Убей страх (Марафонец)

Чернов, не раздумывая, повторил фокус и удивился лишь тогда, когда ощутил себя именно в кресле. Аналогично: уютном и мягком.

— Вот так и надо, — удовлетворенно произнес Кормчий. — Захотел — сделал. А уж потом удивляйся, сколько влезет. Ты — человек. Ты можешь все. Как там в твоей Библии? Венец творения.

— Это я уже здесь слышал.

— И сумел осознать, как мне известно. И прибегал к «хотению» иной раз, успешно прибегал, да и теперь вот воспользовался. Разве плохо?

— Да нет, — скромно сказал Чернов, — удобно. Но если я и осознал, то пока неявно. Где-то на уровне подсознания.

— А пусть там и остается. Нет ничего, коллега, надежнее, чем знания и опыт, хранящиеся в подсознании. А сознание — это так, светские радости…

— Возможно, ты и прав, коллега, но мне пока трудно освоиться с моим подсознанием, а уж следить за ним — это вообще не под силу.

— Не надо следить. Доверься ему. Не пытайся понять, просто действуй. Всегда действуй не раздумывая!

— А как насчет «семь раз отмерь…»?

— Что это?… А-а, понял, поговорка. Она — для слабых и сомневающихся. Она — страх. А чувство это — искушение диавола, как сказали бы твои земные служители неизвестно кого. Зачем потрафлять врагу рода человеческого?

— Почему неизвестно кого? Они служат Сущему. Пусть по-своему…

— Мы служим Сущему, — вдруг резко повысил голос Кормчий, сделав ударение на «мы». — А все твои смертные сопланетники лишь играют в куклы, одна из которых — деревянный человечек, безжалостно и бессмысленно прибитый к тоже деревянному кресту.

— Крест бывает и золотой… — скромно добавил Чернов. Но все же полюбопытствовал: — А что, выходит, не случилось никакого распятия Христа?

— Случилось, не случилось — какая разница!.. Ну случилось, насколько мне известно. Но ведь оно — всего лишь крохотный фрагмент и без того не длинной истории людей, всегда что-то смутно ощущавших и ощущающих внутри и вне себя, но не умеющих понять — что.

— Но эти смутные ощущения суть то, что ты назвал подсознанием.

— Нет, это как раз — сознание или даже знание. А в его основе — все тот же страх. В данном случае — страх чего-то всемогущего, всевидящего, вседержащего, которое обязательно достанет смертного и накажет, накажет, накажет. То есть оно, всевидящее, и существует лишь для того, чтобы гнобить человечков.

— А разве не так?… Я уж не говорю об истории моей Земли: всякие там всемирные потопы, вавилонские башни, содомы и гоморры… Я — о своем нынешнем Пути и о Сущем, которому я, как ты говоришь, служу. Драконы, сжигающие города: они — Псы Сущего. Смерч, взрывающий почву и рушащий дома: он послан Сущим на мой Вефиль… — сказал и сам удивился: «мой» Вефиль. Вот ведь как… — А убийства моих, — на этот раз голосом специально подчеркнул, — вефильцев?… Нет, Кормчий, в чем-то ты лукавишь, что-то недоговариваешь. Ведь мой Путь — это воля Сущего. Происходящее на Пути — воля Сущего. И что прикажешь думать, если Его воля — а это не придуманная неким коллективным сознанием воля какого-то всемогущего и всевидящего, а очень ясная, реальная, тебе-то, как я понимаю, вообще понятная! — если Его воля автоматически рождает у смертных страх?

Кормчий молчал и все-таки улыбался. Он опустил руку в туман и вынул из него длинную темную бутыль — как с полу поднял. Спросил:

— Выпьешь? Хорошее вино.

— Откуда? — обалдело задал вопрос Чернов.

— Откуда я знаю? Захотел, взял… — Засмеялся: — Вот тебе пресловутое волшебное слово: захотел. Знаешь, разговор у нас занятный, его лучше под вино вести — это я подсознательно ощутил… Возьми себе бокал. — Он опять сунул руку в туман и достал хрустальный простой бокал на тонкой ножке.

Чернов следом проделал тот же трюк, но рука ничего не ощутила, пустой из тумана вынырнула.

— Не хо-о-очешь по-настоящему, — протянул Кормчий. — Как же ты летал?… Ох, давит тебя твое прагматичное «я», просто плющит по-черному… На, бери. — Протянул Чернову такой же бокал, вытащил зубами пробку, чуть торчащую из горлышка (а мог бы и штопор захотеть, злорадно подумал Чернов), разлил темно-вишневое, тягучее, даже липкое на взгляд и на взгляд же прохладное.

Поднял бокал вполне по-земному.

— Ну, будем… — тоже по-земному.

— Будем, — согласился Чернов.

Чокнулись. Выпили. Все угадано: тягучее, обволакивающее, прохладное. Во рту осталось внятное, чуть сладковатое, цветочное послевкусие. Не чета — гананским.

— А ты сам-то с Земли? — спросил Чернов.

— Откуда же еще? — удивился Кормчий. — Дурацкие вопросы задаешь, Бегун. Мы, вечные, все — с Земли, все — от одной матушки. Только жизнь у нас разная, время у нас по-разному капает, мир по-всякому устроен. Впрочем, вполне допускаю, что в одном смертном воплощении ты живешь в этом пространстве-времени — ПВ, как ты говоришь, — а в другом попадаешь совсем в иное, в мое теперешнее, например. Или в то, где Младенец. Или в то, где мир поделен надвое… А я, допустим, — к тебе в Москву… Мы все — солдаты, Бегун. Солдаты Сущего: Зрячие, Кормчие, Зодчие, Избранные — те, что в Вечности, и даже Псы… Есть еще и другие… Ну и ты, Бегун-на-все-времена.

— А Кормчих, выходит, много?

— Хватает…

— А какие еще? Другие?

— Зачем тебе? Как там у вас: меньше знаешь — лучше спишь…

— Зачем мне?… Вопрос и вправду зряшный… Тогда другой: зачем все это Сущему?

Кормчий молча разлил вино по бокалам, окунул бутылку в туман. Пил без тоста на сей раз, медленно, крохотными глотками. Не спешил отвечать на главный вопрос Чернова… Впрочем, нет: был у Чернова еще один, тоже главный: как ВСЕ устроено? Но понимал: хрен кто ответит, даже если знает…

— В общем, ты спросил то, что спросил, — скучно сказал Кормчий, — а что спросил, то и узнай. Заметь, я не говорю: пойми, но только — узнай.

— Есть разница?

— Есть. Ты знаешь, как на твоем телеэкране появляется… ну, например, трансляция футбольного матча в реальном времени? Не отвечай — знаешь. Но понимаешь ли не умозрительно, а буквально — зримо? Наверняка — нет… А как бежит ток по проводам? А звук без проводов?… Это копеечные примеры — из твоего быта. А есть и общие для всей бесконечности миров. Вот самый первый: что такое бесконечность? Знания о ней — абсолютны. Понимание — относительно… Я могу множить примеры, но к чему? Вот что ты должен для себя точно уяснить, так это простую истину: надо понять, что ты ничего не понимаешь.