешнего мира, но ведь известно, что там монархи живут совершенно по-другому. Тогда на какие образцы вы опирались?
– Христианская империя продолжает оставаться такой же изолированной от внешнего мира, как и царство пресвитера Иоанна, – неторопливо начал император. – Это значит, Божья воля в том, чтобы мы не смешивались с внешним миром, не уподоблялись ему. Если бы мы начали строить жизнь по их лекалам, в нашей империи не было бы ни малейшего смысла. У нас действительно нет других образцов кроме тех, которые предлагает нам внешний мир. Но их опыт порою даёт прекрасные примеры того, как нельзя делать.
– Изучи внешний мир и сделай наоборот?
– Ни в коем случае. Наоборот может сделать последний дурак, а мы обязаны отличать пшеницу от плевел. Это очень сложная, чрезвычайно творческая задача. Внешний мир даёт нам изумительные образцы святости и подлинного величия души, которым мы обязаны подражать, мечтая лишь о том, чтобы оказаться достойными подражателями. Но вместе с тем, внешний мир даёт нам ужасающие примеры порочности и развращённости, в том числе и на троне, более того, внешний мир усиленно убеждает нас в том, что иначе всё равно не получится, и вся та мерзость, которая налипает на троны, совершенно неизбежна. Мне захотелось доказать обратное, организовав придворную жизнь на принципиально иных началах. И даже мои ближайшие соратники поначалу решили, что я занимаюсь дешёвым популизмом и бессмысленным юродством.
***
– Ваше величество, у нас тут появился большой знаток придворной жизни, – Стратоник широко улыбался. – Говорит, что его корабль погиб в шторм, спасся он один, его выбросило волнами на берег. Когда узнал, что у нас тут буквально с нуля созидается монархия, сразу поспешил в столицу, намерен предложить свои услуги. Позвать?
– Зови, послушаем, – довольно равнодушно сказал император.
В комнату зашёл странный человек, по которому сразу было заметно, что он не местный, хотя одет он был также, как любой житель империи, видимо, его собственная одежда пришла в негодность во время кораблекрушения. Но его мимика была так подвижна, и раскланялся он с такой жеманной изысканностью, а потом замер в какой-то раболепной позе, что император сразу подумал: «У нас таких ещё не делают».
– Ты из какой страны?
– Можно сказать, что из всех стран сразу. Я по долгу жил при дворах большинства европейских стран, пожалуй, я просто европеец. По роду занятий – трубадур. Будучи всегда желанным гостем при любом европейском дворе, досконально изучил придворные обычаи во всём их разнообразии. Буду счастлив оказаться вам полезным. Мне сказали, что ваше величество не собирается жить в бывшем дворце пресвитера Иоанна?
– Не собираюсь, – по-прежнему равнодушно обронил император.
– Это правильно. Каждое правление должно иметь своё лицо. Каждый монарх, тем более – великий монарх, – трубадур сделал замысловатый реверанс, – должен построить для себя собственный дворец, отвечающий его личным вкусам и отражающий своеобразие его правления. Во дворце должно быть три этажа с высокими потолками, сотни комнат, множество коридоров… о, эти дворцовые коридоры… и несколько больших залов, включая тронный зал. Я видел залы, в которых стены были сплошь покрыты золотом и зеркалами, это потрясающее зрелище, а пол – драгоценный паркет.
– Что такое паркет?
– Инкрустация из ценных пород дерева. В хорошем дворце паркеты – настоящее произведение искусства, их узоры столь замысловаты, а породы дерева подобраны столь гармонично, что по такому полу просто страшно ступать. Впрочем, потом привыкаешь.
– А что мешает ходить по полу, выложенному простыми каменными плитами или деревянными плашками? И привыкать не надо.
– Ну… это же дворец, здесь всё должно поражать великолепием.
– Зачем?
– Убожество моего разума, видимо, мешает мне понять вопрос вашего величества.
– Твоя речь так же замысловата, как те паркеты. Разве нельзя быть проще, и в словах, и в убранстве помещений?
– Но богатство отделки отличает аристократа от простолюдина.
– Я так не думаю. Полагаю, всё наоборот. Впрочем, продолжай.
– Все помещения во дворце должны быть великолепны, стены покрыты живописью лучших художников, тонкой резьбой по дереву и камню, позолотой, – продолжил немного приунывший трубадур. – Иные комнаты дворца самим по себе могут быть драгоценностями. Я видел, например, комнаты, стены которых были полностью покрыты изумительным малахитом или потрясающим ониксом, камнем, который сам в себе несёт причудливые естественные узоры. Часто стены обтягивают тканями, это может быть и золотая парча, и бесценный шёлк.
– Сколько же всё это стоит? – задумчиво сказал император.
– На строительство великолепного дворца уйдёт громадное состояние, горы золота, – самодовольно улыбнулся трубадур.
– Сколько простых и добротных домов для бедняков можно построить на эти деньги…
– При чём тут бедняки, ваше величество? Монарх должен быть богаче всех, а великолепие дворца должно отражать его могущество.
– По-твоему, могущество дают только горы золота? На войне всё решала сталь.
– Сталь тоже стоит золота.
– Вот потому-то золото и должно идти на сталь, а не на дворцовую роскошь. Зачем всё это надо? Императорской семье достаточно нескольких комнат. Кто будет жить в тех сотнях комнат, о которых ты говоришь?
– Придворные.
– Это что за звери?
– Есть множество придворных должностей. Камергеры, камер-юнкеры и так далее. А у императрицы должен быть свой штат придворных: статс-дамы, фрейлины.
– И чем они все занимаются?
– Ну как… Это и есть императорский двор. Император не может не иметь придворных.
– Повторяю вопрос: чем они занимаются?
– Да… ничем… – трубадур заметно помрачнел. – Интриги плетут.
– Что сие означает?
– Копают друг под друга или под министров. Протаскивают куда им надо нужных людей, топят конкурентов. Одним словом ведут непрерывную войну за близость к монарху, за возможность на него влиять.
– То есть мешают осуществлению правильного порядка государственного управления?
– Да по сути так и есть, ваше величество. Но придворных интриг никому ещё не удалось избежать, это неистребимое зло. При дворе больше решают фавориты, чем монархи. То у французского короля какая-нибудь мадам Помпадур, то у русской императрицы какой-нибудь граф Орлов. Это самые могущественные люди великих монархий.
– Я правильно понимаю, речь идёт о прелюбодействе?
– Да…
– И это всё при дворах христианских монархов?
– Да…
– Но если при дворах монархов правит демонстративный порок, то в каком смысле эти монархи – христианские?
– В смысле деклараций…
– Господи, какая мерзость…Если увидишься с императрицей, не смей рассказывать ей об этом. Боюсь, как бы она не почувствовала отвращение к своему титулу.
– А я ещё хотел рассказать, как принято одеваться при дворах. Или уже не надо? – чуть не плача спросил трубадур.
– Давай уж…
– У одной императрицы, например, было пять тысяч платьев.
– А у моей жены всего три платья, – рассмеялся Дагоберт. – Это точно, если бы появилось четвёртое, я бы узнал. Теперь, конечно, начнётся мирная жизнь, может быть, она и позволит себе иметь пять платьев. Но иметь, скажем, 10 платьев она никогда не захочет. Никто не сможет объяснить ей, зачем это надо. Скажи, может быть, та императрица, у которой было пять тысяч платьев, была сумасшедшей?
– Нет, отнюдь, это была великая правительница. Но, видимо она считала, что первая женщина страны должна иметь самый большой в стране гардероб.
– А она не пыталась превзойти всех женщин страны не количеством платьев, а добродетелями?
– Это не бросалось в глаза, – улыбнулся трубадур. – Но и в том, что касается платьев, она была куда сдержаннее одной из своих предшественниц. Та никогда не надевала дважды одного платья, при том, что каждое её платье стоило целого состояния. И если кто-то из её придворных являлся ко двору в «надёванном», это её очень оскорбляло.