Комбриг

Тот дал точный ответ, хоть и не выучил урок:

— Внизу, сэр. Документы всегда подписывают внизу.

Без Вальтера бы не справились. Он вернулся через три часа с десятком человек на хвосте. И это были не сотрудники «кровавой гэбни». Это были шесть мужчин и четыре женщины — работники артели, «Радионс». Скорее, бывшие работники. Директора артели и главного бухгалтера посадили неделю назад, чего-то там спекулировали и зарплаты себе завышали. Люди ходили ещё на работу, но все уже подыскивали себе другое занятие. Всё же их артель именно на связях директора и держалась. Он доставал комплектующие, он же и сбытом занимался. И к этим своим делам никого кроме бухгалтера не допускал. Теперь обоих нет. Люди, а их в «Радионсе» трудилось больше трёх десятков человек, выработали весь запас комплектующих и сели, обсуждать, как жить дальше. Именно в это время и появился их бывший работник, а теперь целый сержант госбезопасности «Ванечка». Ванечка рассказал про свалившееся на них счастье. Народ пообсуждал, покурил-подымил и сказал: «Нахрен нам это нужно, в такую даль переть», и разошёлся. Только не весь. Остались вот эти четыре молодые семьи и двое вдовцов. Эти двое почему-то, вот же интересный парадокс намечается, заинтересовались корейскими жёнами. Молодёжь же захотела иметь прямо сейчас свои дома и детский садик, устали жить с родителями за занавеской. Какое там семейное счастье, если даже когда тайком пытаешься семью увеличить, то сразу пружины начинают скрипеть и дальше следуют советы. Под советы, увеличивать семью, получается не очень. Потому отдельный дом, это даже не мечта, это просто производственная необходимость. Производство чего? Так это, будущих строителей коммунизма, нужно же их производить. На свет, ну и что, что во тьме.

Только Ванечка, он хоть и хороший парень, и даже теперь, вон, командир в «кровавой гэбне», но если есть возможность послушать более серьёзного человека про будущие райские кущи, то почему бы не послушать, тем более что идти всего пару минут, до соседней улицы.

Брехт им рассказал во дворе их домика о Спасске-Дальнем, об артели «Маяк», о садиках и домах, и стал записывать в тетрадь амбарную, люди любят, когда их в толстые тетради записывают. Балласт. Простые слесаря и крутильщики гаек. Все. Кроме тех самых вдовцов, что пришли за корейскими жёны. Всех на экзотику тянет. Ну, так и Брехт не лучше. Один был инженером электриком, и именно на нём артель держалась, в смысле, производства. А второй хоть и был всего лишь с техническим образованием, но, как и сам Иван Яковлевич, был радиолюбителем, и даже вёл во дворце «Пионеров и школьников» кружок «Радио». С ними Брехт переговорил отдельно. Фанаты встретились. Кадры! Если сам Брехт, знал, как должен выглядеть радиопередатчик в будущем, то Олег Олегович, который техник, мог на коленке из современных ламп собрать хороший передатчик. У обоих по ребёнку и судьбы похожие, у одного, как и у Вальтера, жена умерла родами, а вторая скончалась от туберкулёза.

— Давайте так, товарищи, — когда все были записаны, предложил Брехт, — сейчас идёте домой и собираетесь. Вещи, детишек у кого есть. Через три часа быть здесь. Как со скарбом? Бросьте, нахрен. Там всё выдадим, только минимум летней одежды и то, что в дороге понадобится, предупреждаю, не сильно короткой, в самом лучшем случае — две недели, в худшем — месяц, вот что в дороге на месяц понадобится, то и берите. Чашки, ложки, картошку с морковкой. (Детские молочные смести — чуть не сказал).

— А документы? — голос с первого ряда от лохматого парня.

— Документы, конечно берите …

— Так в артели трудовые книжки.

— Да, это проблема. Иван Яковлевич? Что делать? — чекист стоял всё время за спиной не вмешивался.

— Говорите, Трилиссер договорится с моим начальством? Тогда я зайду, заберу завтра утром документы, не только книжки, но и все личные дела, и характеристики дам команду написать помощнику директора. Лишними точно не будут.

— Да, этот момент я упустил. И оставаться ещё на день нельзя. И так вся станция ходит косится на мои вагоны.

— Нет, выезжайте сегодня же, — подтвердил Вальтер, — Я документы заберу, а если всё же не отпустит начальство, то отправлю бандеролью.

— Договорились. Всё, товарищи, расходимся, через три часа встречаемся здесь же. Иван Яковлевич, у нас четыре машины, а водителя три, можно, конечно, как в загадке про Волка козу и капусту два раза смотаться, но если вы умеете водить …

— С удовольствием. Да и спокойней со мной будет, если простая милиция остановит, то моего удостоверения будет достаточно.

— Kolacja gotowa. Chodźmy zjeść (Ужин готов. Пойдёмте кушать), — высунулась из двери Малгожата.

— Зъесть, так зъесть, пойдёмте, товарищ сержант госбезопасности, поснидаете с нами.

Глава 24

Событие шестьдесят восьмое

Юрий заказал в баре бутылку виски, а уже бутылка виски в Юрии заказала ещё одну и песню «Офицеры» … семь раз подряд.

Ширирьёкья странья мойя роднайя,

Мньёго в ньей лисьёв, польей и рьек!

Я другьёй такьёй страньи ни знаью,

Где тьак вольно дысит сельовьек.

Заливался на «чистом русском» интернациональный коллектив, сидя в купе у Брехта. Употребляли. В Свердловске их неожиданно догнал сержант госбезопасности Вальтер, и они теперь вдвоём в купе ехали. Следующее купе занимал интернационал. А вообще всё было хреново. От слова — «совсем». Логистик из Ивана Яковлевича оказался не просто никакой, а со знаком минус. С длинным таким знаком. Шесть семей свободно бы уместилось в нормальном купейном вагоне. Девять купе в вагоне. Осталось бы и комбригу и интернационалу. Нет. Думал в удобстве ехать и выпросил себе вагон СВ. А там в купе только два дивана. И кердык. Умножаем девять на два, три пишем, пять на ум пошло, и получаем восемнадцать. Шесть семей, пусть и не очень больших и две не полных, имеем восемнадцать человеков и человечков. Плюс интернационал, плюс он и Ванька Жиров, ещё добавился тёзка. Стало двадцать пять. Хорошо есть ещё купе проводника, туда Малгожату поселил с малолетним Бжезинским Збигневом Казимиром. А то полячка наотрез отказалась с интернационалистами ехать, покраснела и по-немецки прошептала: «Они подсматривают». Брехт им лещей по загривкам надавал, но дивчулю отселил.

— Пацан не будет до тебя домогаться? — хотел пошутить, но вогнал ещё в большую краску.

А ещё возникла проблема с едой. Он по простоте душевной полагал, что деньги поменять на еду можно всегда. А за большие деньги и подавно. Доставшихся от батяньки Бжезинского рублей, на воинский эшелон бы хватило, а тут двадцать пять человек. А оказалось всё не так. У них не пассажирский поезд, который останавливается на перроне у вокзала, и к которому бегут бабушки с варёной картошечкой и огурчиками. Их загоняли в самые далёкие далёко, и бежать до вокзала, с риском отстать от поезда, люди просто боялись. Пришлось организовывать. Хорошо, теперь сержант госбезопасности был свой. Он шёл на вокзал с парой мужиков и скупал у бабушек всё что есть, а Брехт пока в своей орденоносной форме бдел, чтобы их вагоны не подцепили к какому-нибудь составу и не уволокли, без ходоков. Один раз в Омске, так почти и произошло. Пришлось шмальнуть в воздух. Машинист его просто не видел и не слышал, шумная работа, особенно на сортировке, где сразу несколько паровозов занимаются перетасовкой вагонов с грузами.

Брехт заодно и платформы с грузами проверял. И не зря. На станции Чулым не доезжая до Новосибирска к вагонам шмыгнули два типа явно не в железнодорожной одежде и попытались приподнять брезент. Вот тут Брехт и оценил силу и мощь сумрачного немецкого гения. «Люгер» артиллерийский за сто метров пули послал очень кучно. Первая отрикошетила от борта низенького платформы, а вторая угодила в плечо любопытному. Не раненый любопытина бросился бежать, а подстреленный Брехтом сел на землю плечо зажимая. Они с тёзкой гражданина перевязали и повязали, а потом доставили в линейное отделение милиции. Вальтер сунул под нос самому младшему лейтенанту милицейскому корочку свою, не давая прочитать, и рыкнул, что груз — секретный и они тоже, потому никаких протоколов составлять не будут. Пусть товарищ явку с повинной пишет. И про стрельбу не упоминает.